ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПОСЛЕ ДЕТСТВА
«Не допусти, чтобы твоя любовь к ближнему была короче его несчастья»
/Св. Филарет, митр.Московский/
Пролог
«Риточка, подскажи, что нам с Аринкой нашей делать… Она в институт поступать надумала, в тверской, медицинский. И недалеко, и страшно одну отпускать. Последний год с ней такое творится… Училась на пятёрки, а ЕГЭ сдала с трудом, чуть не завалила…»
«Отсутствие медикаментозного лечения приводит к развитию самых нежелательных последствий. На учёте девочка не состоит, у врачей постоянно не наблюдается, от случая к случаю. Так чего же вы хотели?»
«Да какой учёт, Рита! О чём ты говоришь! Она о медвузе с седьмого класса мечтает, психиатром хочет стать, лекарство от биполярки придумать… А на учёт поставить, ей тогда справку не дадут, медицинскую»
«Это да. А как у неё этот год прошёл, спокойно или были стрессы? Что ты молчишь? Были?»
Вера вспомнила Заселье. Никиту, с которым Арина категорически отказывалась общаться в весенние каникулы, а он приходил каждый день. Потом перестал приходить. Как плакала Арина из-за берёзки… Как переживала из-за ЕГЭ и горстями глотала успокоительное… Как убежала с выпускного вечера. Стрессов у девочки было достаточно, а ведь с её заболеванием противопоказаны любые волнения, и даже фильмы смотреть можно не все, а только с хорошим концом. Она справилась с собой, ценой истрёпанных нервов, своих и Вериных. Ведь невозможно на это смотреть, на эти её слёзы…
«Стрессы были, конечно, но сейчас вроде ничего… Смеяться стала. Она ж с весны как сомнамбула ходила, а тут — такая целеустремлённость, такая уверенность в себе. И это не эйфория, Рита. Она экзамены сдавать собирается, вступительные. С таким ЕГЭ конкурс точно не пройдёт. Другая бы плакала, а она — сдам, говорит, экзамены и поступлю».
«Вера, это не выздоровление, это ремиссия. Она в любой момент может смениться рецидивом, а девочка будет одна, без вас… И кончится это больницей. Оно вам надо? Вера, уговори её, есть же в Осташкове университет, не медицинский, но высшее образование…
«Ты о «Синергии»? Он негосударственный, не бюджетный, у нас таких денег нет…»
«Ну, как знаешь, Вера. Ты спросила, я ответила».
***
Мечта о медицинском университете не сбылась: Вера Илларионовна серьёзно заболела, гипертония и стенокардия навалились разом, с работы пришлось уйти, а от лекарств, которые надо было принимать каждый день, нарушилась координация движений. К Арининому ужасу, бабушка делала всё пугающе медленно — вставала, садилась, поворачивалась — и часто ложилась отдыхать. В магазины ходить не могла — боялась упасть от внезапного головокружения.
Дедушку после второго инфаркта тоже следовало беречь. Впрочем, полковник так не считал. И уверял Арину, что они справятся, всю жизнь справлялись, никто не помогал, а у неё своя жизнь, и ей надо учиться.
Вера Илларионовна согласно кивала.
Как она будет — одна?.. Иван Антонович в сентябре уедет Москву, читать лекции в МИФИ: жить вдвоём на две пенсии несладко. Втроём, поправила себя Арина. В будущем году ей исполнится восемнадцать, опекунские выплаты прекратятся. В Твери придётся жить на стипендию, Вечесловы, конечно, этого не допустят и будут присылать деньги, отрывая от себя… Они и так с ней мучились пять лет, наступило время отдавать долги.
Из трёх колледжей Осташкова она выбрала ветеринарный. Это ведь тоже медицина, а животные тоже твари божьи. Надо же кому-то их лечить? Мечту о медицинском вузе Арина принесла в жертву с чувством радости. Она останется со своими стариками, пока будет им нужна. Ведь — кто же о них позаботится, кроме неё?
Глава 25. Первокурсница
Учиться в ветеринарном техникуме оказалось труднее, чем в школе: сдвоенные уроки-пары длились около двух часов, перерыва хватало только на то, чтобы перебежать из аудитории в аудиторию, а от названий учебных дисциплин брала оторопь. На первом курсе было восемнадцать предметов, это даже больше чем на втором.
Из специальных — анатомия и физиология животных, гистология, биологическая физика, физколлоидная химия, гистохимия, ветеринарная генетика… Был даже латинский язык (рецепты в ветеринарии выписывали на латыни), от которого плакала вся Аринина группа, кроме самой Арины: латынь в православной гимназии входила в число обязательных дисциплин, ей осталось только вспомнить пройденное, что не составило большого труда.
Кроме специальных, изучали и общеобразовательные предметы: неорганическую химию, иностранный язык, отечественную историю, биологию, политологию, культурологию, правоведение… Учить приходилось до посинения, совмещать занятия с работой не получалось, а перед зимней сессией за учёбу взялись даже самые упоротые лентяи и клинические бездельники.
Новый год Арина впервые в жизни встречала не дома. Словно распахнулись двери в восхитительную жизнь, которой она прежде не знала, и в которой неожиданно стала своей. Праздничный стол в общежитии соорудили вскладчину. Арина принесла пироги, которые пекла вдвоём с бабушкой.
«Пироги-то с чем? Капустные будни студента?»
«Не угадали. Этот с белыми грибами и рисом, а этот с мясом. А тесто слоёное»
«Аринка!! Что бы мы без тебя делали? Жевали бы салатики, а шампанское яйцами всмятку закусывали»
«Шампанское яйцами не закусывают»
«А мы и не будем, мы будем пирогами!»
«Женька, Галка, Валя! Вас только за смертью посылать, втроём один салат полчаса крошите…»
«Мы не один, мы три сделали, несём уже!»
«Сообразили на троих девчонки…»
«Фужеры на стол! Наливаемо, выпиваемо и снова наливаемо… За нас, ребята! За первую сессию! За будущую практику! За процветание крупного рогатого и преподавательского состава!»
Арина хотела сказать, что шампанского ей нельзя, она же на таблетках. И осеклась. Если пить по глоточку за каждый тост, то ничего с ней не сделается от бокала шампанского. Арина мужественно глотнула. Шампанское оказалось похожим на газировку.
Под дружное звяканье вилок опустошались миски с салатами, исчезали с принесённого Ариной овального блюда слоёные пироги, нарезанные ломтями, сердито шипела минералка, с бульканьем лился в подставленные стаканы ананасовый сок. У Арины сияли глаза. О биполярке никто не знает и не узнает, ремиссия длится уже почти год, она такая же студентка, как все. Какое же это счастье — быть как все!
Свои первые студенческие каникулы она собиралась провести вдвоём с бабушкой. И тут неожиданно приехал из Москвы Иван Антонович («Как же неожиданно? У тебя каникулы, и у моих студентов тоже») и отвёз их на дачу. Арина каждый день каталась с дедом на лыжах и радовалась, что не увидит Никиту, который поступил, наверное, в новороссийский Морской университет, о котором прожужжал ей все уши.
Арина счастливо вздохнула: в её калитку он больше не позвонит.
Позвонили.
— Арина, пойди посмотри, кого там в гости принесло…
По расчищенной от снега дорожке Арина бежала вприпрыжку. Распахнула калитку — и улыбка исчезла с её лица. Перед ней стояла Елена Станиславовна, мать Никиты. Та самая, которая назвала арининых родителей быдлом. Арина стояла, загораживая проход, и не собиралась впускать её во двор. Елена Станиславовна поздоровалась первой.
— Здравствуй, Арина. Тебе письмо от Никиты… Четыре письма. И фотография. Он твоего адреса не знал, на наш писал, я подумала, вдруг ты приедешь, и привезла. Извини, но я их прочитала. Должна же я знать, о чём он тебе пишет.
Арина молча кивнула, взяла из её рук стопку распечатанных конвертов и порвала их на клочки.
— Можете быть спокойны, Елена Станиславовна. Отвечать я не буду и жизнь вашему сыну не испорчу.
Повернулась и ушла в дом, не забыв закрыть за собой калитку на магнитный замок. На вопрос Вечеслова, кто звонил, ответила, что никто, мальчишки балуются.
***
На восемнадцатилетие она никого не позвала: последствия новогоднего сабантуя были печальными, вина ей пить нельзя категорически, сказать об этом одногруппникам тоже нельзя, и тоже категорически. Вечеслов приехал в субботу, с огромным букетом цветов. «Букет вам с бабушкой пополам. Аринка, шагом марш за подарками, они внизу, в машине, еле в багажник поместились…»
Но главным подарком стал звонок из пенсионного фонда, куда Арину пригласили для «возобновления выплаты пенсии по утрате кормильца», которая до сих пор выплачивалась Вечесловым, а с восемнадцати лет полагалась «обслуживаемому лицу», то есть Арине. При себе иметь паспорт, сберегательную книжку на своё имя, трудовую книжку, если она есть, и справку учебного заведения с печатью и подписью ректора.
Арина бросила трубку и помчалась в сбербанк, открывать счёт…
О пенсии она не имела ни малейшего представления. Вечесловы, оказывается, получали на неё не только опекунские деньги. Оформили пенсию, а ей даже не сказали… и сняли все деньги подчистую, оставили только пятьдесят рублей, чтобы не закрылся счёт. Да как они могли — молчать и тратить её деньги?! Им же платили опекунские!
Арина непроизвольно сжала в кулаке ручку, которой писала заявление. Сотрудница пенсионного фонда поняла этот жест по-своему:
— Я понимаю… Всё понимаю.
Арина машинально схватилась за щёку, на которой остался след, как от удара кнутом. Синяк был просто восхитительный — длинный, через всё лицо, багрово-синий. И губа рассечена, кажется. Арина облизнула губу и поморщилась. И увидела обращённый на неё жалостливый взгляд. Не объяснять же что синяк от коровьего хвоста, которым Арина получила по лицу во время практики.
Или объяснить? Ещё подумает, что это опекуны приложили. Арина рассмеялась.
— Это мне на практике… приложили. У нас практика на ферме, я кровь брала, из подхвостовой вены.
— И что? — не поняла инспектор.
— И мне корова хлестнула хвостом по лицу.
Инспектор Арине не очень-то поверила, но «углублять тему» не стала.
— Опекунские деньги платят до исполнения восемнадцати лет. А пенсия социальная, с гулькин нос… Хорошо хоть такая есть. К стипендии добавишь, и можно жить. Опекуны-то помогают, или открестились от тебя? У нас такое часто бывает…
— Помогают, — выдавила Арина и покраснела.
Как она посмела думать так о Вечесловых? Как она могла?! Её кормили, поили, одевали, терпели её депрессии и слёзы, возили каждый год на экскурсии в Москву, Санкт-Петербург, Выборг, Гусь-Хрустальный, в музей хрусталя… Платили за визиты частному врачу-психиатру, и за лекарства тоже платили. Врач, которого Вере Илларионовне порекомендовала Маргарита, оказался хорошим специалистом: комплекс препаратов обеспечил стойкую ремиссию, позволяя радоваться не впадая в эйфорию и огорчаться не испытывая отчаяния. Быть такой как все.
— Они у меня хорошие. Они меня любят, и я их люблю, и никогда не брошу, — сказала Арина, глядя инспекторше в глаза. Та отвела взгляд.
***
Опекунские деньги Вечесловы не тратили, оставляли на сберкнижке. На эту же книжку переводили пенсию по утрате кормильца, полагающуюся Арине как круглой сироте. Деньги девочке пригодятся, а пока незачем ей о них знать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2021/02/05/99