Слова отслаиваются от тебя, как листочки с календаря. Как листочки с куста рябины, ягодки раздавлены-размазаны месивом на землице у корней. Самая честная из красок — кровь, прав был тот полоумный из перехода, который прятался от жены в шкафу.
Как его там звали? Казимир? Кантемир? Ты пытался запомнить? Ты фальшивил Свидригайлова, пока люди доверяли тебе вечера. Предлагали вино в пластиковой бутыли, молили о Цое или хотя бы Высоцком. Гитара, к счастью, осталась в части, и теперь они тебя не отыщут. Рад?
Ещё бы. Прятки — дело благородное; вот только благородство понятие широкое, шире чем океан. Или узкое — уже чем пролив... Чем шире, тем проще — может, поэтому философы такие растяпы в практической жизни? Чехов сравнил мозг Канта с мухой, а потом помер — виднеется связь. Вернее, не связь,
а причина-следствие. Сначала было Слово и только потом Дело, сначала травма — потом арт-терапия до свёртывания красок. Просто как палец. Не смирился с анализом, тянешь из точки на подушечке безымянного красную (красную) кровь. Зажить не даёшь... Раздай лучше полоумным — скрасишь их эскапизм.
Безымянный город и кучка именных человечков снуют. Сколько твоих полных тёзок отыщется в толпе? Чей вкус на вкус как ты? Не боишься быть съеденным? А людей боишься? Бояться — глупо, страх это следствие незнания. Разбейся в кляксу о гранит — научишься видеть причины.
Что потом с кляксой? Вытрешь, как обычно. Кинешь в уютный мусорный бак. Свяжешь узелок и в путь — точь-в-точь как герои романтических сказок. Жаль, романтизм был двести лет назад.
Когда был ты? Не спеши отвечать — а лучше увязни в помехах
*psHhhshHHhshhhHHSHhhh*