Две жизни -две судьбы, пророчества и трагедии

               
      Почти шесть веков назад от Рождества Христова в Малой Азии, в Лидии, жил царь Крёз, имя которого стало синонимом немыслимого богатства, войдя в поговорку, не устаревшую и теперь: «богат как Крёз».

      Известен Крёз ещё и тем, что погубил своё пышно процветающее царство, став последним из его царей. После него царство уже не возрождалось.

      Но говориться здесь будет не только о Крёзе, но и о  пророчествах.

      Должен ли человек знать о том, что ожидает его в будущем? Полезно ли для него такое знание? Или же, напротив, опасно? Вооружает оно его перед опасностями, о которых он предупреждён заранее, или же разоружает?

      Мнения на этот счёт противоречивы, как и сами факты, их порождающие.

      1

      Лидийскому царю Крёзу стало известно пророчество о том, что перешедший реку  Галис погубит великое царство.

      Река Галис, впадавшая в Понт Эвксинский (ныне Черное море) была в то время естественным рубежом между двумя царствами: Лидийским и Персидским. Теперь эта река, являющаяся самой длинной рекой нынешней Турции, называется Кызыл-Ирмак.

      Соблазненный сказанным в пророчестве, Крёз загорелся желанием перейти эту реку: скоропалительная война с захватом чужой земли рисовалась ему одним из самых быстрых способов приумножить свои, и без того немалые богатства, и этим ещё больше прославить самого себя.

      Перейти с многочисленным войском реку ему помог Фалес, служивший у него тогда инженером (один из великих мудрецов Древней Греции, оставшийся в памяти человечества не только как первый греческий философ, но и как родоначальник всей европейской философии).
    
      Следуя замыслу Фалеса, армия Крёза, уже стоявшая на берегу названной в пророчестве реки, прорыла у себя за спиной отводной канал, после чего прежнее русло было перегорожено плотиной, а течение Галиса направлено в отводной канал.

      Все это позволило армии Крёза оказаться на другом берегу, не построив ни одного моста и не замочив ног.
      
      Только на другом берегу Крёза ждала вовсе не обещанная пророчеством победа, а поражение. Его армия была разбита персидским царём Киром II, прозванным Великим, сам Крёз взят в плен, а Лидийское царство навсегда исчезло с политической карты мира как самостоятельная единица.

      Царь, поверив пророчеству, мечтавший перейдя реку погубить чужое царство, погубил собственное.

      О чем это может говорить? Выходит, не каждому пророчеству можно верить? Или надо правильно понимать пророчества?

      Спустя без малого двести лет после бесславной кончины Крёза, в 356 году до н.э. грек Герострат сжег храм богини Артемиды в Эфесе, считавшийся одним из семи чудес света. Этим он рассчитывал обессмертить свое имя. И обессмертил как честолюбец, жаждущий обрести славу любой ценой.

      Крёз, в отличие от Герострата, не собирался уничтожать собственное царство. Но уничтожил, чем более всего и запомнился, оказавшись, в некотором смысле, едва ли не в одном ряду с Геростратом.

      Правда, справедливости ради необходимо сказать, что лидийский царь был известен не только этим.

      2

      Царь Крёз запомнился миру и своим богатством. Источником, принесшим ему славу и богатства, стала сама страна, которой ему выпало править. Простиравшаяся на Малоазийском полуострове, с трех сторон омываемом теплыми морями, Лидия во времена Крёза безудержно процветала: удобное географическое положение делало её центром обширной торговли, заключенные в недрах земли немалые запасы золота успешно насыщали царскую казну. Не лишним будет вспомнить и то, что чеканкой первых в мире золотых монет мы обязаны именно Крёзу.

      Буквально купавшийся в золоте царь не скромничал, богатств своих не только не утаивал, но, напротив, любил выставлять их на показ, чтобы изумлять и восхищать ими. И этим он наслаждался не менее чем самими богатствами.

      Именно в расчете на изумление и восхищение он однажды пригласил к себе в Сарды, бывшие его столицей, Солона – одного из великих мудрецов Древней Греции.

      Солон, пребывавший тогда в изгнании, приглашение принял. И самовлюблённый царь предстал перед изгнанником в нелепом наряде, демонстрировавшим его мелочное тщеславие и неутолимую жадность к богатству.

      Выразительные подробности этой встречи, дающие представление о личности Крёза, донёс до нас древнегреческий историк Геродот, не без оснований считающийся «отцом истории». Хотя Геродот разминулся с Крёзом во времени примерно на полстолетия, воспоминания о Крёзе были тогда ещё свежи.

      Позднее, опираясь на Геродота, о Крёзе писали Плутарх («Сравнительные жизнеописания») и Диоген Лаэртский («О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов»).

      Не увидев заранее предвкушаемых восторгов на лице Солона, приглашенного лицезреть накопленные Крёзом богатства, обескураженный царь все же спросил мудреца с надеждой в голосе: неужели ему случалось видеть что-нибудь более прекрасное? Он намекал на вызывающую пышность своих одеяний, которую невозможно было не заметить.

      Солон ответил утвердительно: да, он видел и петухов, и фазанов, и павлинов, одетых природой в тысячу раз прекраснее.

      Крёз, однако, не сдавался: последовал вопрос о том, кого, по мнению мудреца, можно признать счастливейшим из людей? Привыкший к лести Крёз был уверен, что хотя бы теперь будет назван именно он, богатейший из богатейших.

      Но мудрец снова уронил себя в его глазах, назвав Крёзу несколько имен, абсолютно ничего не говоривших царю. К тому же, счастье ни одного из названных не было связано с материальным богатством. Своё счастье они нашли в служении тому, что считали большим, чем они сами, и на алтарь этого служения принесли свои жизни.

      Подобный ответ Солона окончательно вывел из себя Крёза, не только разочаровавшегося в мудреце, но и болезненно задетого тем, что можно считать счастливейшим из людей вовсе не его, а тех, кто способен принести себя в жертву во благо других.

      Солон же, не имея желания окончательно портить отношения с царем, зазвавшим его в гости, дипломатично нащупал вежливую лазейку между беззастенчивой лестью, на которую привык окружаемый поклонниками царь, и свойственной мудрецу правдивостью, ранящей самолюбие владыки. Он примирительно сказал, что на вопрос о том, насколько счастлив был тот или иной человек, можно ответить лишь тогда, когда смерть подведет черту под его жизнью.

      Лидийский царь ни в какие непредсказуемости, разумеется, не верил, но подождать судьбоносного решении всё-таки согласился.

      Так они и расстались – в обоюдном разочаровании: царь принял прославленного мудреца за примитивного простака; мудрец же увидел за немыслимым богатством царя его внутреннюю пустоту и убогость.

      Однако Крёзу всё-таки пришлось вспомнить свой тогдашний разговор с Солоном. И произошло это в самый неблагоприятный для царя ситуации - в плену. Потерпевший поражение царь по обычаям того времени обречен был завершить свою жизнь в пламени специально разведённого с этой целью костра.

      Вот тут-то ожидавший своей незавидной участи Крёз и вспомнил свою встречу с мудрецом Солоном и то, как он считал себя счастливейшим из людей. И вспомнив всё это, утраченное и несбывшееся, он в отчаянии несколько раз воскликнул: о, Солон! о, Солон! – словно бы призывая мудреца в свидетели своего поражения. Солон оказался прав: теперь уже Крёз не мог чувствовать себя счастливейшим из людей, как это было прежде.

      Персидского царя Кира, присутствовавшего там же, заинтересовали восклицания пленника. Солон? Кто такой Солон? Великий человек или может быть даже бог, если к нему взывают, находясь в шаге от смерти?

      Услышав рассказ о давней встрече экс-царя с мудрецом, и тронутый им, Кир решил не предавать своего знатного пленника сожжению, а сохранить ему жизнь.

      Правда, хотя взывания к Солону избавили Крёза от смерти на костре, от плена они его не избавили. Подавленный постигшим его поражением лидийский царь прожил в плену недолго, уже на следующий год навсегда покинув этот мир.

      О чем же думал Крёз, в отчаянии восклицая: о, Солон! о, Солон!? О чем он сожалел, вспоминая свою давнюю встречу с непонятым им тогда мудрецом, и то, как он мог когда-то чувствовать себя счастливейшим из людей?

      Сожалел ли он лишь об утраченной власти и канувших богатствах? Или же его душу терзало сознание напрасно прожитой жизни? Об этом мы можем только догадываться.
 
      3

      В чем же была ошибка Крёза, перешедшего реку Галис с намерением погубить великое царство, как это было обещано пророчеством? Какое царство могло быть названо в пророчестве великим? И в чем состоял неуловленный Крёзом смысл самого пророчества?

      Начнём с того, что Крёз не обратил внимания, что в пророчестве не было сказано, что перешедший реку Галис победит или одолеет великое царство. Там говорилось, что перешедший реку Галис погубит великое царство. Разница, как видим, весьма существенная: если «победить» или «одолеть» может означать «превзойти», то погубить означает совсем другое – «уничтожить».

      Похвально ли уничтожить то, что названо в пророчестве великим? Великим следует дорожить, ценить его и беречь. Так что пророчество было вовсе не побуждением перейти реку Галис, а, напротив, предостережением этого. Глагол «погубит» как нельзя лучше свидетельствовал об этом. Именно этот глагол и был ключевым словом к пониманию заключенного в пророчестве смысла: реку Галис переходить нельзя.

      Крёз, однако, в подобные тонкости не вникал, истолковал пророчество по-своему и поспешил перейти реку Галис.

      Очевидно, каков ты сам, так и будешь понимать пророчество. Переходом через реку Галис Крёз еще прежде, чем погубить собственное царство, изобличил самого себя.

      И всё же, какое царство было названо в пророчестве великим? О каком царстве там шла речь?

      Поскольку переход Крёзом реки Галис задевал интересы двух соседствующих царств, разделяемых названной в пророчестве рекой, то прежде всего о них и поговорим.

      Как известно из истории, Персидское царство не было погублено перешедшим тогда реку Галис Крёзом. Следовательно, не оно было названо в пророчестве великим.

      А что же в таком случае царство самого Крёза – Лидийское? Может быть оно и было названо в пророчестве великим, а царь Крёз, не подозревая этого, его и погубил?

      Но могло ли быть названо великим то царство, тщеславный и жадный на земные богатства царь которого, заботился лишь о приумножении материального - того, что можно увидеть глазами и потрогать руками? Ведь иных ценностей лидийский царь не знал. Они попросту для него не существовали.

      Так какое же тогда царство могло быть названо в пророчестве великим, если не Персидское и не Лидийское?               

      4

      В поисках этого царства не будем уподобляться Крёзам и забывать о том, что царства бывают не только земными, но еще и Небесными.

      Так, Иисус Христос, отвечая незадолго до распятия на вопрос допрашивавшего Его Понтия Пилата, к которому был приведен стражниками, сказал римскому прокуратору: «Царство Моё не от мира сего» (Ин. 18:36). Не от сего - земного, а от другого - Небесного. Понял ли это римский прокуратор, согласившийся тогда отдать невинного пленника на казнь? А ведь мог бы и не соглашаться. Всё было в его руках. И тогда последующая история человечества могла бы пойти совсем по иному пути: без войн, кровопролитий, предательств, измен, лжи и обманов.

      Надо сказать, что тогдашнее согласие Понтия Пилата на очевидное и для него самого злодеяние не прошло для римского прокуратора бесследно. В последствии за убийство по его распоряжению галилеян в храме во время жертвоприношения, он был разжалован и сослан в заточение в Галилею, где мучимый угрызениями совести покончил с собой.

      Может быть и Понтий Пилат, кончая с жизнью, внутренне взывал к распятому по его согласию Иисусу, подобно тому, как в запоздалом раскаянии взывал к Солону утративший всё, взятый в плен и приговорённый к сожжению лидийский царь Крёз?

      Но было ли такое, знать нам не дано.

      Еще прежде, чем оказаться в доме римского прокуратора в качестве обвиняемого, Иисус сказал о царстве Своим ученикам так: «Царствие Божие внутри вас есть» (Лк. 17:21).

      Не это ли царство, которое не от мира сего и которое внутри нас, и было названо в пророчестве великим? И переходящий реку Галис губил великое царство в самом себе? И губил он собственную душу?

      Не от этого ли погубления и предостерегало пророчество царя Крёза?

      Только почему гибель великого царства в себе самом оказалось для царя Крёза связанным именно с рекой Галис?

      Не потому ли, что уже заранее было понятно, что царь Крёз не упустит случая перейти названную реку, чтобы еще больше расширить границы и без того немалого царства.

      Однако, если отказ царя от перехода пограничной реки и спас бы Лидийское царство от исчезновения (или хотя бы на время отсрочил его), то как это могло спасти от гибели царство, незримо присутствующее в каждом из нас и названное в пророчестве великим?

      Дело в том, что если реальная река может быть рубежом между двумя царствами, то в мифологии некоторых народов река оказывается еще и границей между добром и злом.

      Так что река присутствовала в пророчестве не только как реальная, имеющая имя река, но еще и как река символическая, разграничивающая в душе человека добро и зло.

      Это значит, что смысл сюжета, рассказывающего нам о лидийском царе Крёзе, не исчерпывается лишь  реальными, имевшими место событиями. Он содержит в себе еще и второй план, затрагивающий то, что незримо совершается в душе человека.

      Переходящий реку Галис губит земное (в данном случае Лидийское!) царство, а переходящий в собственной душе реку, разделяющую добро и зло, губит то царство, которое и было названо в пророчестве великим.

      Вот и получается, что имя реки присутствует здесь главным образом для того, чтобы стать привязкой к конкретному лицу и конкретным событиям, обеспечив этим сообщаемому достоверность.

      А поскольку ставшее известным царю Крёзу пророчество содержало в себе двойной смысл, то и призвано оно было не просто удержать царя от опрометчивого шага - перехода через реальную реку по имени Галис, ничего не переменив в его душе. Оно было еще и способом побудить лидийского царя заглянуть внутрь самого себя, переключив его внимание с внешнего на внутреннее, с материального на духовное, с тленного на нетленное. Разве не для этого и было сказано в пророчестве о том великом царстве, которое необходимо было уберечь от уже совершающейся гибели.

      Если пророчество, предостерегавшее от перехода через реку Галис, касалось также и внутреннего мира человека, то одному ли только Крёзу оно было адресовано? Ведь в каждом из нас незримо пребывает то великое царство, которое необходимо беречь а, следовательно, в каждом из нас есть и своя река Галис, переходить которую никому не позволительно.

      Возвращаясь к царю Крёзу, из всего сказанного здесь о нём можно сделать вывод, что исчезновение с политической карты мира некогда процветавшего Лидийского царства было лишь следствием и зримым свидетельством погубления того великого царства, которое вовсе не процветало в душе Крёза. Погублением собственного земного царства лидийский царь, прежде всего, изобличал самого себя, подобно тому, как он изобличил самого себя, представ перед мудрецом Солоном в своих роскошнейших, демонстрирующих его богатства, одеждах и задавая мудрецу вопросы, заранее рассчитанные на ласкающих царский слух ответы. Так незримое становится зримым, тайное, упрятанное в глубинах царской души, явным.

      Но было ли пророчество для Крёза шансом что-либо изменить в собственной судьбе? Возможно, как могла стать для него шансом и его встреча с мудрецом Солоном, им же самим некогда зазванным в свою столицу. Однако ни тем, ни другим шансом воспользоваться он не сумел.

      Поэтому пророчество оказалось для царя Крёза лишь тестом: каков ты сам, такой будет и твоя реакция на пророчество.

      Так что пророчества требуется не просто слышать, необходимо понимать еще и смысл сказанного в них. Тем более, что пророчества говорят с нами на особом языке - языке души, зашифрованном в зримых образах внешнего мира.

      5

      Размышляя о лидийском царе Крёзе, уместно было бы вспомнить и об израильском царе Соломоне, опередившим Крёза рождением на триста с лишним лет.

      Но что может быть общего между слывшим мудрейшим из людей царём Соломоном (3Цар. 4:31) и царём Крёзом, известным главным образом своими богатствами и тем, что он уничтожил собственное царство? Фигуры, казалось бы несопоставимые.

      Однако нечто общее между ними все-таки есть.

      Царства каждого из этих царей в пору их царствования процветали. К тому же, богатства царя Соломона вряд ли уступали вошедшим в поговорку богатствам Крёза.

      Но главным, заставляющим вспомнить о царе Соломоне именно в связи с лидийским царём Крёзом, было всё же не это, а то, что оба они по стечению обстоятельств оказались последними царями своих царств. Правда, последними в разных смыслах. Если Крёз стал последним царём царства, переставшего существовать еще при его жизни, то Соломону выпало быть последним царём единого Израильского царства. Сразу же после его смерти оно распалось на два активно соперничавших между собой, а временами даже и воевавших друг с другом царства: Северное царство Израиль и Южное царство Иудея, а спустя несколько столетий и вовсе переставших существовать.

      Не о таком ли исходе и было сказано, правда уже не в Ветхом, а в Новом Завете: «всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит»? (Мф. 12:25).

      Заметим, что о грядущем распаде царства царь Соломон был предупреждён Господом заранее. Вот как об этом сказано в Библии: «И сказал Господь Соломону: за то, что так у тебя делается, и ты не сохранил завета Моего и уставов Моих, которые Я заповедал тебе, Я отторгну от тебя царство и отдам его рабу твоему. Но во дни твои Я не сделаю сего ради Давида, отца твоего; из руки сына твоего исторгну его. И не всё царство исторгну; одно колено отдам сыну твоему ради Давида, раба Моего, и ради Иерусалима, который Я избрал». (3Цар. 11-13).

      Надо сказать, что Господь вступал в контакт с Соломоном не один раз. Первый раз это произошло в Гаваоне, где был тогда главный жертвенник и куда прибыл молодой царь, чтобы принести Господу тысячу воссожжений.

      Об этом событии Библия рассказывает так: «В Гаваоне явился Господь Соломону во сне ночью, и сказал Бог: проси, что дать тебе» (3Цар. 3:5).

      И вот что попросил тогда у Господа Соломон: «Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло»(3Цар. 3:9).

      Как видим, Соломон не попросил себе ни долгой жизни, ни богатств, ни лёгких побед над врагом. И это не осталось незамеченным. Господь не только наделил Соломона тем, что он просил у Него, но и сверх того еще и тем, что он у Него не просил, и что наверняка попросили бы себе многие: «богатство, славу и долгую жизнь» (3Цар 3:13-14).

      Однако, впоследствии Господь говорил с Соломоном совсем не так, как в Гаваоне. И были на это весомые причины. Вот что читаем в Библии об этих причинах: «и было у него семьсот жен и триста наложниц» (3Цар. 11:3). А поскольку многие из его жен были иноплеменницами, веровавшими в своих богов, то «развратили жены его сердце его. Во время старости Соломона, жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Господу, Богу своему…» (3Цар. 11:3-4).

      Не побуждал ли Господь Соломона заглянуть в собственную душу, предрекая распад его царства на две части, подобно тому, как раздвоилась душа самого царя, колебавшаяся между послушанием Богу и грехом, то есть непослушанием Ему?

      И не означало ли это, что распад земного царства оказалось одновременно и карой за то, что совершалось в душе израильского царя, и следствием того же? Царство было наказано распадом за своего царя. (Как тут не вспомнить Крёза?)

      Так что сказанное Иисусом о том, что «всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет» (Мф. 12:25), касалось не только царства земного, но и того царства, которое в пророчестве царю Крёзу было названо великим, оказывается наказанным за своего царя.

      Но случайно ли то, что израильское царство распалось именно в такой пропорции: один к десяти? Или же именно так и была обозначена мера вины царя перед Господом? Впрочем, это уже из области предположений и догадок. Достоверно лишь то, что после этого Господь с Соломоном больше уже не говорил.

      Ждал ли Господь Бог чего-то от Соломона? Ведь о грядущем распаде его царства царю было объявлено заранее. Не означает ли это, что царю Соломону еще давался шанс? Но поскольку ожидаемых шагов от Соломона не последовало и в его душе ничего не переменилось, то же самое пророчество было возвещено теперь уже через другого - через пророка Ахию (3Цар. 11:29-39), а не царю Соломону.

      И хотя ни в пророчестве царю Соломону, ни в пророчестве, переданном теперь через Ахию, имя претендента на царствование над десятью коленами израилевыми названо не было (о нем  было сказано лишь то, что он – раб Соломона), Ахия объявил это пророчество Иеровоаму, бывшему «смотрителем над оброчными из дома Иосифова» (3Цар. 11:28).

      Иеровоам отреагировал на пророчество по-своему: не дожидаясь кончины Соломона, поднял против него мятеж. Но успеха не имел и, опасаясь за свою жизнь, бежал в Египет, где и оставался до самой смерти израильского царя (3Цар. 11:40).

      Когда же Иеровоам все-таки воцарился над десятью отколовшимися от Израиля коленами, тот же пророк Ахия предрёк гибель династии Иеровоама за то же самое, что ставилось в вину Соломону – за её идолопоклонство (3Цар. 14:1-18)

      Такого ли финала хотел Господь, объявляя Своё пророчество сначала Соломону, а затем Ахии?

      6

      Теперь самое время подвести итоги. О чем же истории жизни двух, таких разных царей, чьи судьбы оказались в конечном счете столь созвучным?

      Истории этих двух жизней о том, что всё начиналось с неблагополучия в душе самого царя, а наказанным за это становится собственное царство. Именно это, прежде всего, роднит лидийского царя Крёза и израильского царя Соломона. При этом наказанным, разумеется, остается и сам  царь: Крёз попадает в плен, где и кончает свою жизнь, терзаемый воспоминаниями об утраченном прошлом. Соломон обречен до конца своих дней жить, зная, что единое прежде царство распадётся, оставив о нём память как о царе - виновнике этого.

      Эти два сюжета об ответственности царя за самого себя перед Богом, народом, своим царством, перед всем остальным миром и перед историей.

      Однако при этом не следует думать, что столь многоплановая ответственность царя снимает ответственность за себя каждого из нас. Ведь и каждый из нас сам по себе тоже в какой-то мере царь. Он царь всего того, чем владеет и чем управляет. А владеем мы и управляем, прежде всего, самими собой, а, значит, и своей жизнью…

      Что же касается пророчеств, приходящих к нам с небес, то их недостаточно просто услышать. Их требуется ещё и понимать. Не случайно же Богочеловек Иисус Христос многократно, как это засвидетельствовано в Новом Завете, повторяет: «кто имеет уши слышать, да слышит». Эта фраза присутствует в трёх Евангелиях из четырёх: в Евангелии от Матфея (11:15; 13:9, 43; 25:30), в Евангелии от Марка (4:9; 4:23; 7:16), в Евангелии от Луки (8:8, 15; 14:35). Разумеется, не об обычных ушах идет здесь речь, но о способности души слышать и разуметь.

      Итак, пророчества – это испытания и предостережения. Реакция человека на пророчества может открыть нам глаза на самих себя, позволив (хотя и задним числом) увидеть себя как в зеркале. Это экзамен на нашу внутреннюю зрелость. Ведь, каковы мы сами, таково и наше понимание пророчеств: пример царя Крёза в этом отношении особенно показателен.

      Мы сами взращиваем собственную душу, чтобы она затем как верный поводырь вела нас по жизни. А если же она заведёт нас не туда, тогда наше земное царство (то есть мы сами) и окажется наказанным за своего безнадёжно заблудившегося в самом себе царя.