Отцовский брегет

               
                Серёжка проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. С трудом разлепив глаза, он с удивление увидел стоящего у кровати отца, который пытаясь разбудить мальчика, говорил: «Вставай, сынок, вставай…» Несмотря на то, что висевшие на стене часы-ходики показывали четыре утра, отец был одет, как будто бы собрался на службу: в сшитых из габардина галифе и гимнастёрке с приколотым к ней орденом Красного знамени, перепоясанный широким кожаным ремнём и портупеей. Рядом с ним, тоже одетая, стояла мама.  «Пап, рано же ещё. Я не выспался…» –  не понимая, зачем его будят, сонным голосом произнёс мальчик. «Так надо, Серёжа. Я сейчас уйду и возможно мы с тобой больше никогда не увидимся. Я прошу тебя только обо одном; чтобы тебе обо мне не говорили – не верь этому. И ещё, спрячь и сохрани, как память обо мне, эти часы», – он протянул сыну брегет на цепочке.  Тут, кто-то невзирая на то, что на дворе раннее утро,  начал громко стучать в дверь. Услышав стук, отец, крепко обняв Серёжку, произнёс: «Прощай, сынок, и помни, что я сказал…» Мама, после этих слав, зарыдала  и повисла у мужа на шее: «Не отпущу… не отпущу…» В дверь снова настойчиво постучали и кто-то громко закричал: «Открывайте, Петров, или мы сломаем дверь…» Отец, успокаивая, бережно обнял маму, и произнёс: «Всё будет хорошо, Поля… Береги себя и Серёжку… всё будет хорошо…» Затем, оторвавшись от неё, вышел из комнаты.
        Окончательно проснувшийся мальчик, испытывая чувство тревоги, тоже вскочил с кровати и не зная куда спрятать часы, огляделся . «Куда спрятать, куда спрятать…» – тревожно билась в его голове мысль. А в дверь всё громче и настойчивее продолжали стучать. Наконец, увидев свой ученический портфель, Серёжка, торопясь выполнить просьбу отца, вытащил пенал и положил в него брегет.
   Когда он полуодетый и заспанный, зашёл в большую комнату, то увидел там, кроме своих  родителей, трёх мужчин в кожаных пальто и фуражках с синим верхом. Один из них, подойдя к отцу, сорвал с него петлицы с двумя ромбиками  и орден Красного знамени, которым тот очень гордился. Затем ему приказали снять ремень и портупею, сдать оружие, и увели. После того, как захлопнулась дверь, мама дав волю чувствам, рыдая упала на диван, а мальчик подошёл к окну и отодвинул штору; у подъезда стояла большая чёрная машина. Он знал, что а народе её называют «чёрный ворон». Через мгновение, со скипом, открылись подъездные двери, и во двор в сопровождении мужчин, в фуражках, вышел отец. Подняв вверх голову и увидев в оконном проёме сына, он помахал ему рукой и навсегда исчез в чреве «чёрного ворона». Вернувшись в свою комнату, мальчик достал из пенала часы, открыл крышку и прочёл выгравированную на ней надпись: « Командиру отряда особого назначения П. С.  Петрову за беспощадную борьбу с белобандитами. 07.11. 1921 г. Председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский». 
    Городок в котором жили Петровы был небольшим, по этой причине, когда на следующий день, Серёжка пришёл в школу, все уже знали, что его отец, как враг народа, был ночью арестован. Между ним и одноклассниками, включая близких друзей с которыми ещё вчера он играл в казаков-разбойников, возникла незримая стена, все они, словно прокажённого стали сторониться мальчика. Даже девочка, которая нравилась Серёжке и с кому он часто возвращаясь из школы, помогал  нести портфель, начала избегать его.  Это было обидно до слёз, чтобы  подавить обиду он вспомнил слова отца: «Чтобы обо мне не говорили – не верь этому». А вернувшись домой достал брегет и долго рассматривал его.
      Через два месяца после ареста, особая тройка приговорила, героя гражданской войны комбрига  Петрова, как японского шпиона, к высшей мере социальной защиты – расстрелу. А уже на следующей неделе, на совете отряда, пионервожатая потребовала, чтобы Серёжа Петров отказался от своего отца.  Когда мальчик твёрдо заявил, что он этого делать не будет – его исключили из пионеров. Полина Васильевна, мама  Серёжи, хоть и была подавлена горем, оказалась сильной женщиной. Понимая, что жизнь, в маленьком городке, где все на виду друг у друга, будет невыносимой, она, бросив трёхкомнатную квартиру, никому ничего не сказав, забрав самое необходимое, уехала вместе с сыном к своей матери жившей  в областном городе на Волге. Там, за бриллиантовые серьги подаренные ей на день рождения мужем, сумела выправить новые документы, записав мальчика на свою девичью фамилию. Так Серёжа  Петров превратился в Серёжу Суслова.
     Первое время Полина Васильевна, боясь что за ними придут люди в кожаных пальто, вздрагивала от каждого стука, но шли дни, месяцы, годы ничего не случалось, и она успокоилась.  В городе на Волге у Серёжки появились новые друзья, которым он, когда разговор заходил об отце, рассказывал, что тот погиб в геологической экспедиции. Но даже лучшим своим друзьям, он не показывал отцовский брегет. Чтобы часы не остановились, мальчик исправно заводил их, а когда ему было тяжело или не знал, как поступить в том или ином случае, то доставал брегет и советовался с ним, как с живым отцом. И это всегда ему помогало принимать верные решения.
    В тот год когда началась война Серёжке Суслову исполнилось  пятнадцать лет.  Как и всем мальчишкам ему очень хотелось попасть на фронт, но увы военкомат был неумолим. И только в мае сорок четвёртого года его направили на ускоренные курсы младших лейтенантов. Военное училище было в их городе, и часы, чтобы не потерять в казарме, Серёжа оставил дома, наказав маме никому их не показывать и периодически заводить.   
    Полгода учёбы пролетели быстро и вот он, как и другие выпускники курсов, в новенькой форме с погонами младшего лейтенанта на плечах, уезжает на фронт. Полина Васильевна, прощаясь  с ним на вокзале, незаметно от всех, передала ему отцовский брегет, и сказала: «Храни их, сынок,  и отец всегда будет рядом с тобой…»
     Шёл к концу сорок четвёртый год. Советская армия, вытеснив фашистов со своей территории,   освобождала Европу. Когда младший лейтенант Суслов прибыл в артиллерийский полк, дислоцирующийся под Варшавой, убелённый сединой комполка, назначая его на должность командира телефонного взвода, спросил: «Сколько тебе лет, сынок?»  «Восемнадцать», – ответил Серёжка. «Ну что ж, молодость не помеха…» – произнёс подполковник, а про себя подумал – Третий за полгода, и всем по восемнадцать…Сколько он протянет?»
   Первый Белорусский фронт в составе которого находился артполк, после взятия Варшавы не снижая темпов продолжал наступление на запад. Немцы, как загнанные в угол звери, понимая, что им приходит конец, сопротивлялись до последнего снаряда и патрона, поэтому бои за освобождение Польши шли ожесточённые. Не раз и не два, командиру взвода Суслову самолично под шквальным огнём приходилось восстанавливать связь с батареями. А однажды под Познанью, в тот момент, когда он находился в расположении первой батареи, на них вдруг попёрли немецкие танки. Артиллеристы не выходившая из боёв уже больше двух недель только в сегодняшнем столкновение потеряли  несколько орудий и теперь из шести положенных по штату пушек имели две, а из личного состава в живых оставалось четыре человека. Нужно было любой ценой остановить танки, и младший лейтенант Суслов вместе с артиллеристами выкатив пушки на прямую наводку не дали «Тиграм» прорваться в тылы дивизии. За этот подвиг он был награждён орденом Красной звезды и присвоено звание лейтенанта. За полгода  проведённые на фронте, Серёжа из мальчика превратился в настоящего солдата.
     Был ли он заговорённым, помогал ли ему отец, незримо присутствовавший всегда рядом с ним в виде лежащих в нагрудном кармане часов, или воевал он в обнимку с удачей, но факт остаётся фактом, за всё время проведённое на передовой, он много раз смотрел в глаза смерти и ему всегда удавалось выдержать её взгляд. Был даже такой случай, что пуля уже на излёте пробила сукно шинели и сделав незначительную вмятину на брегете, осталась в его нагрудном кармане.
      Если кто-нибудь спрашивал  у Сергея, что это у него за часы, он не вдаваясь в подробности отвечал, что трофейные. И только однажды, когда  ехал в штаб дивизии в одной машине со следователем особого отдела, то забыв, кто сидит с ним рядом, достал брегет, чтобы узнать сколько времени. Особист, увидев часы, сразу же заинтересовался ими и попросил посмотреть.  Деваться было некуда, и Суслов с неохотой протянул ему брегет. Следователь открыл крышку и прочитал надпись. От удивления у него округлились глаза. «Откуда у тебя эти часы, лейтенант?» – спросил он. «Память о дорогом человеке», – проклиная себя за допущенную оплошность, ответил тот. «Надо же Петрову от Дзержинского, я тоже Петров… Подари  мне… Зачем они тебе?» – сказал особист. «Нет!» – твёрдо ответил лейтенант и забрал часы у него. «Зря ты так, Суслов… Ты ещё пожалеешь об этом», – с угрозой в голосе, ответил следователь.
    Бывать в штабе дивизии при каждом удобном случае у Суслова была веская причина. Он, однажды увидев, хохотушку телефонистку Шурочку, служившую на дивизионном коммутаторе, по уши влюбился в неё. Девушке, как и лейтенанту было восемнадцать, и она отвечала ему взаимностью. Вот и сегодня, сделав все свои служебные дела, Сергей зная, что любимая отдыхает после ночной смены, с замиранием сердца подходил к блиндажу в котором жили девушки-связистки. Остановившись у самого входа, он стесняясь застать их в неприглядном виде, нерешительно топтался у порога. Неожиданно, из-за двери, он услышал сдавленный голос Шурочки: «Товарищ капитан, не надо! Что вы делаете? Я не хочу… Я буду кричать» И чей-то глухой мужской голос ей отвечал: «Замолчи, дура. Тебя что убудет?» От услышанного, у влюблённого лейтенанта, ударила в голову кровь и помутился разум. Выхватив из кобуры пистолет ТТ, он, не помня себя, ворвался в блиндаж. То что он увидел потрясло его до глубины души: в углу помещения на нижних нарах, лежала Шурочка, а над ней нависал командир роты связи капитан Чертков. Краешком помутнённого сознания, понимая, что стрелять нельзя, потому как можно попасть в девушку, Сергей все же крикнул: «Отпусти её, гад! Застрелю!» На его крик, капитан оглянулся, и узнав Сергея, отмахнувшись от него как назойливой мухи, ответил: «Уйди, сопляк, не твоё дело…» Догадавшись, что капитан пьян, лейтенант подбежал к нему и ударил рукояткой пистолета по затылку. Насильник обмяк и сполз на пол. «Уходи, Серёжа, немедленно уходи», –  причитая, прижалась к груди Суслова девушка. «Ну что ты, любимая, как же так можно? Если мы отдаём под трибунал своих солдат за то, что они насилуют немок, то как же я могу простить этому негодяю, то что он хотел сделать с тобой», – обнимая и стараясь успокоить её ответил парень.
       И уже через полчаса он написал о случившемся рапорт на имя комдива. И сразу же закрутилась не знающая пощады машина под названием Особый отдел. Вести дело поручили следователю Петрову. На первом же допросе, он, глядя на лейтенанта, как как удав на кролика, самодовольно ухмыльнувшись, сказал: «Помнишь, Суслов, я говорил тебе, что ещё пожалеешь, что не подарил мне часы? Помнишь, по глазам вижу, помнишь… Так вот – такой час наступил… Теперь ты в моих руках. Я, конечно, понимаю что Чертков негодяй, но какой мне резон, его боевого офицера под трибунал отдавать? Он что совершил? Объяснялся в любви девушке, а ты его из ревности пистолетом по башке… Старшего по званию пистолетом ударил. Это серьёзное воинское преступление, за него не меньше десятки дадут, и если ещё полгода назад, можно было заменить эту десятку тремя месяцами штрафбата, то сейчас когда не за горами конец войны,  штрафбаты не нужны. Так что поедешь ты, Суслов, в солнечный Магадан золото добывать». Особист подошёл к лейтенанту и расстегнув нагрудный карман его гимнастёрки достал брегет. Полюбовавшись, часами он с довольной ухмылкой спрятал их в свой карман. Затем, также, как когда-то, пришедшие ночью в их квартиру люди в кожаных пальто сорвали с Серёжиного отца петлицы с ромбами и орден Красного знамени, следователь сорвал с лейтенанта Суслова погоны и орден Красной Звезды. В конце апреля 1945 года за две недели до Победы армейский трибунал, лишив знания и наград, осудил Суслова Сергея Петровича на десять лет лагерей строгого режима.
    Смена была тяжёлой, лагерные начальники, страшась того, что в случае срыва сдачи шахты в эксплуатацию, сами могут оказаться в рядах охраняемого ими сегодня контингента, выжимали из заключённых все силы и соки. Поднявшись на поверхность, еле стоящий на ногах от усталости, бывший гвардии лейтенант, а в настоящее время зэка Сергей Суслов, посмотрев в небо, где светило незаходящее ни днём, ни ночью скупое на тепло воркутинское солнышко,  улыбнувшись подумал: «Правильно говорят, что тот кто не работал под землёй ничего не знает о солнце…».  Стоящий, рядом с ним напарник, осуждённый на десять лет за избиение румынского офицера в Одессе, посмотрев на него как на юродивого, произнёс: «Чё лыбишься, убогий? Тебе на эту «балду» ещё девять лет пялиться, наглядишься досыта… Пойдём лучше в барак, бугор говорил, что новый этап пришёл. Может кого из прошлой жизни прибило к нашим берегам».
   В приземистом почти вросшем в землю бараке, стоял полумрак перемешанный с кислым запахом сохнущей одежды, потных человеческих тел и  табачным дымом. Сергей за год привыкший к этим запахам, скученности людей, тяжёлой работе, собственной бесправности и к возможности в любую секунду лишиться жизни, внимательно посматривая по сторонам, шёл по проходу между деревянными нарами. Вдруг его взгляд зацепился за новое, и одновременно очень знакомое лицо. То что этого человека он никогда не видел в их бараке, он знал точно, но тем не менее лицо его было знакомо. Присмотревшись, к вновь прибывшему зэку, и узнав его, Суслов от неожиданности чуть не потерял дар речи. Перед ним был следователь особого отдела Петров, правда заметно похудевший и какой-то потухший. «Гражданин начальник, каким ветром вас занесло в наши  края?» –  подойдя вплотную особисту, с ехидством произнёс Сергей. Тот, глазами затравленного зверя посмотрев на него, промолчал. «Вижу, вижу – узнали меня… Не бойтесь, гражданин начальник, я человек не мстительный. Прощаю все ваши подлости. Так каким же ветром занесло, и насколько?» – снова спросил Суслов. Следователь, видя, что зэк не собирается ему мстить, нехотя ответил: «За твои часы, лейтенант, я попал сюда… Не захотел своему начальнику их подарить и вот здесь. Десять лет дали». « Вот, гражданин начальник, не копай яму другому, или как говорят здесь урки: “Бог не фраер – всё видит” – усмехнулся Сергей. – Как дальше жить собираетесь?» Особист неопределённо пожал плечами: «Не знаю…» « Я удивляюсь, гражданин начальник, что вы сюда живым доехали. Вас в первую же ночь на пересылке должны были по-тихому удавить. Да и здесь, если бандеровцы узнают, что вы с НКВД связаны, зарубят топором и закопают в шахте. Так что держите язык за зубами, а я, хоть вы мне и не симпатичны, постараюсь помочь…» – сказал Суслов и пошёл искать своего бригадира.
        Бригадой, в которой работал, Сергей руководил бывший майор Красной Армии, осуждённый по пятьдесят восьмой статье ещё до войны на двенадцать лет лагерей. В лагпункте номер десять все  зэки звали его Василичем. Отыскав его, Суслов, отведя в сторонку сказал: «Василич, возьми в  бригаду пришедшего с последним этапом Петрова». «А кто он тебе такой, что ты за него печёшься?» – пристально посмотрев на Сергея спросил бригадир. «Понимаешь, бугор, тут такая история», – и Сергей рассказал ему всё без утайки про отцовские часы. Выслушав его, бригадир, немного помолчав сказал: «Слушай, Серёга, ты такой человеколюбивый, прямо Христос. Он тебя можно сказать на верную смерть отправил, а ты переживаешь, что его бандеровцы зарубят. Порадовался бы что твой враг лютую смерть принял, ан нет… Странный ты, человек…». «Василич, смерть – это избавление от мук. А я хочу, чтобы он, падла, подольше помучился. Возьми прошу тебя», – ответил парень. « Ну ладно, пойду тебе навстречу, но если сачковать будет – сразу выпру, –  и  немного помолчав добавил. –  У твоего отца, фамилия, как у тебя Суслов?» «Нет – Петров Пётр Сергеевич», – ответил зэк. «А у него вот здесь был шрам», –  проведя пальцем по щеке, спросил бригадир. «Да, а ты откуда знаешь это?» – с удивлением спросил Сергей. «Я с ним на Печоре три года на одних нарах спал. Знал бы ты сколько мы с комбригом Петровым тайги печорской спилили. Рассказывал он, что ему в тридцать седьмом вышак влепили, но усатый пахан заменил на пятнашку лагерей. А когда в Воркуте начали строить шахты, нас с Печоры сюда пригнали. Жив твой отец, Серёга, жив! Он на соседней шахте кладовщиком работает. В выходной сходим к нему». «Что ж ты мне раньше не сказал об этом, бугор?» – ошарашенный услышанным, чуть слышно произнёс парень. «Я откуда мог знать, что это твой отец? Ты же - Суслов», – ответил тот.
     В ночь с субботы на воскресенье, Сергей ни на минутку не сомкнул своих глаз. Перебирая в памяти сохранившиеся воспоминания об отце, он с трудом верил, что завтра увидит его.
    До соседнего лагпункта, который находился на расстоянии около пяти километров, они, отмахиваясь от круживших над ними комариных туч, добирались больше часа. «Михалыч, а почему вертухаи отпустили нас не боясь, что мы в побег рванём?» – спросил парень. «Да куда тут рванёшь в любую сторону на тыщи километров жилья нет, одни лагеря. Отсюда не убежишь…» – ответил бригадир. Когда они подходили к соседней шахте, у Сергея от волнения, вдруг часто, часто застучало сердце.
    Несмотря на выходной день кладовщик Петров был на рабочем месте. Когда зэки зашли в помещение, то Сергей, увидев сидевшего за колченогим столом одетого в зэковскую робу абсолютно седого человека, подумал, что шли они зря. Но когда тот поднял голову и увидев Михалыча улыбнувшись спросил: «Ты какими судьбами здесь майор? – в груди у парня, услышавшего родной голос, что-то дрогнуло и слёзы помимо его воли потекли из глаз. «Пётр Сергеевич, посмотри кого я тебе привёл…» – показав на своего спутника, произнёс бригадир. Кладовщик, не понимая и даже не догадываясь, кто стоит перед ним долго и пристально рассматривал парня, наконец в его глазах что-то изменилось: они потеплели и он неуверенно спросил: «Серёжка?» Не выдержал нахлынувших на него чувств, Сергей, как в детстве обняв отца, произнёс: «Папа, папка, это твои часы помогли нам встретиться». Отец и сын не стесняясь слёз радости катившихся по их щекам, словно боясь ещё раз потерять друг друга долго стояли обнявшись. Глядя на них бригадир Василич, суровый и мужественный человек каждый день смотрящий в лицо смерти, вытер скатившуюся по щеке капельку солёной влаги.    
01 февраля 2021 г.