Новый год!
Определённость рассеяла фантазии… Остались некоторые формальности, но они ничего не меняли.
Пытаюсь понять стало ли мне легче?
Теперь всё чаще кажется, что ещё до нашей последней встречи я уже был безнадёжно одинок. Просто боялся признаться, предпочитая обманывать себя, мечтая о перезапуске былого, втором шансе на утраченное счастье. Увы, проза жизни - любовь прошла, семья распалась, мы в одночасье стали чужими, даже более чужими, чем до первой встречи. Тогда у нас не было прошлого, мы не знали, чего ждать друг от друга. Теперь знаем.
Пока не понимаю, как это скажется на дальнейшей жизни…, но то, что недавно болело, мучило, застилало глаза – со временем притупилось, эмоционально поблёкло, развеялось, разлетелось... Разлетелись в разные стороны разорванные в клочья, выброшенные в окно совместные фотографии… Дальше? Поживём - увидим.
За две недели до Нового года Карина, которая после ресторана почему-то (попробуй пойми?) избегала меня, неожиданно пригласила отметить праздник у её друзей, где-то на окраине. И конечно снова покраснела. Её особенность смущаться по любому поводу - умиляет. Но вместо того, чтобы поблагодарить и отказаться, я напыжился и попытался скаламбурить про спальный район, сон, фриссон...- ерунда какая-то.
Бывает и судьба спотыкается о случай.
Её глаза, похожие на чёрные жемчужины под слоем всё прибывающей прозрачной воды, растрогали бы и изверга…
Я не устоял и, в свою очередь, предложил отметить Новый год у меня.
Карина думала два дня. То ли действительно сомневалась, то ли интересничала? Так или иначе она согласилась, заодно перейдя на ты. Догадываюсь, что переход от вежливо-официального по имени отчеству, к более дружескому, был необходим ей для принятия моего предложения. Мы, как говорится, перешли на новый уровень, и она сразу же поставила условия – участие в закупке продуктов. Я немножко поломался, мол стол - дело хозяина и, как никак я мужчина и должен уметь добывать пищу…, но она осталась непреклонной.
В выходной заехал за ней в общагу, чтобы вместе отправиться за покупками. Карина, увидав тюнингованного «мерина», застыла на месте. Пришлось выйти, взять её за руку, подвести и усадить. В дороге разговора не получилось. Зато в универсаме она преобразилась, болтала без умолку, носилась между стеллажей, и я еле поспевал за ней с тележкой. На кассе, выбирая сигареты, задумался. Заметив колебания, она посоветовала: «Не бери с импотенцией, возьми с инсультом». Ещё и остроумная!
Если машина приятно удивила Карину, то квартира повергла в шок.
Старинный дом со множеством архитектурных излишеств; горгульи под пинаклями…, мраморная парадная лестница, чугунные перила, витражи… Квартира: толстые стены, высокие потолки, просторная прихожая, три изолированные комнаты, окна выходят в зелёный дворик, большая кухня, раздельный санузел… Я, словно заправский риэлтор, показал всё в наилучшем свете, а она, как заведённая, без конца повторяла: «Блин, блин, блин…». Поинтересовался, не полинфразия ли у неё случаем?
Хотя такая реакция вполне понятна, она же ничего обо мне не знала, ну кроме того, что вахтёр. Отсюда и удивление. Но надо отдать должное, освоилась она быстро. Думаю, сразу отметила отсутствие женских вещей (к тому времени Таня всё, кроме плойки, вывезла). Заценила кухонную технику, на которой предстояло готовить праздничный ужин (сама вызвалась). Деловито поинтересовалась количеством гостей. Странно, почему не спросила об этом раньше?
- Понимаешь, специально я никого не приглашал... В прошлом году была большая тусовка, ну, а в этом… Не знаю, придет ли вообще кто-нибудь?
Зачем-то понизив голос, она спросила:
-Получается мы будем…(пауза) - вдвоём?
- Надеюсь, ты не против?
Помолчала. Затем, хихикнула.
-Но зачем столько еды? Пропадёт же…
С новым счастьем.
Карина перебралась ко мне. Мы оба этого хотели.
Я рассказал ей о предстоящем разводе, но не сказал о причине. Не рассказал и о пари. Лишь после очередного выноса мозга насчёт вахтёрства сообщил, что работаю только до 24 февраля. Ей было ужасно интересно почему именно до 24-го? Она, и так, и сяк пыталась вытянуть правду.
Она, как мои бывшие, как мать, как государство, хочет всё контролировать. Убедившись, что не стану оспаривать её решения по благоустройству, рьяно взялась за дело. Выкинула плойку (абсолютно новую), повесила свои шторы, убрала зеркала с потолка, на подоконниках выставила горшки с цветами…
Кормит меня кашами, травками, овощами - называется интервальная диета. Заедаю иммуномодуляторами, запиваю смузи. Карина оказалась ярым приверженцем ЗОЖ. По утрам зарядка, по выходным плоггинг (бег, совмещенный с уборкой мусора в парках, лесу, на пляже).
Потихоньку втягиваюсь и пока нравится… Но в постели… В постели я непреклонен, пресекаю всякую её активность, требую полного подчинения, бываю груб… (слишком глубоко засели слова о доминировании).
Всё ещё вспоминаю Татьяну и невольно сравниваю её с Кариной. Новая любовь пока не такая сильная, она без огня и дурмана… Может прошло слишком мало времени и сердце не до конца оправилось…?
Январь. На работе.
Миксантропическое существо наконец отстало.
Более того, когда бородатый ненароком похвалил меня, начальник несколько раз утвердительно кивнул, и в знак особого расположения, протянул желеобразную ладошку, точнее два склизких пальца. Прикольно! Только я ему не верю. Хронического злыдня, как и хронического алкоголика, излечить невозможно. «Бешенный пёс, виляя хвостом, лает про себя». Так или иначе, но похоже, что кончились мои социальные унижения.
Середина января.
Пытаюсь отучить Карину смотреть политические ток-шоу, хотя бы во время приготовления пищи. (В целях её безопасности)
Лишь заслышу из кухни орущих теле-экспертов: «Сначала вырастите средний класс, а уж потом кормите бездельников», «Нахлебались в девяностые либерального рассола, до сих пор тошнит», «Претензий на исключительность у ущербных больше, чем у нормальных», «Еще не понятно, кого объявят виноватым! Дождёмся решения американского обкома», «Пора прекратить скрипеть про Скрипалей и без него полно предателей», «Гнать таких гурманов-аналитиков!» и т. д., прихожу и выдёргиваю штепсель из розетки.
Меня раздражает бесконечная говорильня. Пустая болтовня, игра в правду с вырванными из многострадальной нашей истории кровавыми клочками и наново, на скорую руку, сшитыми в безобразно-страшную маску, призванную сильнее напугать собственных граждан.
-Смотрите на своё прошлое, на кровожадных предков, на их ужасные дела, и не просите ничего, ибо вы не достойны, вам не положено, рылом не вышли!
Им противостоят другие не менее крикливые, готовые любое отечественное дерьмо покрыть бронзой и повязать ленточками.
Пустословие глупости бьётся с бахвальством отупения.
Как же достали оголтелые.
«Пусть новости страшнее с каждым днём. А нам насрать, мы так всегда живём!»
Карина обещала прекратить, если я брошу курить. Согласился. Теперь оба шифруемся. Покурив, я зажёвываю запах. Она, включив в ванной воду пялится в айфон на Шария, а из наушников доносится «Эхо Москвы».
Каждый знает, что другой его обманывает, но делает вид, что не замечает. В конце концов несоблюдение договора ещё не повод его разорвать. Мир дороже принципов.
Конец января.
Слякоть. Шёл по Кадетской линии вдоль бывшей академии Тыла и Транспорта (сейчас принадлежит СПбГУ). С крыши артиллерийскими снарядами свисают капающие сосульки. Народ опасливо держится ближе к дороге. Проносящиеся машины обрызгивают их мокрой грязью. Люди отпрыгивают к стене под текущие, падающие сосульки. Затем к дороге… Снова жмутся к стене… Так и двигаются зигзагами…
Удивительно, делаем гиперзвуковые ракеты, способные поразить любую точку на земном шаре, а сосули сбить не получается!
Сквозняк.
Сильный пронизывающий ветер с Невы. На входе с Менделеевской линии сломался доводчик. Дверь не закрывается. И выход во двор нараспашку, через него музыканты вносят инструменты, готовятся к вечернему концерту. В вестибюле сквозняк!
Я спрятался в будке, включил обогреватель на полную мощность... Заходит академик Наздрачёв, тот самый, чьё изречение сияет золотом на гранитном памятнике «Кошке». Одет академик предусмотрительно тепло; в пальто с меховым воротником, зимнею шапку, прикрывающею уши, башмаки на толстой подошве. Я выскочил поздороваться. Он милый старик, любит поговорить с молодёжью.
Александр Данилович обрадовался. Схватил меня за пуговицу пиджака.
-Ну-с, как ваши дела?
-Холодно- говорю. -Сквозняк!
-А я давеча на похоронах присутствовал. Да-с… В почётном карауле стоял… Умер один профессор… Печально… Да-с. Уходит старая гвардия… И вот представьте у них в зале жара просто невозможная, я пока стоял весь взмок. Да-с. А возвращаясь в университет, встречаю на набережной доцента …, тоже наш с кафедры биохимии. Остановил он меня и что-то стал говорить, рассказывать, горячился… А я, представьте себе, стою на ветру весь потный…Да-с. И вспомнил я профессора Сеченова. Юноша, вы знаете кто такой Ивана Михайлович Сеченов?
-Учёный…
-Да-с! Великий учёный! Отец русской физиологии! Так вот. У него с женой- Марией Александровной Боковой, между прочим, первой в России женщиной- доктором медицины… Её Чернышевский, в своем романе: «Что делать?», под именем Веры Павловны вывел… Вы читали Чернышевского?
-Нет,- говорю, пытаясь высвободить пуговицу из цепких пальцев академика. Но Александр Данилович, чуть отпустив, тут же притягивает назад, в точности, как это делают любимые им кошки, забавляясь с мышами.
-Не читали… Хм! И не читайте, роман, между нами, посредственный. Но в то время, конечно, другое дело, он вызвал большой резонанс в обществе… Так-с, о чем это я? А, вспомнил! У Ивана Михайловича и Марии Александровны не было детей. Бог не дал. Зато была собака и он её любил… Кхе-кхе. Простите, голубчик… Так вот эта собачонка во время прогулки вырвалась от Марии Александровны и убежала. Дама вернулась домой, натурально, вся в слезах... Иван Михайлович, конечно, не мог этого перенести… Да-с. Второпях оделся в легкое пальтишко и отправился на поиски. Искал собачку долго, до самой ночи, а погода, доложу вам, была отвратительная, вот как теперешняя. Да-с. Вернулся, значит, Иван Михайлович домой весь продрогший, а ночью у него поднялась температура и через три дня Россия потеряла великого учёного. Да-с! А было это голубчик в 1905 году в Москве.
Закончив рассказ, академик пуговицы не отпустил, наверно ждал моей реакции. Дрожа от холода, я не знал, что сказать, да и история про Сеченова оптимизма не добавляла.
-Вижу, вы весь дрожите, - посочувствовал Александр Данилович. -Послушайте совета старика. Одеваетесь теплее! Вот смотрю у вас, под пиджачком одна рубашечка – это, голубчик, не дело, совсем не дело. Сквозняки здесь чувствительные…Да-с. Вы чувствуете, какие здесь сквозняки?
-Ещё как…
-Эх, молодой человек! Вам может быть кажется, что это хихоньки да хаханьки? Вы, наверное, и про радикулит не знаете?
-Думаю, что скоро узнаю…
-Между прочим, радикулит - опаснейшее заболевание! Да-с. Вот послушайте, я вам сейчас расскажу…
На моё счастье, в вестибюль спустился старший преподаватель…
-Здравствуйте, Александр Данилович.
-Ба! -обрадовался Наздрачёв. Отпустил мою пуговицу, схватил преподавателя за лацкан пиджака.
-А я, голубчик, давеча на похоронах профессора… в почётном карауле стоял, вместе с ректором. Да-с! Уходит старая гвардия, уходит… Кстати, вы в курсе, что в университете ввели должность ответственного за панихиды? Да-с! О чем это я? Ах, да.
В Академии натопили, словно в бане... Пока у гроба стоял, весь взмок. Представляете? И только вышел на набережную, тут меня останавливает доцент, ну вы его знаете, этот… А ветер, доложу вам, был ужасный, прямо до костей пробирает. Я тогда Ивана Михайловича Сеченова вспомнил. Как он собачку жены по всей Москве искал. Погода в 1905 стояла ветреная, совсем как теперешняя. Да-с. Искал он искал собачку, да и простудился, а затем умер. А всё, батенька мой, от торопливости и беспечности! Да-с. Так-то!
Воспользовавшись тем, что академик переключил внимание на другого, я попятился и быстро юркнул в теплую будку. (В такие минуты хорошо понимаешь, что каждому индивидууму необходима своя тёплая будка!)
Усевшись поудобнее в кресло, пододвинул замёрзшие ноги к обогревателю, расслабился и умиротворённо наблюдал, сквозь запотевшее окошко, как плотник прикручивает, на входную дверь, новый доводчик, как музыканты таскают со двора инструменты и пюпитры, и как мило беседует Александр Данилович с посиневшим от холода старшим преподавателем.
8 февраля
Родился Менделеев!
День рождения ректора Кропачева!
День рождения университета!
Диалог неизвестных.
-Поздравил?
-Кого, ректора?
-Ну не Менделеева же?
-Эсэмэску послал. Сейчас на молебен иду.
-Молебен кому?
-Ну не Менделееву же?
-А не знаешь почему премию не дали?
-Так день рожденье…
-У ректора?
-Нет у Менделеева, многие ему лета!
!4 февраля.
Прислали седого мужика, выразившего желание заменить меня. Обязали ввести в курс дела; показать три кнопки, рассказать, как ими пользоваться.
Седогривый любитель белены (ничем другим не могу объяснить его желание устроиться на второй пост) интересуется подробностями. Решил ничего не скрывать. Говорю.
-Зарплата маленькая.
- Прибавят.
-Не прибавят и не надейся.
-Ну мне хватит.
-Начальники звери; придираются к мелочам, штрафуют…
-И не таких видали.
-Работа тупая.
-Как раз по мне.
18 февраля. Концерт.
«Всё было, всё было в тот вечер:
И Пушкин, и Моцарт,
И плюшевый зайка.
И если б не противоречия,
Не бурных эмоций
Мозаика,
Плескались бы наши рыбы,
Кружились планеты,
Шли стрелки на ходиках,
Мы счастья ворочали б глыбы,
Не зная где беды
Находятся».
Господин во фраке, с чехлом от контрабаса, матерясь как гопник, ломился через закрытый турникет, чем дал повод к доскональной проверке, разумеется, полностью соответствующей регламенту о контрольно-пропускном режиме. Только я его прижал, как последовала команда: «Фу!», пришлось разжать челюсти и отпустить...
В качестве поощрения за рвение начальство разрешило послушать фрагмент концерта.
Тембр духовых захватил с порога. Флейты и гобои, солируя, переливались, словно струи воды в горных ручьях. Неожиданно и величественно, будто солнце прорвалось сквозь облака, вступила валторна… Постепенно, по нарастающей включались и другие инструменты, звучание становилось мощнее, ярче, достигнув кульминации, на миг замерло, стало ослабевать… Fortissimo превращалось в прозрачную дымку, тающую над землёй… Молодая певица вышла к рампе и запела песню Сольвейг из оперы «Пер Гюнт» (символ любви и верности). Грусть, покорность судьбе, просветлённость духа… Меццо-сопрано необычайной лёгкости. Полная чувства девичья искренность, изысканная нежность на белькантовых виражах… Я закрыл глаза и тут же мысленно унёсся в далёкий край снежных вершин, ослепительно-прекрасным северным сиянием, в край извилистых фьордов, в ветхую хижину под скалой, в которой около очага хлопочет женщина… Вот она медленно оборачивается…
«Всё было, всё было в тот вечер:
И Моцарт, и Пушкин,
И зайка из плюша;
Теперь не его- бесконечность-
Тяну я за ушки…
Танюша…
19 февраля.
Узнал, что седогривый в первое же дежурство напился и его уволили. А я предупреждал: «Звери!»
23 февраля. Последний день в университете.
«Растущая луна помогает тем, кто ищет свою стезю».
Сижу в будке, осваиваю квиллинг (бумага кручение) из должностных инструкций. Подошёл дежурный с первого поста.
- Ты чо увольняешь?
-Да.
-А чо так?
-Катарсис у меня.
-Да ты чо? Сочувствую… А чо делать-то?
-Обращусь в ассоциацию вахтёров.
-И правильно, пускай помогут…
Вечер. Путь домой.
Иду по заснеженной набережной, через Кадетскую линию, сквозь Румянцевский сад. Вдоль восточного орнамента ограды, мимо бронзовых Сурикова и Репина, нахлобучивших белоснежные папахи и ставших похожими на кунаков Хабиба. Под гроздями, развешанных на чёрных деревьях, светодиодных сосулек, сотнями праздничных огоньков пятнающих «мраморные» плиты газонов, истоптанный, грязно-жёлтый песок дорожек…
Морозный воздух наполняет грудь…
Позвонил Севка.
-Привет!
-Привет.
-Ну как дела?
-Отлично. Пари я всё-таки выиграл.
-А тебе это надо? Потратил год жизни…
-Нет не потратил, я многое понял… Многое приобрёл… (Не стану рассказывать про Карину. Обойдётся)
-Например?
-Объективно оценив свою субъективность, пришёл к отрицанию вредоносного воздействия положительных эмоций у неприятных мне личностей на структурирование собственных негативных мыслей.
-Э, э…Загнул, вижу не зря в универе сидел. Респект и уважуха!
-Спасибо. А как там наши?
-По-разному, Док уехал во Францию на ПМЖ. Не уверен, что ему хорошо. Всё же он привык к другому отношению, а там, чтобы этого добиться, придётся попотеть…, он и сам понимает, недавно звонил, жаловался, что из одного загона перебрался в другой - чистый, но тесный.
-Ну, а как Поэт?
-Поэт в поисках неспешности бытия забился в медвежий угол. Боюсь, он для нас окончательно потерян. Деревенское затворничество хуже иммиграции.
-А Костя?
-Ну, Костян лучше всех. Женился на чернокожей белоруске, бывают и такие… Она шустрая, организовала клининговую компанию, набрала штат из иностранных студенток… Бизнесмены просто тащатся, когда чернокожие девицы им офис пылесосят. Костян теперь в шоколаде!
-А сам то как?
- Я? Окончил курсы управленцев, пока в резерве… Э, э…но есть надежда, что скоро пригласят в Москву…
Вместо эпиграфа к эпилогу.
В тот день, когда Таня согласилась выйти за меня замуж, точнее вечером того дня, ну если быть совсем точным, то ночью, она рассказала, как однажды в детстве гостя у бабушки в селе Покровском, Самарской области, попала в сельскую школу, на встречу выпускников. Собралось человек 12- 14 бабушкиных одноклассников. Старушек больше, но они поначалу помалкивали… А деды сразу принялись хвастаться: один дом каменный построил, другой машину импортную купил, третий в Турции отдыхает, челюсть белоснежную вставил, четвёртый сына удачно женил- взяли в приданное лесопилку… Дошла очередь до Витька, то есть до Виктора Петровича. «Ну?» —спрашивают. - Чего в жизни достиг? Чем народ удивлять будешь?
Он и говорит: «А что у меня? Одно только- люблю я свою Надюху и она меня!»
Засмеялись все. Зубоскалят, шуточки разные, подковырки… Потом опять подступили.
-Ну, а окромя любви, чего есть? Детям, внукам, что оставишь?
Отвечает.
-Так любовь и оставлю. В семье она главная. Остальное-то наживное.
А Надюха, то есть Надежда Фёдоровна, рядышком сидит, за супруга прячется, уголок платочка мнёт. Покраснела, потупилась, будто ей перед людьми неудобно за такую их с мужем затянувшеюся любовь.
Посмотрели на парочку старички и смеяться перестали, вроде, как согласились…
Вот сейчас войду, встану посреди прихожей и крикну: «Дорогая, я пришёл!» Закрою глаза и буду ждать торопливо-дробного шлёпанья маленьких ступней…
Но дождусь лишь окрика из кухни: «Не стой столбом, мой руки и к столу!»
Она дела переделала; квартира сияет чистотой, на плите томится кастрюля с ужином, в стиральной машине крутится бельё…
Усадит за стол, станет кормить и, между прочим, сообщит, что подыскала мне престижную работу и присмотрела симпатичный свитшот. Она уже всё продумала и решила…
Я благодарен ей за это и ещё за то, что перестал испытывать тревогу перед быстро текущим временем. Благодарен за предсказуемую размеренность жизни, за уют, тёплую кровать, за однозначность…
Конечно, я женюсь на ней. Будет хорошо… У нас появится кошка, дети («…и хорошо бы собаку завести», «…обезьяну, попугая — вот компания какая»), а позднее и внуки.
А когда внучата подрастут, я обязательно поведу их в университет - показать свою будку (думаю она всё ещё будет там, думаю она будет там вечно). Скажу: «Детки, благодаря этой будке я познакомился с бабушкой…». Хотя нет, не стану про будку... Лучше скажу так: «Здесь у центрального входа, я с первого взгляда влюбился в вашу бабулю, раз и навсегда…». Ну, а если им станут скучно от стариковских, сентиментальных воспоминаний, расскажу, какую-нибудь смешную историю…, если к тому времени, буду ещё, что-нибудь помнить...