Май-октябрь 1972 года. Полугодовая практика ихтиологов, которую мне выпало проходить на Байкале в Лимнологическом Институте АН СССР. В настоящее море уйти не удалось — воспаление аппендикса и срочная операция по его удалению во время оформления визы.
Ну и ладно. Курировала практику на Байкале Марина Борисовна Эггерт- доцент кафедры ихтиологии и сырьевой базы КТИРПиХ, умный и добрейший человек.
Сборы в Калининграде в общежитии № 2 КТИРПиХ на Малом переулке, 32.
Нас 5 особей (Боря Иванов, я и еще три девушки), закончивших 4 курс, позже к нам присоединился еще и наш однокурсник Гриша Мельниченко, задержанный в карантине по поводу холеры на юге Украины до конца июля. Улетали на «ТУ-134» рейсом «Калининград-Москва». Потом ночлег у единомышленников в общежитии МИЭТ в Зеленограде, обед в шашлычной «Арагви» на ул.Горького, автобус «ЛАЗ» до Домодедово, древнейший ТУ-104 (даже шторки матерчатые на иллюминаторах,всего четыре часа мощного всепроникающего гудения (со стандартной аэрофлотовской кормежкой) и посадка для дозаправки в Омске. Там огромный серобетонный аэропорт с весьма своеобразным мозаичным панно, изображающим историю покорения Сибири, плюс тощий дорогой буфет. Потом еще четыре часа до Иркутска. Заиллюминаторный пейзаж довольно унылый — заснеженные холмы-бугры-отроги-сопки с какими-то полуголыми деревьями, в основном, как впоследствии оказалось, лиственницами.
Завывающий заход лайнера над деревяшками околиц Иркутска, жёсткая посадка, железобетонный павильон с гордым названием «Иркутск», получение рюкзаков и сумок в нём, переход по снежному месиву до автобусной остановки. Переезд до Листвянки в «Икарусе». Очень холодно, ведь накануне мы вылетали из весеннего с цветущими каштанами Калининграда, а здесь в середине мая ещё лежит снег в ложбинах, под мостами и у берегов рек.
Мдя, но это - Сибирь.
Оформили нас в отделе кадров Лимнологического Института академии Наук СССР -
(ЛИН АН СССР) достаточно быстро. Поразило меня якобы моё заявление, написанное клерком о «практиканте-стажёре при моём ФИО (без выплаты зарплаты при выплате полевого довольствия в размере 90 рублей с питанием»).
Вот, да и ладно, приехали в «Тьмутаракань», успокойтесь, здесь Вам отнюдь не Европа. Дали немного полевой одежды и сапоги резиновые.
Привезли всю нашу группу практикантов к бабе Груне в основной части Листвянки — Крестовке. Её избу арендовал ЛИН и другие организации для ночевок пришлых и командировочных людишек. Кстати, в этом распадке находится красивая церквушка, которая фигурирует в известном фильме про декабристов - «Звезда пленительного счастья».
Раскладушки в одной комнате для всех 8-10 разнополых. В коридоре ведро с питьевой водой с ковшиком. Отопление печкой — дровами. Огороженный глухим высоким деревянным забором участок (где-то соток 20), внутри изба со ставнями, колодец, сарай, поленница под навесом. Отсутствие плодовых деревьев и кустов. В грядки в мае сажают картошку, капусту, репу и прочий примитив. Баловство -это зелень, огурцы, помидоры местными укоряется. В сентябре то, что выросло, убирают. Поражали глухие серо-дощатые сплошные заборы по всему поселению. Рев и вой сабак за ними был повсеместен и постоянен, иногда эти огромные лохматые звери вопили и в песчанных колдобинах на улице. Однако, агрессивности не проявляли. Деревья, кусты и цветы на улице здесь нонсенс — ведь это Сибирь.
Мы по световым буденным дням ходили в институт, готовились к экспедициям, изучали литературу о Байкале в библиотеке. Окрестности своими унылыми сопко-буграми не вдохновляли, интерес и вид нулевой, правда в конце мая стали зеленеть лиственницы, а в тихих местах к июню даже стали распускаться листья черемухи. Появилась травка на солнечных местах, затем сопки покрылись сиреневой дымкой цветущего багульника.
Итак, предстоит экспедиция на научно-исследовательском судне СРТ «Г.Ю.Верещагин» - около 20 суток. Этот средний рыболовный траулер в свое древнее время был склёпан на заводе «Ленинская кузница» в Киеве, затем там был разобран, перевезен по желдорпути в Иркутск, автомобилями доставлен в Листвянку и собран на местной примитивной верфи. Вместо трюмов для рыбы были оборудованы лаборатории ихтиологии, гидрохимии, гидробиологии и акустики. Терпимо. В составе экспедиции под началом Василия В.Смирнова (канд.биол.наук) - аспирантка и два студента Иркутского университета (очень простые чалдоны, не знающие даже латинские паспорта рыб), ещё двое - студент и студентка из Томского университета и мы — пять студентов ихтиофака КТИ. Вот вроде все.
В ожидании отхода судна своей научной группой КТИ сходили в поход по берегу Байкала в пос.Большие Коты (там находится небольшая научная станция от ИрГУ) на сутки. Запомнились только потомки ссыльных эстонцев, чай из почек дикой смородины у костра и холод. Кстати, самые приличные рыболовные лодки в этом регионе называются почему-то «эстонками»
Экипаж нашего СРТ состоял из местных, только второй штурман был настоящим моряком - случайно попал из владивостокского тралфлота (он даже умел использовать астролябию и сектант) ,чтобы определяться по солнцу и звездам. Остальные грубияны (капитан и штурмана) ориентировались по знакомым окрестностям — видели перед собой только мыс или устье и «рулили» на него, ибо на Байкале берег видно всегда и везде.
Штурманские карты им были не знакомы и враждебны.
Кормили отвратительно. Хоть хлеб, к счастью, сами не пекли, закупали очень твёрдые буханки на заходах. Только рыба помогла выжить.
Вышед из порта Листвянка, прошли до портопункта Култук, где получили топливо. Затем почему-то зашли в порт Слюдянка. Немного прогулялись по поселку, обозрели красивый мраморный царский ж/д вокзал построенный итальянцами, отсутствие продуктов в магазинах, отсутствие проезжих улиц (филиалы самых больших и глубоких луж там засыпаны крупным щебнем из голубого мрамора с вкраплениями слюды - отходами производства от местного камнеобрабатывающего заводика), оценили богатый ассортимент местной книжной лавчонки. Достаточно грязновато и уныло - полулысые склоны сопок вкругорядь и угрюмо-молчаливые полутрезвые аборигены.
Далее прошли до Ушканьих островов, где экипаж быстро, по предварительному сговору с местными, обменял две бочки солярки на две бочки соленого хариуса. Ощущение полукоммерческого характера «экспедиции» не покидало меня весь рейс, ибо подходы к деревням типа Бугульдейка, Давше, Танхой и др. потом мне припомнились при заходах в африканские порты по активности «ченджа» (натурального обмена). На подходе к деревенькам к нам выскакивали моторки, проводился быстренький бартер (спиртное, топливо от нас, пушнина-рыба от них) и мы гордо продолжали глобальную научную программу по изучения озера Байкал.
Вечером становились на якорь, с воплями и матерными криками спускали лодку для постановки капроновых донных сетей по глубинам 30-200 м (от трех до пяти порядков по пять-десять сетей с ячеёй от 15 до 500 мм). Ранним утром эти сети вручную выбирались в лодку навалом. Затем лодка поднималась на борт СРТ и начиналось выпутывание пойманной рыбы из этих страшно закрученных сетей. Всей научной группой проводили полный биологический анализ улова (плюс для чьей-то диссертации дополнительно - взвешивание сердца, печени, селезенки) всех изловленных омулей. Физиологи брали свои пробы органов и мышц. Голомянки, бычки и прочая ихтиофауна иногда учитывалась в виде записи в журнале. Сиг, хариус, ленок и, тем более, осетр, в документах не фигурировали как элемент, ибо они вкусные. От трех до пяти часов пять ихтиологов в подпалубной лаборатории проводили за этой тягомотиной. Выдерживали, затем обедали чудовищно невкусным съестным: чего только стоит «рассольник» или «борщ» из прошлогодних стеклянных полулитровых банок производства Белоруссии или Литвы. На второе были обычно макароны «по-скотски» (в литературе это яство величается «макароны по флотски»), а то и котлета из «говядинной диафрагмы» (так писалось в меню), а за плиточный «чай» добавить уж и нечего. Для выживания помогала проанализированная рыба.
Итак - «расколот(д)ка». Вечером, после псевдоужина, в лаборатории берется замороженный омуль, иногда более редкий сиг. Рыба втыкается мордой в стол (можно и на подстеленный лист бумаги или газеты), сдирается кожный покров с чешуёй, после чего ножом в направлении от хвоста к голове срезаются тонкие стружки и так до самого позвоночника. Ломтики-стружки поочередно макаются участниками экспедиции в горку смеси соли с перцем, которая устроена тут же на столе. С хлебом съедается до полукилограмма рыбы на рыло, особенно, если при этой трапезе есть водка.
Затем начинаем разбирать-перебирать сети для постановки на ночь. Это просто ужасно, - скрученные в жгут подборы, сетное полотно с колючими «рачками» (Macrohectopus branickii), все запутано и крайне неприятно. Два-три часа и с этой хревнёй покончено до завтра. Спускают лодку и ставят сети на ночь.
Как уже потом в Нижнеангарске объяснил мне прекрасный руководитель моего очередного этапа практики Анатолий Галкин, сети были неправильно набраны и потому скручивались.
С постановками сетей, дрейфами, посетили много прибрежных деревушек и поселков, в том числе знаменитую бухту Большую Песчаную и пос.Хужир на острове Ольхон.
Холодно, стыло, неприятно и непонятно.
В конце июня подошли к Нижнеангарску, по акватории еще плавали льдины. Запомнилось, что на подходе к этому населенному пункту (сложно его отнести к деревне или поселку) на лысом склоне ближлежайшей сопки где-то выше середины её десятиметровыми бревнами лиственницы, уложенными во рвах-углублениях, было выложено «Ленин — 100».
Вид — чудовищный, впечатление — безобразное.
В столовой Нижнеангарска для еды предлагалось что-то типа котлет из медвежатины/оленины и другой дичи с гарниром из моченой брусники и чай плиточный. Съедобно вполне. Но, это «экзотика, сэр...».
В промтоварно-продовольственном сельмаге/раймаге моя будущая жена, узрев питерские конфеты «Белочка», спросила продавщицу об их свежести. Та моментально ответила: «С прошлой навигации». Т.е. прошло всего то больше полугода с октября прошлого года, но и это «свежак!» Да, действительно, так называемый «северный завоз» проводился для кругобайкальских поселений двумя баржами с пламенными именищами «Клара Цеткин» и «Роза Люксембург», с июня до октября в зависимости от погоды и желания местных работяг, считающих себя моряками.
В этом же поселении, покупая у местного крестьянина-китайца свежие овощи для оживления скудной витаминами еды - зеленый лук, редиску и укроп через приоткрытую калитку в сером дощатом заборе Елена с недоумением узрела целую плантацию цветущего крупного светло-сиреневого мака. После этого можно поговорить и об опиуме, который в тех краях вельми распространен.
Так как я, как и все уважающие себя белые люди, более алко -, чем нарко-зависим, то для меня это было дурным открытием. А Елена вообще решила, что дедушка очень любит пирожки и рулеты с маком. Но прошли и это.
Вернулись в Листвянку в конце июня, оприходовали собранные биологические материалы, заодно и определили и тему моей дипломной работы «Питание омуля на селенгинском мелководье в июне 1972 года», передохнули недельку у бабы Груни и снова по новым местам.
Меня определили с Колей Смирновым, моим однокурсником в 1968-69 гг, который был отчислен со второго курса за неумение учиться, но потом был пристроен старшим братом Василием в Лимнологический институт лаборантом в своем отделе. Стали собираться с ним на месяц на учет молоди и изучение состояния популяции омуля Верхней Ангары возле Нижнеангарска.
Сборы были долгими - своего водного транспорта у ЛИНа нет, самолеты редкие, об автомобилях неприлично даже упоминать, а т. н. БАМ еще только плавал в мутных мозгах Брежнева и его вояк.
Пассажирское сообщение по Байкалу обеспечивал пароход «Комсомолец», который был создан еще при царе-батюшке. И таки так, это был настоящий пароход - движение, лебедки, брашпили и прочее обеспечивалось работой паровой машины.
Рейс был таков: выход из порта Байкал, затем высадки-пересадки-посадки пассажиров и товаров по побережью (поселки Танхой, Бугульдейка, Максимиха и прочие) до самого Нижнеангарска и взад до истока Ангары. Дополнительная песня - буфет этого плавсредства был единственным источником спиртного для изголодавшегося прибрежного народонаселения, а ведь в этом буфете можно было урвать даже пива (чудовищного антикачества с манящей этикеткой «Таёжное»), естественно с двойной переплатой.
Немного о порте Байкал. Этот населенный пункт - начало Кругобайкальской железной дороги, созданной как часть Транссиба при императоре Николае Втором. Обводную линию опосля построили через Тункинскую долину. Небольшой сирый и серый поселок с остатками прошлой роскоши — вокзал, красивые особняки царских железнодорожников при чудном пейзаже и панораме у истока Ангары. В сельпо продавались продуктовые примитивы для обитателей поселения. Для себя в магазине я отметил на верхней полке чучело белки за 4 руб.50коп.(не купил), а также бумажку на прилавке: «мясо скотское - 2р 20 коп за 1 кг». На мой удивленный вопрос, что это за мясо, продавщица не менее удивленно ответила: - неужели не понятно, это мясо скота — коров, а не чего-то другого. Стало понятно, что это мясо крупного рогатого скота, а не коз и козлов, лазящих по склонам окрестных сопок.
Убитость населенного пункта сквозила во всем - смыкавшиеся возле причалов аборигены сиротливо клянчили на белое вино (так здесь обзывается водка, красное вино - это все остальное), предлагая свои услуги туристам по погрузке-разгрузке. Купили мы там с Еленой за три с половиной рубля псевдошаманские деревяшки из кедра. До сих пор одна из них висит над моей кроватью в виде укоризны, амулета или оберега, но это уже в зависимости от расположения духа. На путях колосилась трава и зеленел мелкий кустарник, на ржавых рельсах не было никаких поездов. А окрестная красотища в виде лесистых сопок и истока Ангары не поддается описанию моим лапидарным штилем, к сожалению (или к счастью?).
Но ближе к теме. Купить билет на это плавчудо-юдо «Комсомолец» оказалось весьма не просто. Кают мало, они для блатных и богатых. Поплоше и побольше было сидячих мест на деревянных скамейках внутри судна, типа как в общем железнодорожном вагоне, правда без верхних полок. Основная «фишка» этого плавсредства - палубные места, ты можешь сидеть или лежать на верхней носовой и частично на кормовой палубах. Туристы расставяли там палатки и жили в них. Это супер класс — псевдоцыганский табор, и судно, завывая паровым гудком, медленно гребет по священному морю в круизе почти неделю.
Всего с третьей попытки я купил себе и Коле сидячие места. Из Листвянки на местном катере перевезли шмотки и оборудование на причал. Очень важно, что для экспедиции в местном коопторге выкупили два ящика тушенки конины Улан-Удэнского мясокомбината по годовой заявке ЛИН-а. Погрузились, отошли, началась пароходная жизнь. Насчет кормежки не помню, но вроде условное питание входило в стоимость билета.
К точкам остановки пароход не подходил вплотную в связи с отсутствием причалов для большегрузных судов на всем Байкале. Толпу взад-вперед доставляли на судовых шлюпках и пришлых (местных) моторках. Итак, прибыли в Нижнеангарск на рейд.
Встретил нас новый начальник Галкин, отвез нас на моторке в урочище Чаны, где мы оборудовали двухпалаточный лагерь и стали там жить и работать. Это место всего в нескольких милях от поселения Нижнеангарск, где и проживал с семьей этот прекрасный человек. Утром на моторке он приезжал к нам, я выходил с ним на выборку сетей поставленных накануне с ним (обычно 3-4 порядка из десятка сетей по глубинам от 30 до 150 м), затем мы доставляли их на берег, выбирали рыбу (от 5 до 10 кг) и снова ставили на ночь. Анатолий отбывал домой, иногда брал немного рыбы своей семье и нужным людям и людишкам. Основную часть омуля мы с Колей, после полного биологического анализа присаливали в ведре или съедали сразу, поджарив у костра на «рожнах». Хлеб, сахар, соль, какую-то крупу Галкин доставлял сам регулярно. Мы себе ежедневно варили уху. Периодически шеф привозил «нужных» людей из райкома и ему подобных организаций, они пили с нами привезенную с собой водку («белое вино») закусывали ухой, солёным и на «рожнах» омулем, потом мы давали им подарок в виде того же омуля и «арривидерчи!».
Коля фиксировал в жидкости Буэна пробы мышц и гонад, а при полном биологичесом анализе мы собирали в книжки чешую для последующего определения возраста омуля.
Изредка выходили на поплавочную рыбалку в устье реки Тыя, там сорога (местная плотва) особо не вдохновляла, а хариус и ленок, не говоря уж о сиге и таймене, просто не клевали. Таперича там поселение Северобайкальск БАМ-а.
Я привез с собой на Байкал подарок мамы — транзисторный приемник «Океан» Минского радиозавода, купленный по блату в Пинске. Этот мутант «ВЭФ-17» был ещё в хрупком пластмассовом корпусе, но на 19-метровом диапазоне ночью можно было услышать, в основном, только придурошные смешные на русском языке голосишки Северной Кореи, Китая и Филлипин. Четкий жестяной голос «Эн-Эйч-Кэй» из Японии поражал меня заставкой - «Мы работаем в направлении азиатского континента». Однако. Но ни приличной музыки, ни мировых новостей. Хотя однажды удалось прослушать целых две песни «Creedens C.Р.» по «Голосу Америки» и это был мой личный кайф. Средние и длинные волны здесь непотребны. Днем - «Маяк» в ассортименте, в перемешку с местновещательными вяканьями.
Один раз при выборке утренних сетей я увидел, что за жаберную крышку зацепился осетр, небольшой: 60-70 см и пропищал шефу: «Это же сибирский осётр и он в Красной Книге!». Шеф Галкин молча вытащил его из сети, шарахнул по голове пару раз гаечным ключом и сказал: «Поехали!» В лагере располовинили эту рыбку. Шеф взял себе половину со словами, что он видит осетра не чаще одного раза в год. Мы с Колей сварили уху из своей половины этого реликта. Уха запомнилась большими пятнами оранжевого жира, как в борще, и необычным привкусом.
Пытались с Колей охотиться на рябчиков, которые обитали возле нас во множестве, но эти шустрые птички не попадали под дробь нашей одностволки 16-го калибра. Подстрелили чайку, с трудом освоили — мясо жесткое, сильно воняет рыбой. А ружьишко нам для самообороны выделил шеф, так как возле лагеря вынесло мертвую нерпу и какой-то медведь часто приходил туда лакомиться тухлятиной. На всякий случай шеф не рекомендовал ходить далеко от палаток.
Иногда к нам забредали туристы, в основном москвичи, которые ходили на горячие источники в селе Байкальском и даже к истокам реки Лена. Мирные интересные люди. Запомнились ядерщики из Дубны, которые подарили нам противоатомные полиэтиленовые костюмы для защиты от гнуса. Местные не досаждали, только однажды пришел дедуля с трубкой во рту, преинтереснейшие вещи о здешнем крае и обычаях нам преподнес.
К концу июля уже стало весьма прохладно, верха сопок Хамар-Дабана уже закуржавелись снежком и мы на арендованном в местном рыбколхозе «метчике» (это катер для метания берегового закидного невода) с отчаянным шкипером Толиком мы примитивным пелагическим решетчатым тральцом облавливали сеголетков омуля в дневное время по намеченным точкам, в основном у Ангарского «сора» (это залив-устье Верхней Ангары, практически отгороженного от озера песчаной косой). Уловы мальков фиксировали в формалине и в жидкости Буэна, их было весьма не много. Ночевали на суденышке, иногда в зимовьях бухт верхнего Байкала. В бухте Аяя наткнулись на забытую экспедицию, состоящую из одних девушек какого-то университета, помогли им хлебом, крупами и рыбой. Сообщили их руководству о необходимости эвакуации романтиков и пошли дальше.
Бухты Ая, Аяя и Бирея — это море черники, грибов, красота вокруг.
Отдельно нужно упомянуть бухту Хакусы.
Это более 11 целебных источников в таежном распадке, горячих и не очень, сливающихся затем в очень тёплый и бурный ручей-поток, впадающий неподалеку в Байкал. Примитивный колхозный санаторий возле них, деревянные самодельный «ванны» из досок, вкопаные в гальку по берегам ручейков и ручья, в которых «балдеют» радикулитчики.
Европейские Баден-Баден и Карловы Вары похрюкают по изобилию вод и местной первозданной красоты, но они же ведь в настоящей Европе... Это чуждое нам, это их нравы...
Мы использовали стоянку там для постирушек одежды в горячей воде. Поделились рыбой с обитателями — знакомыми нашего шефа.
Ноне поговаривают в интернете, что там в 21 веке ужо есть и недеревянный корпус с ванными, и врачи, и дорожки проложены в прелестной тайге вокруг. И даже построен кирпичный корпус вместо деревянного барака.
Может быть, но не верится в соцреализьм...
На очередную ночевку, где-то пониже Хакус, зашли в зимовьё в красивой бухте. Нормальная изба с камельком, на стене видны следы от прибитой там когда-то для просушки медвежьей шкуры. Но не ночевали там, так как семья, жившая когда-то здесь, умерла от проказы, посему поостереглись.
Кстати, Елена в очередном своем рейсе на « Г.Ю.Верещагине» с помощью своего шефа -охотоведа В.Старикова и Василия Смирнова, выменяла там шкуру бурого двухлетнего медведя, которую местный охотник планировал употреблять в качестве одеяла на своем зимовье возле Гремихи. Он не хотел уступать ни под каким предлогом за деньги, но увидев бутылку питьевого спирта, который все еще продавался в некоторых сельпо, несмотря на запрет, вздохнул и сдался. Шкура обошлась примерно в 10 (десять) руб ( при месячной стипендии 45 руб., что весьма прилично). Она была не выделанная, жесткая и хрустела. В дальнейшем мы ее использовали как прикроватный ковер в Калининграде и Мурманске. Году к 1976-му ее сожрала моль и пришлось с ней попрощаться.
Ставили сети для своего прокорма на ночь у стоянок от берега до свала глубин. В уловах присутствовали хариус, сиг, омуль, реже сорога, окунь и ленок, всего килограммов 6 - 11 за ночь для ухи и «рожнов».
Спустились к устью реки Фролиха, вытекающей из одноименного озера, где обитает единственная приличная в байкальском регионе краснолососевая рыба -
даватчан-(Salvеlinus alpinus erythrimus, Georgi 1775).
Красивейшее место, бурное устье реки с исключительно прозрачной водой, вокруг зелень, коряги, какие-то черничники-шимшатники с симпатичными воришками-бурундуками. Ясно, тепло, лепота. Я вытащил свой очень дорогой двухколенный стеклопластиковый спиннинг с катушкой «Невская», ГДР-овской лесой 0,8 мм, желтой блесной-колебалкой «Шторлинг» и приступил к рыбалке.
Рядом расположился мой иркутский сосед-соплаватель со своим спиннингом из березового удилища, древней катушки, самодельной (из ложки) блесны, который шустро поймал несколько приличных щучек от 2 до 3 кг, а у меня ничего. Я распсиховался, ужо решил поменять блесну (как же это так, чалдоны меня, профессионального ихтиолога, обходят), но сделал последний заброс возле огромного выворота-корневища. Кручу свою «Невскую», вижу в прозрачной воде из-под неё мелькнула большая тень (глубина около 1, 5 метра), резкий удар по снасти. И началось. Подтянул к берегу, а дальше не могу, берег все-таки приглубый. Рыба села прочно и что делать? А противоположный пологий берег покрытый ярко-зеленым мхом с черничником, через протоку метров сто. Запрыгиваю в свою «резинку», шестом и спиннингом помогаю себе преодолеть бурный поток, втыкаюсь в тот берег, подтягиваю улов. Выпрыгиваю на ярко-зелёный бережок и —сразу влетаю в топь (в общем, там вам по пояс будет). М-да, неизвестно, кто кого поймал. Помощи нет, все разбрелись. Посопел, уперся, вытащил на мох эту чудовищной величины щуку. Передохнул, заволок ее в лодку и погреб к своему берегу. У меня рост (тогда был) 178 см, так этот монстр, когда я его волок на наше судно, взвалив на плечи, его хвост волокся у моих ступней. Запомнилось, что у него из «ноздрей» торчали водоросли.
Шеф Галкин тут же раздолбал меня за этот улов. Опускаю сочные русские выражения, квинтэссенцией которых являлось: Зачем?! Она же несъедобная, старая и вообще сам мог … ..
Понял впоследствии. Саму рыбину подарили знакомым Галкину рыбакам для их семей. Съедят и это даже без спасибо. А этим же спиннингом с этими же блеснами потом в 1977 году я успешно рыбачил у Канарских островов и островов Фернадо-По и Сан-Томе и Принсипи с борта СРТМ-8011 «Меркурий» во время рейса в Атлантику. Там приличная рыбка, правда, акулы мешают рыбалке. Но там ведь есть лихия, королевская макрель и серебристая корифена со скумбревидными и макрелевидными тунчиками. Там было по -другому....
Возвращаюсь к байкальской теме. Завершили мальковую съемку, начались местные шторма. Свернули с Колей лагерь, Галкин привез нас со всей экспедиционной поклажей в «аэропорт» Нижнеангарска — это поляна (с избой, флюгером и конусом), на которую садятся и взлетают «кукурузники» местных линий. Ан-24 рейсуют только из аэропорта «Ангаракан» (который был построен для первопроходчиков БАМа), но сначала туда надо долететь с этого примитива на АН-2. Билетов нет на полмесяца вперед, ибо все экспедиции, туристы, школьники и студенты урывают на зиму в Улан-Удэ, Иркутск и прочую цивилизацию.. Естественно, туда же пытаемся улететь и мы.
Но! Расея есть Россия! Сидя с клунками в тоске и унынии у избы «аэропорта», увидели случайно прилетевший из Бугульдейки АН-2, где пилот в окошко гаркнул: «Кому в Улан-Удэ?» Галкин моментально среагировал, заплатил пилотам, мы с Колей залезли внутрь, язык не поворачивается назвать эту жестяную утробу с такими же жестяными скамейками вдоль бортов, - салоном, и аэрочудо взлетело. Шли в основном над берегом Байкала на небольшой высоте, для дозаправки присели в Баргузине. Потом началась жестокая болтанка над хребтом, соседняя девочка захлёбывалась, я лично чувствовал себя весьма дискомфортно, но вытерпел. Наконец, плюхнулись в аэропорту Улан-Удэ. Чудовищная пыль и рев от стоящего рядом Ил-18, вдали «сталинский» микровокзал со шпилем. Доплелись пешком до него, сели в автобус типа ПАЗ, который довез нас до ж/д вокзала, там скинули багаж в камеру хранения. На ширококолейном (отнюдь не кенигсбергском) трамвае доехали до главной достопримечательности города — столицы абсолютно независимой Бурятии — ЧУДО-ГОЛОВЫ.
Ребята, ну это что-то! Огромная бронзовая «бестолковка» В.И.Ульянова без шеи на гранитном кубе-постаменте на фоне более низких всяко-разных административных зданий в окружении траурных сине-зеленых елок впечатляет так, что можно не только протрезветь, но и выйти из многомесячного запоя. Нонешние власти стыдливо не упоминают об этой «изюминке» города.
Пообедали в «позной» «Дружба» - самом фешенебельном ресторане в главном отеле бурятской столицы. Позы — это огромные пельмени, весьма безвкусные, приготовленные на пару. Правда, запоминается отсутствие сервиса, при более чем простонародных выходках местной «гуляющей» публики. Хотя водка выравнивае уровень цивилизации от мурманска до Сибири. Так, вероятно, есть и поныне...
Да, ладно, промолчим, ибо это неуместно упоминать даже в 21-м веке по отношению к этому местообитанию теплокровных особей отдельного рода человеческого...
Вечером сели в поезд неолитического века «Наушки-Иркутск» и хоть общий нетрезвый вагон вдохновляет на неосознанные подвиги, мы выдержали. Утром мы уже в Иркутске, полуживые, хотя и с надорваной психикой. Красивый царский ж/д вокзал, а далее непотребство в виде чудовищной грязи на улицах. Но, венгерский «Икарус» по колдоёбинах - всего два часа и Листвянка.
Можно поспать на раскладушке у бабы Груни, а для чая даже не надо разводить костёр. Господи, наконец-то передых! Сдача материалов, подготовка к следующей экспедиции.
Впоследствии «полюбовались» Иркутском, для чего специально прогулялись туда на день рейсовым автобусом, взад на ангарской «Ракете». Войны здесь не было, поэтому вросшие в грунт по подоконники избы, на которых буйно цветут герани и полутораэтажные дома (кирпичные внизу и деревянные вверху.) составляют основу города.
Краснокирпичные дореволюционные здания в центре — это красиво и самобытно. Естественно, хрущевские пятиэтажки своей серостью и унынием добавляют впечатлений о столице Восточной Сибири. Бесконечный рёв самолетов - аэропорт находится в черте города, да и местный авиазавод здесь же отнюдь не источник благостной тишины.
Набережная Ангары и плотина ГЭС - несуразно серые. Народ заходит в рестораны даже в резиновых «броднях» и фуфайках-штормовках - «энцефалитках» где гуляет водкой от души на своём местном наречии.
Дорогой рынок с минимумом фруктов и овощей.
Но сам по себе местный народ — душевный.
ПОСОЛЬСКОЕ
Не помню, сколько и как пересидели в Листвянке. В основном занимались подготовкой к экспедиции в устье реки Большая для мониторинга нерестового хода омуля посольской популяции и отслеживания его отлова для воспроизводства на Большереченском рыбзаводе. Предстояло поработать в палатках на острове в устье этой речки около двух месяцев. Коля Смирнов (начальник), я, Галя Никифорова, Люцина Хролович — комплект группы.
Забросили нас в село Посольское (уже не помню, на чем), переночевали у местной жительницы-полубурятки, её изба - постоянное места жительства членов экспедиций ЛИН. Запомнились древняя суровая икона в красном углу избы и баня «по черному». Воду в молочных 25-и литровых бидонах возили на тачке с Байкала. Деревьев и кустов на серых и пыльных улицах поселения не отметил.
Полуразрушенный красивый древний монастырь у берега Байкала.
В те годы в нем находился психоневрологический интернат для детишек. Ужасно было наблюдать цепочку связанных бечёвкой за ручки детей в лохмотьях, которых выводили и проводили вдоль берега Байкала на целый час на прогулку. Непреходящий ужас.
Нас перевезли на катере на остров в устье реки, поставили мы там жилую (двухслойную) и простую хозяйственную палатки. Еще там были три избы для бригады рыбаков и рыбоводов, мостки, причалы, всё, естественно, из дерева. Река в этом месте шириной метров 50-60, не очень бурная, глубиной около двух метров, с осокой и ивняком по берегам. Русло перегорожено тремя ставными неводами на расстоянии 50-100 м друг от друга. Отдельные особи омуля в своём половом стремлении проникали вверх по течению даже не смотря на эту противорыбную преграду, хотя основное нерестовое стадо и застревало в этих ставниках.
Итак, процес рыборазведения. Он начинается с утренней «подрезки» неводов, то есть большие плоскодонки с тремя рыбаками каждая подтягивали мешок невода и сачками выгребали рыбу в лодку. Набравши 200 - 400 килограмм животрепещущего омуля, лодка подходила к причалу, где рыбу выгребали (уже руками) рыбоводы. Опытные руки женщин одним прикосновением определяли пол и зрелость рыб и сортировали их по этим признакам. Часть рыбы отпускали на дозревание. Избранные особи сразу же подвергались экзекуции — захват рыбины за голову и наглое выжимание нежными женскими руками икры в эмалированный таз от 4-6 особей. Затем туда же, таким же способом, сцеживаются молоки 2-3 самцов. Опустошенные трупы рыб шли на реализацию. Вся масса в тазике аккуратненько перемешивается большим гусиным пером. Впоследствии через несколько часов в примитивном термоконтейнере лодкой она транспортируется для инкубации в аппаратах Вейса на рыбзавод. Наблюдателем-распорядителем от рыбзавода работал наш умный ихтиолог-рыбовод Вячеслав Юрьевич Ткачёв, окончивший наш факультет двумя годами раньше.
К счастью, этот рыбоводный процесс меня касался только вскользь.
Моёй основной работой был учёт идущей на нерест рыбы, поэтому я на мостках у неводов проводил по 12-14 часов в сутки, записывая количество лодок и выгруженной в них рыбы. Конечно, это была примитивная работа, хотя за неё рыбаки меня ненавидели, ибо это пресекало их наглое дневное воровство. Правда, ночью им удавалось вычерпать несколько тоней «всухую» и отправить 2-3 тонны омуля своим нужным людишкам и начальству.
Но, так или иначе, советский план по закладке икры омуля выполнялся. Дополнительно оплодотворенную икру в больших количествах брали академические и учебные заведения, а так же мелкие рыбзаводики. Хватало всем.
Немного о бригаде рыбаков-рыбоводов. Комплектовались они в местных колхозах из профессиональных байкальских рыбаков: это буряты, метисы, русские чалдоны. В моём 1972 году по районной разнарядке основная часть работяг была из бурятского совхоза им.Карла Маркса. Удивительные люди, даже их имена, это уже что-то: Кеха (Инокентий), Саха (Александр), Миха (Михаил) и так далее в том же духе. Среди них была и сильная и умная рыбачка Ульяна, кормившая своим тяжелейшим трудом свою многочисленную семью. Самое страшное ругательство у них «турак» - по-бурятски это ворона. Прекрасные работящие люди. Бригадир — Ким (имя такое, не фамилия), суровый внешне мужик в хромовых сапогах и галифе, бдил круглосуточно работу своих подчиненных, на него никто не обижался. Суров, но справедлив. Где-то в пять утра просыпались. К этому времени дед Кеха из обслуги бригады притаскивал на коромысле две пары вёдер воды из питьевого ручья, растапливал камелёк, кипятил и заваривал плиточный чай. Кстати, я попытался пронести эту пару ведер на коромысле — да это просто невозможно-нереально, трудно удержать равновесие и резонанс. Только в псевдороссийских фильмах видишь идиотские улыбки красавиц в сарафанах с коромыслами. Расплёскивается полведра и приходишь домой как мочалка.. Неприятно-непонятно. Тьфу.
Народец встряхивался, садился за общий стол, брал миску с ухой и ! каждый выпивал по 250 граммовому стакану так называемого «Порториканского рома» производства Венгрии с крепостью 56 градусов. Ошеломительный напиток, я лично от него даже однажды заплакал в порыве чуйств. Его завезли сюда вместо рабоче-крестьянской водки - снабжение было такое.. Потом рыбаки шли пахать по 12-15 часов. Обедали они днём, той же ухой и кашей с тушёнкой. Вечером стакан этого рома и, возможно, чай. Некоторые молодые приходили вечером к «науке» в нашу палатку поговорить. Если они были только полутрезвые, то можно было услышать массу интереснейших местных историй об охоте на изюбря, буддизме (дацан в Иволгинске рядом) и об оригинальных местных обычаях. Это Азия.
С подвижными экпедиционными ребятами от Новосибирского какого-то биологического института АН СССР удалось прошвырнуться в местный райцентр Кабанск. Пыльные серые улицы без признаков озеленения, на центральной площади стандартный раймаг (первый этаж — продукты, второй — промтовары). Никакой отрады - ни глазу, ни душе. Местных сувениров — ноль. Запомнился огромный серожелезобетонный обелиск на площади — кулак, держащий факел с простейшей надписью - «Памяти павших».
Выглядит круто, интерпретация надписи зависит от направления полета фантазии. М-да… .
На становище мы жили в большой палатке с подстежкой, посередине буржуйка, истопление которой и заготовка дров для этого процесса, была моя прямая обязанность. Мы спали на самодельных нарах в спальных мешках из собачьих шкур, было тепло, хотя утром вокруг отдушины для морды часто бывал иней. Дрова я брал у местного завхоза товарисча Балдагоева — донельзя важного бурята при портфеле, в галстуке и засаленном пиджаке — но видно было, что он номенклатурная величина («нацяльника» - понимаешь). При моем псевдоуважительном обращении к нему он расплывался в улыбке и широким жестом разрешал брать на дрова огромные стволы лиственниц, завезенных в прошлом году для этого рыбпункта. Напилишь чурок, расколешь на поленья, растопишь до красноты боков буржуйку и хорошо, но за ночь остывает все до ноля… .
Наступали холода, всё чаще выпадал снежок, ход омуля практически иссяк. Собрали лагерь, потом нас эвакуировали в Листвянку через Посольское на каком-то катере. А там уже лежал снег, а ведь это всего только конец сентября… .
А в Калининграде ведь ещё даже не все клёны и ясени пожелтели...
Досидели с оформлением бумаг, дневников в ЛИН в Листвянке до начала октября и слиняли оттель через (.) Иркутск - Омск-Москву на таком же громковоющем «Ту-104» в тёплый Калининград. Перелёт (особенно пересадка в Москве) - это только отрицательные эмоции, их немного нивелировало и успокаивало приближение к родной Европе.
Закрытие практики — это отдельная песня с отдельным запевом, припевом и реквиемом, а лично мне как бытописателю, не хватает лексики и останков биологических эмоций...