Бухарин покажет себя способным учеником Ленина, в своем письме эмигранту Британу, которое потом будет затем опубликовано в эмигрантской печати, он цинично признает взятничество, воровство в СССР, даст уничижительные характеристики высшим руководителя страны, но все это знали в эмиграции и без него, он же при этом издевательски напишет, что советскую власть все равно свергнуть не удастся. И объяснил, почему не удастся. И все это было правдой. Это его письмо, о котором подробно пойдет разговор в отдельной главе, есть способ психологической борьбы, способ разрушения надежд эмиграции хоть на какой-то реванш.
И в этом русле психологической борьбы с эмиграцией очень любопытен роман Мариенгофа «Циники». Было ли написание романа согласовано с Бухариным, мы не знаем, хотя Мариенгофа Бухарин знал еще с 1918 года. И знал ему цену. Думается, что «Роман без вранья» Мариенгофа, посвящённой развенчанию Сергея Есенина тоже был заказным и написан в рамках идеологической борьбы с «есенинщиной».
«В этом одном прав г. Мариенгоф: большевизм, это — цинизм; большевизм, это — школа цинизма». Так написал критик русского зарубежья Ю. Айхенвальд и еще сказал о романе Мариенгофа в 1928 году: « Писать о «Циниках» трудно: ведь надо было бы и выписывать из них, а это стыдно и противно, это оскорбило бы всякую брезгливость»
Все верно, читать этот роман противно, но интересно. Документ революционной эпохи. И это кладезь для историка! Будучи по рождению дворянином Мариенгоф примкнул к красным, как уже говорилось, его опекал Бухарин, Мариенгоф видел жизнь всех этих революционеров изнутри. И вот он описал отчасти жизнь этих большевицких верхов и назвал роман
«Циники». Кто они – эти борцы за счастье трудового народа? Циники. Не больше и не меньше.
Этот роман вышел в 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис». Роман потом признали вредным, в СССР не издавали, но сам Мариенгоф не пострадал особо. Для тех времен прожил вполне благополучно свою жизнь. Ибо в романе этом он выполнял социальный заказ того времени, издевался над Россией и русским народом. И написан этот роман и опубликован был понятно с чьего тайного разрешения.
Если сравнивать, к примеру, Николая Островского с Мариенгофом, то Островский рядовой советский литературный функционер, а Мариенгоф – элита. Ему и доверили важный фронт работы – борьбу с белогвардейским русским патриотизмом за границей. Но публика русская и зарубежная она умная, как сделать так, чтобы она прочитала этот роман? И проверенный всеми ЧК и ГПУ товарищ Мариенгоф дает русофобского жару в своем романе. Большевики давно заметили эту особенность – многие эмигранты писали мазохистские мемуары, во всем винили себя и русский народ. Вот эти настроения и призван был «подогреть» роман «Циники». И к слову, удивимся тому, что как все это живуче до сих пор и изо всех сил подогревается уже другими персонажами:
«А все-таки мы (русские) самый ужасный народ на земле».
Ну эта фраза - банальность в деле русофобии.
А вот в этот этюд всю душу автор вложил:
«Я стою неподвижно. Я думаю о себе, о pоссиянах, о России. Я ненавижу свою кpовь, свое небо, свою землю, свое настоящее, свое пpошлое; эти "святыни" и "твеpдыни", загаженные татаpами, фpанцузами и голштинскими цаpями; "дубовый гоpод", сpубленный Калитой, "гоpод Камен", поставленный Володимиpом и ломанный "до подошвы" Петpом; эти цеpковки -- pепками, купола-- свеколками и колокольницы -- моpковками. Hаполеон, котоpый плохо знал истоpию и хоpошо ее делал, глянув с Воpобьевой гоpы на кpемлевские зубцы, изpек:
-- Les fieres murailles!
"Гоpдые стены!"
С чего бы это?»
Хотя русскую историю в школе к этому времени преподавать уже запретили. Но кое-кому читать и комментировать историю можно было, Мариенгофу, например, ибо его роман был экспортный:
«Hе потому ли, что веков шесть тому назад под гpозной сенью башен, полубашен и стpельниц с осадными стоками и лучными боями pусский цаpь коpмил овсом из своей высокой собольей шапки татаpскую кобылу? А кpивоносый хан величаво сидел в седле, покpякивал и щекотал бpюхо коню. Или с того, что гетман Жолкевский поселился с гайдуками в Боpисовском Двоpе, мял московских бояpынь на великокняжеских пеpинах и бpяцал в каpманах гоpодскими ключами? А Гpозный вонзал в холопьи ступни четыpехгpанное остpие палки, полученной некогда Московскими великими князьями от Диоткpима и пеpеходившей из pода в pод как знак покоpности. Мало? Hу, тогда напоследок погоpдимся еще цаpем Василием Ивановичем Шуйским, которого самозванец пpи всем честном наpоде выпоpол плетьми на взоpном месте».
Все эти цитаты приводятся только потому, что в подобном духе писала о России вся пресса, которая подчинялась, как мы помним, Бухарину. Можно было бы сделать тысячи выписок из тысяч газет того времени, но можно просто процитировать Мариенгофа, ибо роман его в своем роде эталон русофобии тех времен.
Так кто же пришел править русскими рабами вместо монголов, поляков и немцев? И про это в романе есть открытым текстом. Речь идет о Склянском, помощнике Троцкого, который выходит из гостиницы Метрополь (некоторое время штаб красных):
«Метpопольская веpтушка выметает поблескивающее пенсне Склянского. Товаpищ Мамашев почтительно pаскланивается. Склянский быстpыми шагами пpоходит к машине.
Автомобиль уезжает.
Товаpищ Мамашев повоpачивает ко мне свое неподдельно удивленное лицо:
-- Стpанно... Ефpаим Маpкович меня не узнал...»
Русский раб, который расстроен, что Ефраим Маркович его не узнал, носит весьма символичную фамилию – Мамашев. Т.е. сын своей матери России.
Чтобы эта русофобия прошла и ее проглотили в эмиграции, Мариенгоф позволяет себе многое. Например, в этом романе нет положительных героев. И советские начальники разных уровней – это самые разнообразные скоты.
В этом романе от 1928 года есть и русский патриот, если все другие персонажи просто сами по себе гаденькие и противненькие, то русского патриота Мариенгоф изгаживает особенно пристрастно. Тот нэпман, торговец, он отвратителен внешне, он богатый человек, зовут его Илья Петрович и фамилия его …Докучаев. Он всем докучает. Вот он рассуждает о русском патриотизме:
«Илья Петpович имеет один очень немаловатоважный недостаток. Ему по вpеменам кажется, что он болеет нежным чувством к своему отечеству. Я полечиваю его от этой хвоpости. Hадо же хоpошего человека отблагодаpить. Как-никак, пью его вино, ем его зеpнистую икpу, а иногда --впpочем, не очень часто -- сплю даже со своей женой, котоpая тpатит его деньги. Докучаев мнет толстую мокpую губу цвета сыpой говядины, закладывает палец за краешек лакового башмака и спpашивает:
-- А хотели бы вы, Владимиp Васильевич, быть англичанином?
Отвечаю:
-- Хотел.
-- А ежели аpабом?
-- Сделайте милость. Если этот аpаб будет жить в кваpтиpе с пpиличной ванной и в гоpоде, где больше четыpех миллионов жителей.
-- А вот я, Владимиp Васильевич, по-дpугому понимаю… на англичанина в обмен не пойду. Гоpжусь своей подлой нацией.
Илья Петpович pаздумчиво повтоpяет:
-- Го-о-оpжусь!
Тогда Ольга поднимает голову с шелковой подушки:
-- Убиpайтесь, Докучаев, домой. Меня сегодня от вас тошнит».
Итак, Докучаев гордится тем, что он русский и это отвратительно до такой степени, что его содержанка-коммунистка Ольга требует, чтобы он убрался.
Собственно, в романе два убежденных коммуниста – некий Сергей, он брат главного героя и сочувствующая коммунистам Ольга. И Сергей, и Ольга очень идейные, правда, не понятно с чего им далась эта самая пролетарская революция, и чем досадил класс эксплуатировал, из которого они родом.
Ольга сожительствует с главным героем, который ее любит, и с его братом Сергеем, и известным нам русаком Докучаевым. Ну не редкая история для коммунисток тех лет, для которых брак - это социальный пережиток.
Но дело не в распущенности советской элиты, а в том, что это были вырожденцы, декаденты по сути. Случилось так, что они сыграли в «пролетарскую революцию», но не было бы Ленина, они примкнули к чему-то не менее мерзкому.
Понятные и положительные люди в «Циниках» - это не коммунисты, вот, к примеру, брат Ольги Гога:
-- Я пришел к тебе, Ольга, проститься.
-- Проститься? Гога, не пугай меня.
И Ольга трагически ломает бровь над смеющимся глазом.
-- Куда же ты отбываешь?
-- На Дон.
-- В армию генерала Алексеева.
Ольга смотрит на своего брата почти с благоговением:
-- Гога, да ты...
И вдруг -- ни село, ни пало -- задирает кверху ноги и начинает хохотать ими, как собака хвостом.
Гога -- милый и красивый мальчик. Ему девятнадцать лет. У него всегда обиженные розовые губы, голова в золоте топленых сливок от степных коров и большие зеленые несчастливые глаза.
-- Пойми, Ольга, я люблю свою родину.
Ольга перестает дрыгать ногами, поворачивает к нему лицо и говорит серьезно:
- Это все оттого, Гога, что ты не кончил гимназию».
Итак, Гога идет умирать за Россию, Ольга спит с советским начальником Сергеем. И вот она получает информацию, что именно Сергей убил Гогу:
Ольга вскpикивает:
-- Это замечательно!
У нее дpожат пальцы и блестят глаза -- сеpая пыль стала сеpебpяной.
-- Что замечательно?
-- Сеpгей pасстpелял Гогу.
Это замечательно – ее любовник убил ее брата. Но у брата была цель, он боролся за Родину. За что борется Сергей? За мировую пролетарскую революцию? А зачем она ему?
Между прочим, когда за рубежом некоторые стали хвалить роман «Циники» за откровенность, Мариенгоф даже не сразу понял, что попал в беду, что переборщил с правдой, что описал СССР и ее элиту слишком правдиво. Но поскольку роман был заказной, то Мариенгоф уцелел даже при Сталине. Но Сталину он был не нужен. Сталинская пропаганда была чрезвычайно примитивной. То что Бухарин или Мариенгоф излагали витиевато, Сталин излагал прямолинейно. Все эти басни об особой какой-то его русофилии ни на чем не основанны.
Почему Мариенгоф все же не «заплатил» за своих «Циников» в году 1937? Да потому что Сталин через несколько лет после опубликования «Циников» выскажется весьма дубово, но не менее лживо об истории России совсем в духе «Циников», это его известная фраза: "История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. (...) Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную".
Переосмысление Сталиным отношения к России начнется с 1933 году, когда он увидит, какую силу имеет национализм на примере Гитлера. Они всегда учились друг у друга. Гитлер построил однопартийное тоталитарное государства со всевластием спецслужб и террором по примеру Ленина, Сталин поймет, что можно вырезать часть партии и остаться при этом «на коне» после того, как Гитлер вырезал Рэма с его штурмовиками. Гитлер ввел пытки в застенках, и Сталин ввел вслед за ним, хотя совсем-то большевики от этого не отказывались, но на поток пытки были поставлены в НКВД именно по примеру Гитлера и даже в этом его превзошли.
Но вернемся к «Циникам». Думается, что если Бухарин и не был заказчиком «Циников» (скорее всего был), он все равно приветствовал эту вещь. Здесь Бухарин следовал заветам Ленина, тот не боялся показаться циником и лицемером, жалея в своей рецензии «детей гражданской войны», которую сам и развязал, да еще и гордился этим.
Коммунисты из идеологов и ГПУ приветствовали и появление в эмиграции движение русских евразийцев, потому что те были антизападниками, многие у нас вообще считали евразийство проектом ГПУ, но для ГПУ это было сложно, это был проект скорее таких, как Бухарин. Приветствовали они и национал-большевизм Устрялова, который правда, не понял, что Сталин это не Ленин и не Бухарин, он вернулся в СССР и был расстрелян при Сталине.
Собственно, цинизм был защитной реакцией Бухарина на происходящее, где он был не посторонним зрителем, а одним из главных участников. Но при этом в СССР писались и публиковались разные книги. Бухарин был против создания одного союза писателей, он говорил о писателях, что пусть они создают сколько угодно союзов разных направлений.
Заметим, что «рядом» с «Циниками» Мариенгофа в эти годы были написаны первые три книги «Тихого Дона», этого величайшего антисоветского романа, который нравился белым казакам и даже атаману Краснову. Да и была масса других книг, где революция показывалась откровенно и натуралистично. Публиковались такие писатели, как Платонов, Булгаков, пусть его «Собачье сердце» не было опубликовано, но в списках эта вещь ходила по стране и даже все члены политбюро ее прочли. В это время писали свои вещи Грин, Олеша, Пильняк, Леонид Леонов, Пантелеймон Романов и масса других писателей, которые вовсе не приукрашивали действительность. Писал и был самым популярным поэтом Сергей Есенин, русский националист. В это бухаринское время можно было уехать за границу, можно было вернуться в Россию из-за границы. Можно было завести свое частное дело и заработать миллионы. Можно было писать просоветские романы, а можно и антисоветские, как это вышло у Шолохова.