Поющий снег

   
         Поющий снег.

         Какие времена, такие и слова! А слова нынче особо отобранные. Толерантными нравами. Скажем — голубой. Вроде бы цвет? А как-то опасливо, небо голубым назвать. Или — гей. А что гей? Ну, гей-славяне, да памятное: У вас продаётся славянский шкаф? Вроде бы привычно, ан нет — не все поймут, славяне, могут и того... Потому не буду, не буду писать - партнёр. Хоть и по бизнесу. Ну его, это слово, чревато. Скажу по старинке — напарник!
    Так вот, в года недавние, но временем в другой эпохе, когда ещё яркое солнце «рыночной экономики» не опалило наши наивные души, а только заманивало невинным цветом утренней зари, занесло нас в Томск. По делам. В поисках хлеба насущного, для чего требовалось учредить СП. Нет, не станцую Северный Полюс, а банальное совместное предприятие. Что ещё было непривычно, - до такой степени быть разорванными границами… Ну, наивные.
     Нет, не в самом Томске. В недалёком, вёрст сто с копейками райцентре, куда мы и ехали, любуясь местными красотами. По бетонке, почему-то без всяческих излишеств в виде не-то что сугробов снега, но даже неизбежной наледи. Мой испуганный, с первых шагов по Томской земле — на вокзальном термометре минус СОРОК ШЕСТЬ градусов! По цельсию! Ниже нуля! Так вот, испуганный здравый смысл южанина - степняка, для которого и тридцать градусов уже перебор, выглядывал из своего испуга и наслаждался. Соснами, в обхват, в снежных шапках, теряющихся в вышине, за габаритами окон машины, берёзами, спорящими своей белизной с такой же, снегов… Наслаждался и радовался, и молчал! Сосны… Берёзы… Не тундра! Выжить можно! Но как же он начал вопить: «Куда ты завёз нас, придурок?» когда въехали, наконец-то в райцентр, а там!
   А там снег. С сугробами! На дороге! И вот по этому снегу… По этому снегу запела резина колёс. Именно запела, а не привычно заскрипела. Мелодично так, как в советских фильмах про космос, типа сами звёзды поют. Мелодия резины, мелодия космоса, холод, космический… «Караул! Куда ты завёз нас ...аный старик!» завопил здравый смысл и шмыг опять в норку, откуда благоговейно выглядывал на сосны с берёзками, и куда залез ещё в Томске. Ну, захотелось нам город осмотреть. С базара! Сердца города, по-нашему, среднеазиатскому пониманию. На трамвае.
    А в трамвае… А в трамвае народ в мехах! Средстве выживания, а совсем не роскоши. В песцах, чернобурках, - ну, это что мне знакомо. А не знакомо? Меха разные, но все тёплые — вон как вольготно расселись, тепло им. Греет, мех-то. И не только греет. А и красит. Вон какая красавица стоит. Благородный овал лица, чёрные, безупречные брови, полные, но небольшие губы, цветом и сочностью как созревшая вишня, глаза - глубокие, как бездонные колодцы, чайного цвета… Сквозь лёгкую смуглость древних, местных кровей, брызжет румянец здоровья… И какая европейская крокодилица от кутюр хоть близко сравнится с ней?  Только неземной красоты русоволосая волжанка, с глазами бОльшими чем небо! В которых оно и теряется. А уж наш брат, тонкий ценитель, так и вовсе тонет. С концами! Или огненная дончанка,  не оставляющая нам даже и шанса уцелеть, в её огне. Обязательно сожжёт, да!
      Велика Россия, вся разная, и женщины под стать, разные. Но в одном они одинаковы — все божеНственно красивы, и всегда...
Хотя конечно, самая красивая — это моя жена. Да!
        От такой красоты мы забились в уголок, в своих бараньих тулупчиках, да лисьих малахаях, стоим, в среднеазиатской стойке, жмёмся друг к другу, мёрзнем. Сильно! Ну, более от воображения. И тут! Заходит мужик. Да что уж там,- мужичина! Шапчонка на затылке, курточка такая, на меху, рыбьем, расстёгнутая, полностью. Рубашка, клетчатая, та правда только на груди расстёгнутая. Мехом наружу. Ну, грудь у мужика уж больно меховая. Морда красная, грудь из под меха светится, красная. И ему не холодно! А может даже и наоборот… Вот глядя на этого мужика, включив воображение, здравый смысл-то и просипел испуганно - «мамааа...», шмыгнул в норку, да и причитает там. Было начал вылазить при виде берёзок, так опять спрятался, от космической музыки… Да и совсем бы пропал в этой норке, если бы не собачки.
           А сами посудите. Резина поёт, снег сверкает, ледяным холодом - какому солнышку его осилить? Ну, разве что июльскому. А глядя на сугробы и в этом сомневаешься. Это же не сугробы, это же глыбищи, холода! Это навечно! Да! И если бы не собачки, местные... Средненькие такие собачки, точь-в-точь с детских рисунков. Головы в половину плотного тела, с крокодильими пастями, хвосты бубликом, и коротенькие, еле-то из меха и торчат, ножки. Так вот, эти собачки лежат вытянувшись на этих самых сугробах! Не калачиком свернувшись, как полагается в морозы, а вытянувшись! Им жарко! Как крокодилам, на берегах Нила. Лежат крокодило-собаки и охлаждаются! Блин... А уж неторопливо идущий рыжий, размерами с собачек, что на сугробах, кот…
          Глядя на них и вылез здравый смысл, потянулся — а жизнь-то налаживается! А уж когда увидел гостиничный номер, где поселили! Нууу! Люкс! В нём раньше секретарь обкома останавливаться изволили, в свои редкие набеги. Люкс! Даже биде есть! Но холодно. И обогреватели, электрические, не спасали тела, более к жаре привычные. И водочкой не согреешься. Дела, регистрировать СП надо, в администрации районной, да и перед местными партнёрами, деловыми!, перегарить? Не выпьешь…
         Намёрзлись блин так, что утром резво, в надежде согреться, и побежали в администрацию. Минут десять-то идти, не бежать, но… Но тут такая жажда навалилась! И кафешек рядом никаких. Вроде и центр, а ближайшая еле видится. Терпеть приходится…
До обеда. В обед напьёшься чаю, и до вечера страдаешь. Именно страдаешь! День за днём… В пустыне, в самую жару, так глотка не пересыхала, - до скрипа.
     Хорошо земляка встретили. Ну, не встретили, сам подошёл. К напарнику. Здоровенный такой казах, шапка на личике уши горизонтально держит. Нет, он-то местный, с рождения, а всё равно земляк, напарнику. Вот и сидели до утра, в номере, грелись. Пару часов поспали, как без сна? Утром я с ним по стакану-то завалил, здоровья для, он ведь местный? Значит и мне земляк, да пошли дела делать. И… И случилось чудо! До обеда — ни-ни! Ни разу пить не захотелось, ни разу! Разговаривать стал без скрипа. Ну, как сообразительный, я и в обед стакан завалил. До вечера опять пить не хочется. Напарник понял суть — на таком морозе пять минут лучше суточного вытрезвителя. Вечером осознал, - принял. Ночь нормально спали.
И вообще оставшееся время вполне себе комфортно провели.
      Вооот… И понял я — сибиряк должен, вот просто обязан пить! Водку! А в чужой монастырь со своим уставом не ходят! Потому и я стал сибиряком. Вот… И до сих пор сибиряков уважаю! Хотя… Когда уезжали, прощальный банкет - сидим, выпиваем, расслабились. Я и похвастался, своей сообразительностью. А провожающие извиняться стали, очень. Блин, говорят, закрутились, забыли предупредить, что с «Маяка» выброс был, радиоактивный, и надо, здоровья для, водочку пить...
     Мужик, сидевший рядом, за стойкой пивбара, слез кряхтя, с высокого стула, вытащил из нагрудного кармана телефон, начал бубнить в него, и скрылся за дверью, в знойной жаре южного города.