Глава пятая.
Майя Полонская и «Жан Вальжан».
Перед самыми летними каникулами Майю вызвал к себе ректор. Он попросил её присесть и посмотрел на неё как-то очень пристально и странно. Потом достал из папки какую-то солидную бумагу с гербами и сказал:
- Мы получили письмо из министерства культуры Франции. Нам пишут, что стихи нашей студентки Майи Полонской, опубликованные в нескольких молодежных журналах этой страны, нашли там широкий отклик. И они просят командировать вас туда для организации встреч с читателями и студентами Сорбонны, которые тоже собираются посвятить свою жизнь поэзии. Уже решен вопрос о визе сроком на один месяц и о вашем размещении в Париже. Все расходы французы берут на себя. Вы согласны?
- Конечно, согласна, - сразу же ответила Майя. – Если это, конечно, не шутка.
- Такими вещами не шутят, - строго выговорил ректор. - Мы получили это письмо через наше Министерство иностранных дел, а это вам не хаханьки. Кстати, приглашающая сторона спрашивает, говорите ли вы по-французски.
- Учила в школе, - грустно ответила Майя. – Но зато я прилично говорю на английском, а этот язык международный.
Он вышла на уже зеленый Тверской бульвар, сияющей и окрыленной, страдая лишь оттого, что ей не с кем поделиться своей радостью: большинство девчонок, запершись в общежитии, зубрили перед последним экзаменом, а её лучшая подруга Лиза Чайкина ушла в декретный отпуск .
На самолете он летела впервые в жизни. Но самым большим впечатлением от этого полета была мгновенная и разительная смена картины, которую она видела на земле в иллюминатор, после пересечения границы. Пейзаж внизу стал очень красивым, но каким-то холодным, и Майя подумала, что люди, живущие там , наверное, тоже такие же холодные и неприветливые.
Но в аэропорту Орли её встретила толстая хохотушка в короткой юбке, которая рассмеялась, как только Майя поздоровалась с нею, сказав:
- Bonsoir!
Потом француженка пояснила причину своего смеха, чтобы гостья не обиделась на неё:
-Ce n;est pas le soir, mais encore le jour. Je dois parler «Bonjour!»
И Майя обрадовалась, что не забыла язык, который она изучала в школе, поняв эту фразу: «Еще не вечер, а только день Надо говорить: «Bonjour!».
А девушка протянула ей руку и представилась:
- Мари Жамэ. А ты – Майя Полонская, я знаю.
Подхватив её чемодан, Мари вывела ее на автостоянку. Там они подошли к маленькому желтому автомобильчику, Мари уверенно села за руль и сказала, смеясь непонятно чему:
- Вперед! Мы едем покорять Париж!
Покорять Париж было приятно, но слишком утомительно. Каждый день у Майи было по три встречи: утром со школьниками, проводивших каникулы в специальных кемпингах для начинающих поэтов, днем- со студентами в университете, а вечером – с читателями, которые собирались в библиотеках.
Везде люди читали её стихи на французском языке. Она слушала их с удовольствием и даже понимала о чем они, но… не узнавала. Будто это были совсем не её стихи, а чьи-то чужие...
«Видимо, Леван Кавтарадзе был прав: перевод на другой язык – это совершенно другое произведение, в которое заложена душа другого человека», - думала она вечером, лежа на широкой кровати большого и неуютного номера, совершенно обессиленная и переполненная впечатлениями.
Но через три дня всё закончилось. Её пригласили в министерство культуры, тепло поблагодарили за проделанную работу и вручили какой-то очень яркий и большущий диплом и гонорар в голубом конверте. Затем пили чай в уютном кабинете с видом на Эйфелеву башню. Милая женщина в строгом костюме, курировавшая, видимо, в министерстве вопросы литературы, сообщила ей, что завтра для неё будет организована экскурсия по Парижу, после чего она может прожить во Франции еще двадцать шесть дней.
- Вы можете остаться в Париже, в той же гостинице, где живете, или выбрать любой другой город, - сказала она.
-Я хочу в Авиньон! - не задумываясь, почти закричала Майя.
- Почему? – удивленно спросила женщина.
- Потому что в нем жили Петрарка и Лаура! И еще, там родилась Мирей Матье, моя любимая певица.
- Хорошо. Я сейчас же позвоню мэру, он вас встретит и всё устроит…
Экскурсию по Парижу проводила встречавшая её в аэропорту Мари Жамэ .Целый день она возила Майю по городу и с вдохновением рассказывала о его достопримечательностях. Когда уже начало смеркаться, она остановила свою машинку у кафе на берегу Сены и сказала:
- Сейчас я угощу тебя всем тем, что едят французы. И всем тем, что они пьют.
- Нет, Мари, не надо, - отказалась Майя. – После того, что ты мне показала, мне совсем не хочется есть... Круассан и немножко вина – это всё, что в меня полезет.
Мари, как всегда, захохотала:
- Какой у тебя изящный французский язык! Ты училась в Сорбонне?
- Нет, в школе номер восемь города Москвы. Но у нас была очень хорошая преподавательница французского языка.
- Понятно. А какие у тебя планы на завтра?
- Мне надо купить билет на поезд в Авиньон. Я буду жить там целых двадцать пять дней.
- Не надо никаких билетов. Я отвезу тебя туда сама на своей машине.
- Но ведь это очень далеко!
- Фи, каких-то шестьсот километров. Мы доберемся туда еще до вечера. И ты увидишь по дороге гораздо больше, чем из окна вагона. Тытолько собери свои вещи перед сном, так какмы выедем очень рано.
Мари оказалась очень хорошим водителем, и по прекрасному автобану они приехали в Авиньон еще засветло.
Мэр, толстый и жизнерадостный мужчина средних лет, ждал их в ратуше. Он облобызал Майину руку, и повёз девушек на своей машине куда-то вверх по узкой улочке. Остановившись у небольшого двухэтажного домика с увитым зеленью балкончиком, он сказал:
- Здесь живет директор одного из наших музеев, месье Легран. Он любезно согласился принять в своем доме нашу гостью, считая это честью для себя. Нет-нет, не беспокойтесь, вы его совсем не стесните, потому что он с супругой завтра утром уезжает отдыхать на Лазурный Берег. Вы будете жить в этом доме совершенно одна и готовить себе еду из продуктов, которые месье Легран уже приготовил для вас.
Мэр собственноручно вытащил из машины её чемодан и привел девушек в уютный дворик, где их уже ждал хозяин, седой человек с грустными, как у Петрарки, глазами.
- Я рад, - сказал он, - что мадмуазель Полонская решила провести свои каникулы у нас в Авиньоне. Здесь есть, что посмотреть и полюбить навсегда. Я живу в этом городе всю свою жизнь, но не перестаю удивляться его красоте.
Его моложавая жена стояла рядом и улыбалась Майе, как будто та была её дочерью и приехала издалека навестить родителей.
И тут из-за кустов вышел человек, увидев которого, Майя вздрогнула: так поразительно он был похож не неё: одного с нею роста, черноволосый, голубоглазый и такой же широкий.
«Как Волга- река», - вспомнила она слова преподавателя физической культуры.
- А это наш сосед Жан, - представил его месье Легран. – Мы его называем еще Жан Вальжан, потому что он сильный и очень любит детей. Жан развозит по нашей улице морские продукты, которые доставляют нам на пароходе прямо из Средиземного моря. Оно находится от нас всего в пятидесяти милях.
- А вы, как мне сказали, пишете стихи? –неожиданно спросил Жан. – Когда я учился в школе, я очень любил читать стихи наизусть. Особенно мне нравились стихи Беранже, потому что он не унывал даже тогда, когда жил в страшной бедности.
- Я тоже люблю этого поэта и даже знаю наизусть на французском языке одно его стихотворение. Оно называется «Старый капрал», - сказала Майя и подняв руку, с чувством прочла:
«Ne pleurez pas ;
Marchez au pas,
Au pas, au pas, au pas, au pas !»
- О-о-о! – воскликнул Жан. - Как хорошо вы читаете его стихи! Как настоящая француженка! А я вам сейчас прочту другое его стихотворение, над которым я в детстве плакал. Оно называется «Подайте ж милостыню ей!»…
- Жан! - остановила его мадам Легран.- Ты, вероятно, забыл, что наша гостья только что с дороги. Она устала и хочет отдохнуть. Завтра после работы ты сможешь пригласить её на ужин, за которым прочтешь ей все стихи Беранже, которые ты выучил в школе.
- Извините меня, мадмуазель, - потупился Жан и ушел, неспешным шагом очень уставшего человека.
Утром она проспала отъезд хозяев дома, проснувшись только в десятом часу. За окном светило солнце, пели птицы и где-то вдалеке был слышен приглушенный шум большого города.
Накинув халат, Майя вышла на балкончик, выходивший на улицу. Она была совершенно пустынна, словно на ней никто и не жил. Только кудлатая задумчивая собачонка бежала по мостовой, поглядывая по сторонам: может, хоть кто-нибудь выглянет в окошко и кинет ей вкусную косточку.
Увидев на балконе Майю, она остановилась, задрав свой маленький носик, и посмотрела на неё с удивлением: а это что за незнакомка появилась на нашей улице?
- Я теперь буду здесь жить! - громко сказала Майя.- Целых двадцать пять дней!
Собачка вильнула хвостом и побежала дальше, видимо, причислив её к своим знакомым уличным жителям.
А Майя принялась готовить кофе, продолжая говорить сама с собой:
- Нельзя терять ни минуты! Никаких завтраков и макияжей! Умыться, выпить чашечку кофе и вперед, на штурм Авиньона!
Улочка не круто взбегала вверх, и Майя неторопливо пошла туда же, догадавшись, что именно там должен быть центр города. И вскоре она поняла, что поступила очень мудро, решив осмотреть Авиньон без всяких экскурсий и гидов, которые едва закончив говорить об одной достопримечательности, сразу начинали говорить о другой: «А теперь нам предстоит познакомиться….».
А для неё эти достопримечательности возникали внезапно, будь это маленький домик, в котором родился и жил знаменитый уроженец города, или огромный собор с белоснежными башнями.
Она читала на медных табличках, чем примечателен тот или иной дом, название знаменитых соборов и крепостных стен, а когда такие таблички отсутствовали, спрашивала у прохожих.
Все, к кому она обращалась с вопросами, откликались на них с радушием и готовностью не пожалеть всё свободное время, лишь бы гостья из Советского Союза узнала как можно больше об их городе.
Часа через два она вышла на пощади Пале в самом центре Авиньона и, устав от долгой ходьбы, присела на скамейку. Старинные здания, окружавшие площадь, были разных архитектурных стилей и времён, и потому ими можно было любоваться до бесконечности.
Грандиозный Папский дворец, суровый и неприступный, как и вся готика, соседствует с романским кафедральным собором, на вершина которого возвышается золотая статуя Девы Марии, напротив скромно укрылись в зеленых купах деревьев обычные жилые и административные здания, чуть дальше плещется голубая Рона, и виднеется великолепный мост через неё, построенный еще в XII-ом веке. Его давно называют "мостом, ведущим в никуда", так как несколько пролётов моста были смыты наводнением еще в 1600 –ом году.
Но Майе хотелось узнать что либо о местах, где жил и творил великий Петрарка, и она обратилась к старушке, торговавшей каштанами в переулочке у площади, думая, что пожилые люди всё же ближе к той эпохе:
- Мадам, вы не знаете, сохранился ли дом, в котором жил Франческо Петрарка?
- Петрарка? – задумчиво переспросила старушка. – Это тот, который любил замужнюю Лауру и писал о ней стихи? Нет, не слыхала я о таком доме. Наверное, разрушили… Столько войн с тех пор было. Даже от церкви святой Клары, где он её впервые увидал, следов не осталось…
Майе стало грустно, и она пошла домой по уже знакомой дороге.
Готовить обед ей не захотелось. Заглянув в холодильник, она тут же захлопнула его и стала грызть яблоко, лежавшее на столе. Потом её взгляд упал на красивый коврик, висевший в углу над корзиной с большими бутылками вина. На нем красивой вязью были вышиты слова: «Buvez, mais sachez quand vous arr;ter».
«Пей, но знай, когда остановиться», - перевела она.
Она налила себе из одной из бутылок фужер красного вина и подумала: «Наша мудрость намного короче и ясней: «Пей да дело разумей».
Потом села на диван, закинув ноги на спинку рядом стоявшего стула, и стала маленькими глотками пить вкусное терпкое вино и закусывать его яблоком.
«Какое блаженство! – думала она.- Быть свободной и одинокой… И даже не думать о стихах, где говорится о любви и счастье… Зачем они, эти стихи? Разве можно сказать лучше Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля.»? А у меня сейчас есть и то, и другое… Покой и воля…»
И в это время с улицы раздался мужской голос, кричавший:
- Мадмуазель Мая! Мадмуазель Мая!
Она узнала его, это был голос Жана, с которым она познакомилась вчера. Он почему-то не выговаривал в её имени звук «й» и, естественно, делал ударение на последнем слоге. Получалось очень забавно и неожиданно для её слуха.
- Не твоя я, Жан, не твоя, - сказала вслух Майя и вышла на балкончик.
Жан стоял на мостовой рядом с большой тачкой на резиновых колёсах и, увидев её, широко улыбнулся и закричал:
- Мадмуазель Мая, вы возьмете омаров? У меня их осталось всего два , но они очень большие.
- А они дорогие? - спросила она, вспомнив, как однажды в одном из московских ресторанов она заказала порцию омаров, которых никогда не пробовала, и отдала за них почти всю свою стипендию.
- Нет! – радостно прокричал Жан. – Я отдам вам их по цене креветок, которых у нас едят даже безработные. Я бы вообще не взял с вас денег, но тогда вы откажитесь от них. Потому что вы очень гордая…
«И откуда он придумал, что я гордая? – удивилась Майя. – Хотя, я бы действительно ничего не взяла у него даром. Когда преподаватель ставил мне «пятерку» не за что, я знала, что ему что-то от меня надо».
Выпитое вино кружило ей голову и заставляло действовать решительно и без раздумья.
- Несите, Жан, своих омаров в кухню. Только учтите, что готовить их я не могу.
Жан захохотал:
- Нет ничего проще, мадмуазель Мая! Варить куриные яйца гораздо труднее.
Майя пошла в кухню, слегка злясь на то, что Жан продолжает называть её так двусмысленно, если, конечно, воспринимать это по-русски.
- Я же сказала тебе, что я не твоя, - бормотала она, спускаясь по лестнице. – И я всё же научу тебя говорить: «Майя».
Жан уже стоял на кухне, растопырив руки, в каждой из которой он держал по огромному омару.
- Садитесь в уголке и ведите себя тихо, - сказал он. – И следите за процессом варки этих прекрасных членистоногих, потому что в России никто не научит вас правильно приготовить их.
Он поставил на электроплиту широкую кастрюлю и устало присел на стул, а в это время омары лениво ворочались в детской ванночке с морской водой, которую он привез с собой в огромной бутыли, оплетенной веревками.
- Так они живые? – удивилась Майя.
- Если вы будете варить мёртвого омара, и об этом узнают ваши соседи, то они на следующее же утро перестанут здороваться с вами, - назидательно ответил ей Жан.
Потом он начал рассказывать ей, сколько надо бросить в кастрюлю соли, топленного масла и долек лимона, но она слушала его вполуха. Она просто любовалась им, когда он ловко и непринужденно управлялся с этими, как он выразился, «членистоногими», не забывая, однако, бросать на нее гордо - вопрошающие взгляды: «Ну, как я тебе? Правда, я хороший повар?»
Водрузив сваренных омаров на поднос, он пошел вверх по лестнице, держа его на поднятой руке и напевая хорошо ей знакомую песню из репертуара Ива Монтана:
« C;est si bon
De partir n;importe o;,
Bras dessus, bras dessous,
En chantant des chansons.
C’est si bon!»
Она сразу вспомнила, как её пел какой-то студент из их институтской самодеятельности:
« Лучше нет,
Чем бесцельно брести,
Руки переплести
И напевать куплет.
Лучше нет!»
Жан поставил поднос на стол и довольно потёр руки:
- Мадмуазель, ужин готов!
А Майя подумала:
«Хорошо, что он на этот раз не сказал: «мадмуазель моя».
- А теперь, пожалуйста, налейте в фужер белого вина, - попросил Жан. – Совсем немножко. На мой взгляд, омар не терпит ничего другого, что может испортить его прекрасный, неповторимый вкус. Но капелька вина не помешает. Оно только поднимет наше и без того приподнятое настроение.
После ужина они с полчаса молча сидели за столом и смотрели, как солнце медленно садится за холмом с зубчатыми крепостными стенами.
Потом Жан спросил, неожиданно и задумчиво:
- Как вы вы думаете, я хороший человек?
- Очень, - ответила Майя, улыбнувшись.
- Почему?
- Вы добрый, умелый и терпеливый.
- Спасибо, - грустно проговорил он и ушел, не прощаясь.
На следующий день, когда Майя вновь вернулась после прогулки по городу, уставшей и полной впечатлениями, она услышала за окном всё тот же радостный крик:
- Мадмуазель Мая! Мадмуазель Мая!
Но теперь он её совсем не разозлил, а скорее обрадовал, и она пошла на балкончик, шепча:
- Я твоя, Жан, твоя. После таких омаров я навек твоя.
Теперь Жан приготовил какую-то удивительную рыбу, которую она никогда не ела, а потом каждый раз меню ужина обязательно менялось, удивляя её своим разнообразием и новым вкусом.
Но Жан заботился не только об удовлетворении её гастрономических интересов.
Когда на исходе второй неделе своего пребывания в Авиньоне, пройдя его вдоль и поперек, посетив все соборы, музеи и выставки, Майя поняла, что смотреть здесь больше нечего, и загрустила, Жан сразу заметил это и сказал, твёрдо и решительно:
- Завтра мы идём в гости!
- К кому?
- К моему другу, у которого замечательная жена и десять детей. Ровно десять потому что он моряк, и уже двадцать лет регулярно уходит в плавание на шесть месяцев.
- Я поняла! – рассмеялась Майя. – Но надо купить подарки для детей, а я не знаю, что они любят.
- Всё уже готово! И подарки, и речь, которую я произнесу, представляя вас моим друзьям, и даже мой парадный костюм, который я не гладил уже много лет.
На следующий день, услышав знакомый зов, Майя увидела с балкончика уже другого Жана: без тачки, в белоснежном, тщательно выглаженном костюме и с причесанными вихрами черных волос.
Он стоял рядом с машиной такси и смотрел на неё с тем же вопросом в гордых глазах: «Ну, как я тебе? Правда, что я совсем не похож на торговца рыбой?»
Друг Жана, которого звали Поль Леру, жил далеко, почти за городом, в большом доме, стоявшем на опушке небольшого березового леска.
«Как у нас, в Подмосковье», - подумала Майя, когда они подъехали к дому.
Видимо, заслышав шум машины, из ворот сначала выбежали дети, пять мальчиков и четыре девочки. Десятого ребёнка, тоже девочку, держала на руках жена Поля, по имени Изабэль, степенная и высокая женщина в длинном светло коричневом платье, вышедшая с мужем вслед за детьми.
Жан поочередно расцеловал их всех, начиная с младенца и заканчивая Полем.
Веселой гурьбой хозяева и гости зашли в просторную и прохладную гостиную, где Жан сразу же стал в позу и произнес заготовленную им речь:
- Дорогие друзья, Леру и Леруята! ! Позвольте представить вам гостью нашего города, которая приехала к нам из далекого Советского Союза и привезла нам радость общения с нею. Мадмуазель Майя ( он впервые правильно произнес её имя) Полонская пишет стихи. Она замечательный поэт, её творчество обязательно будут изучать в школах не только России, но и Франции. Я уверен в этом потому, что я был лучшим учеником по литературе и читал стихи Беранже так, что плакали даже сторожа нашей школы, прошедшие суровую войну. Так вот ваши дети, дорогие мои Поль и Изабэль, будут в школе читать стихи Майи Полонской. А чтобы не быть голословным я подарю вам несколько журналов с её стихами, которые я купил у букиниста. Прочитав их, вы поймете, что я не вру, как не врал всю мою сознательную жизнь.
Торжественно вручив супругам несколько потрепанных номеров журнала, Жан перешел к раздаче подарков детям. Старшему из них, которому было уже лет под двадцать, он вручил спиннинг, сопроводив подарок следующими словами:
- Пора кормить семью рыбой.
Следующей была девушка, лет семнадцати, которой Жан подарил набор швейных принадлежностей, сказав:
- Будешь идти ко мне в гости, не забудь прихватить это с собой. У меня уже не осталось ни одной целой рубашки.
Потом он подошел к малютке и, подмигнув ей, сунул в её маленькую ручку погремушку в виде негритёнка с ослепительной улыбкой на лице и сказал:
- Точно таким был дядя Жан, когда ему было всего четыре года.
Всех остальных детей он начал одаривать конфетами, огромными и цветастыми, как весенний луг, по три конфеты каждому. Когда каждый получил свою долю, в руке Жана осталась одна лишняя конфета, и толстый карапуз, уже с полным сладостью ртом, подошел к нему и сказал:
- Дядя Жан, у тебя есть еще одна конфета. Подари её мне.
Жан подхватил мальчика, посадил его себе на колено и начал доверительно шептать ему что-то на ухо.
И Майя, сидевшая рядом. услышала:
- Знаешь, Леон, я специально оставил эту конфету для тебя, но потом подумал и пожалел тебя. Ведь когда у всех детей по три конфеты, а у тебя четыре, они будут завидовать тебе и думать о тебе плохо. Все скажут: «Мы не будем с ним играть, потому что он жадина: получил лишнюю конфету и ни с кем не поделился». Так что возьми ее и угости вашу собачку Чучу, она тоже любит сладкое».
И мальчик сделал то, о чем просил его Жан. И тогда все посмотрели на него с уважением, думая, что он отдал Чуче свою конфету, и принялись угощать её тоже.
Потом они ужинали, сидя за огромным столом, взрослые пили вино, дети – сок из собственного винограда. После чего пели протяжные крестьянские песни и даже танцевали. Старший сын Поля, которого звали Оноре, пригласил Майю на тур котильона, танца о котором она не имела никакого представления. Но Оноре был благороден и настойчив: «Если я пригласил вас на этот, забыв , что» вы не француженка, значит, я обязан научить вас танцевать его».
И научил, несмотря на всю сложность этого старинного французского полу-вальса, полу- матчиша.
Собираться домой стали, когда часы в столовой пробили девять раз. Жан попробовал вызвать по телефону такси, но на звонки никто не отвечал. И тогда он сказал:
- Пойдемте пешком. Отсюда до остановки автобуса совсем ничего, и трех километров не будет.
И они пошли под луной по просёлочной дороге, меж полей уже чуть пожелтевшей пшеницы.
- Теперь я знаю, почему вас прозвали Жаном Вальжаном, - сказала Майя. – Хотя вы и не совсем похожи на него
-Почему не похож? – удивился Жан- Я - вылитый Жан Габен. Только не седой.
Она рассмеялась:
- С этим я согласна. Но Вальжан подарил Козетте что?
- Красивую куклу…
- А вы девушке Леру?
- Швейный набор.
- Вот этим вы и отличаетесь от настоящего Жана Вальжана. Он дарит красивое, а вы – полезное…
- Я с вами не согласен. Даря умирающей девочке куклу, он спасает её от смерти, а я тоже спасаю Жюли, только от безделья.
- Наверное, вы правы. Я еще плохо знаю особенности вашего национального характера. Но главное – это то, что дети очень любят вас. Это я заметила сразу.
-Это потому, что я люблю их, - совсем грустно ответил Жан.
- А теперь скажите, - не отставала от него Майя, - вы действительно думаете, что мои стихи будут учить наизусть в школе?
- Я уверен в этом, - четко припечатал Жан. – Я мало знаю ваших стихов, но давайте возьмем хотя бы это…
И он произнес что-то совершенно незнакомое для неё.
- А вы уверены, что это моё?
- Совершенно уверен. Неужели вы не узнаёте своих стихов? Послушайте ещё раз.
И он прочел это двустишие медленней и более выразительно.
И тогда она вспомнила. Это было начало ее стихотворения, написанного года два тому назад:
«Сегодня я проснулась на заре,
И вижу: зелен лес, светла дорога…»
- Узнали? – спросил он.
- Да…
- Что главное в этих стихах? Я думаю – надежда…Ожидание счастья и любви…Так вот, когда у молодого человека впереди еще вся жизнь со всеми её радостями и горестями, то, прочитав ваши стихи, он подумает: «Будет у меня еще и утренняя заря, и зеленый лес, и светлая дорога, на которой я обязательно встречу человека, который полюбит меня…»
И в это время они увидели на конечной остановке стоявший там автобус, большой и ярко освещенный внутри.
Жан схватил её за руку и закричал:
- Бежим!
В последний день перед её отъездом Жан решил угостить Майю устрицами.
«Ты неудачно придумал это, мой заботливый Жан, - подумала она. – Я знаю многих русских, которые терпеть не могут это ваше традиционное французское блюдо. Их даже тошнит от этих скользких моллюсков».
Но всё обошлось. Нельзя сказать, что Майе устрицы очень понравились, но и противными они ей не показались.
После ужина он сидели за столом, пили белое вино. Потом Майя вдруг сказала:
- А вы, Жан, так и не показали мне свой дом. А я бы очень хотела увидеть, где и как вы живёте.
- Еще не поздно увидеть это, - ответил Жан. – Я сейчас пойду, чтобы навести в доме хотя бы относительный порядок, а вы через час приходите. Пойдете по этой дорожке, что видна из окна, и через пятьдесят метров будет мой дом с каштаном у крыльца. Я зажгу в нем свет во всех комнатах, чтобы вы не заблудились.
И ровно через час она отправилась в гости, но пришла слишком рано. Жан встретил её в прихожей со шваброй в руке и виновато пробормотал:
- Извините, не успел…
Она отобрала у него швабру и перемыла пол в прихожей и в гостиной.
- Да, - задумчиво сказал он, любуясь результатом её работы. – Чего здесь не хватает, так это женской руки.
- Так в чём же дело? - рассмеялась она.– Женитесь, и всё будет в порядке.
- А вы знаете, что сказал отец, когда матушка завела разговор о моей женитьбе? Он сказал так: «Порог этого дома может переступить или несусветная дура, или Жанна Д’ Арк». – «Почему?» - удивилась моя мама. – «А потому.. Дура не заметит, что наш сын - растяпа, а Жанна Д’ Арк решит совершить свой очередной подвиг, чтобы спасти его от одиночества». Отец был прав… Муж из меня получится никудышный.
- Я бы так не сказала. Вот уже три недели я буквально купаюсь в вашей заботе обо мне, и мне очень грустно, что я завтра уезжаю.
- Я тоже буду очень скучать без вас. Даже не знаю, почему. Наверное, оттого, что вы не похожи ни на одну из девушек, которых я встречал в своей жизни.
Говоря это, он выглядел, как маленький мальчик, у которого отбирают его любимую игрушку.
И тогда она подошла к нему и поцеловала в дрожащие губы…
Той ночью она осталась ночевать у него…
Всё, что вы сейчас прочли, рассказала мне сама Майя во время похода в горы.
А случилось это так.
На тех каникулах, первый месяц которых Майя провела во Франции, я не поехал домой, а остался в Москве. Потому что узнал, что моя любимая девушка вышла замуж.
Я жил в общежитии института совершенно один. В нем шел ремонт, и меня постоянно переселяли из одной комнаты в другую. Мне это надоело, и я перетащил свою кровать в дальний угол коридора, где ремонт уже был сделан. Над моей головой висел телефон, но он ни разу не звякнул, потому что все знали, что в общежитии уже никто не живёт. Но однажды, в середине июля, раздался звонок, я взял трубку и услышал Майин голос:
- Позовите, пожалуйста, к телефону Костю Макеева.
-Он тебя слушает, Майя, - ответил я.
- Костик, как здорово! – закричала она. – Я только вчера узнала, что ты не уехал и живешь в общежитии. У меня есть предложение для тебя. Хочешь в горы?
- Еще как! Только у меня денег нет, почти…
- Я тебе займу. Отдашь когда-нибудь….
- А куда?
- В Приэльбрусье..
- Ты там была?
- Нет…
- Так вот, и не надо. Там тесно и дорого.. Узкие ущелья, до отказа забитые туристами и альпинистами, в большинстве - иностранцами. Оно тебе надо?
- Нет, не надо..
- Другое дело, Домбай! Простор и красота! Неделю живем на поляне, а потом – бросок через Клухорский перевал к морю. Сухум ,Очамчири, Новый Афон… Закачаешься!
- Уже качаюсь… Куда брать билеты?
- До Минвод. Дальше автобусом.
- Нас будем семеро. Соберемся завтра у меня вечером. Там и познакомишься со всеми, кого не знаешь. Пока!
Вот такая наша Майя Полонская! Раз! -и мы идем в поход!
Мы сидели с ней у костра возле реки близ альплагеря «Алибек», и она рассказывала мне о своей поездке во Францию…
Ничего не скрывая…
Точно так, как я написал выше…
Вернувшись из похода, я подал заявление об уходе из института и уже через месяц работал в заполярном Певеке корреспондентом городской газеты «Полярная звезда».
Майю я больше не видел и ничего о ней не слыхал.
Варвара Андреевна, которая вязала внуку варежки на Тверском бульваре, на мой вопрос, знает ли она что-либо о Майе Полонской, ответила так:
«Майечка после своей поездки во Францию вся в учебу ушла, институт с красным дипломом окончила. Говорили, что у неё был там роман с каким-то французом, да она этого и не скрывала. Он ей письма писал всё время, и они даже решили пожениться, но ей не разрешили выйти замуж за иностранца, потому что её отец был директором какого-то очень секретного завода. Но когда у нас власть поменялась, и границы открыли, она уехала туда жить, и никаких сведений о ней я с тех пор не имею. И никто из наших не имеет… Вот так-то…»