История Альманзора.
- О, господин! Мужи, что говорили до меня, рассказали несколько чудесных историй, что слышали они в заморских странах; к стыду своему я вынужден признать, что я не знаю ни одной подобной истории, что могла бы вас заинтересовать, но если вам сие не покажется скучным, хотел бы я поделиться с вами рассказом о судьбе моего друга.
На том каперском корабле, откуда попал я в ваши добрые руки, был юноша моего возраста, что казалось, рождён был вовсе не для тех рабских лохмотьев, что он носил. Другие несчастные на том корабле были или весьма грубым людом, с которыми и рядом находиться не захочется, или людьми, чей язык был мне непонятен; поэтому в свободную минуту нашёл я возможность с ним пообщаться. Его звали Альманзор, судя по говору был он египтянин. Мы охотно общались друг с другом и в один прекрасный день решили мы рассказать друг другу свои истории, и его история оказалась тогда гораздо удивительные моей.
Отец Альманзора был знатный господин в одном из египетских городов, названия которого он мне не назвал. Своё раннее детство прожил он весело и радостно, окружённый всем блеском и всеми удовольствия и земли, однако при воспитании с ним не миндальничали и сызмальства закалял он свой характер, ибо отец его был мудрым мужем, научившим его добродетелям, сверх того в качестве учителей были у него прославленные учёные, преподавшие ему всё, что должно знать молодому человеку, - и едва ему исполнилось десять, как франки пришли в страну по морю и начали войну с его народом.
Должно быть, отец мальчика был не слишком приятен франкам, ибо как-то раз, когда собирался он идти на утреннюю молитву, они пришли к нему и затребовалли вначале жену его в качестве заложника для обеспечения его лояльности, а когда он отказал, насильно увели его сына в свой лагерь.
Когда юный невольник рассказал это, закрыл шейх руками своё лицо и недовольный ропот прокатился по залу.
- Как? - спрашивали друзья шейха, - как смеет мальчишка так сумасбродно себя вести и бередить раны шейха вместо того, чтобы их умащивать? Как у него язык поворачивается возобновлять его страдания вместо того, чтобы их развеять? - надсмотрщик за невольниками был и сам полон гнева на бесстыжего юнца и приказал ему замолчать.
Молодой же невольник был от всего этого в глубочайшем удивлении и спросил шейха, не рассердил ли он того своим рассказом. Шейх пришёл в себя и сказал:
- Успокойтесь, друзья! Как может юноша знать хоть что-то из моей печальной судьбы, когда он и пробыл-то едва ли три дня под моей крышей. Ужель теперь, среди тех зверств и бесчинств, что творят франки, несть судьбы похожей на мою собственную? Ужель имя его не может быть Альманзор? - но продолжайте, мой юный друг! - и юный невольник, поклонившись, продолжил:
- Итак, юный Альманзор был приведён во франкский лагерь. С ним обходились совершенно сносно, ибо один из франкских военачальников поселил его в своём шатре и был чрезвычайно рад ответам юнца, которые должен был переводить ему драгоман; он заботился о том, чтобы юноша не мальчик не испытывал недостатка в еде и одежде, но тоска по отцу и матери делала малыша всё более несчастным. Он плакал много дней подряд, но слёзы те не трогали мужчин. Лагерь свернули и Альманзор подумал, что ему будет позволено вернуться, но не тут-то было: войска стали маневрировать то туда, то сюда, ввязываясь в стычки с мамелюками, и молодого Альманзора всегда тянули они с собой. Когда же умолял он полковников и главнокомандующего позволить ему вернуться, они отказали, сказав, что он должен быть залогом верности своего отца. Так много дней пробыл он на марше.
Как-то раз пошли по войску слухи , не укрывшиеся от юноши: заговорили о сборах, возвращении и погрузке на корабль и Альманзор, услышав это был вне себя от радости, ибо коли франки задумали вернуться на родину, то и он должно быть обретёт свободу. С обозом и лошадьми пошли они к берегу и наконец дошли до места, где вдалеке виднелись стявшие на якоре корабли. Солдаты стали грузиться, но к ночи на суда прибыла лишь малая часть. Так радостно следил за этим Альманзор, потому что ежечасно думал, что его обязательно освободят, что наконец провалился он в глубокий сон, думалось ему оттого, что франки что-то помешали ему в воду, дабы его усыпить. Потом, когда он открыл глаза, светил день-деньской уже в каюте, в которой он очутился после того, как заснул. Мальчик спрыгнул с кровати, но стоило ему приземлиться, как он сразу же упал, потому что пол под ним качался туда и обратно и казалось, что всё вокруг шевелилось и плясало. Он же вновь поднялся и держась за стены вознамерился выйти из помещения, в котором оказался.
Вкруг него стоял чудовищный рёв и свист и не ведал мальчуган, спит он или бодрствует, ибо ничего подобного доселе не видел он и не слышал. Наконец добрался он до лестницы, с трудом по ней взобрался и какой ужас охватил его! Вокруг не было ничего, кроме моря и неба, а он находился на корабле. Тут жалобно он зарыдал: ему страшно захотелось обратно, броситься в море и и плыть, плыть к отчему дому, но франки схватили его и крепко держали; один из их командиров повелел ему подойти к себе и пообещал, что если тот будет слушаться, то вскоре суждено ему отправиться обратно и представил дело так, что-де совершенно невозможно вернуть его домой сейчас из этих мест, ибо незадолго после сошествия с корабля суждено ему-де погибнуть.
Но кто уж никогда не держит данного слова, так это франки; ибо корабль шёл множество дней, а по прибытии оказалось, что пристали они не к египетской земле, а к франкской! Ещё в лагере, а также во время долгого путешествия Альманзор научился понимать один из франкских языков и на нем изъясняться, что в стране, где никто не знал его родного наречия, пришлось весьма кстати. Много дней везли его всё дальше вглубь страны и везде собирался народ, чтобы на него посмотреть, а сопровождающий его говорил, что это сын египетского короля, которого отец отправил во Франкистан учиться.
Солдаты же так говорили только для того, чтобы заставить народ поверить, что-де они завоевали Египет и теперь с этой страной состоят в крепкой дружбе. Через несколько дней путешествия по той земле пришли они в большой город, который и являлся целью их пути. Там его передали врачу, взявшего мальчика в свой дом и обучавшего его нравам и обычаям той страны.
Прежде всего пришлось ему напялить франкский костюм, тесные обрезки, к тому же и по красоте совсем не египетский крой. Затем не позволялось ему кланяться со скрещенными руками в знак уважения, теперь же следовало ему одной рукой срывать с головы огромную шляпу чёрного фетра, котоые носят у них повсеместно (и на него напялили такую), другую отводить в сторону, при этом расшаркиваясь правой ногой. Не позволялось ему больше сидеть по-турецки, как это делается в восточных странах, а должен он был сидеть на высоком стуле, так, чтобы ноги свисали с него на пол. Еда тоже теперь представляла для него немалые трудности, ибо теперь, прежде чем что-то положить в рот, необходимо было это наколоть на железную вилку.
Доктор же был человеком строгим и злым, ибо стоило Альманзору как-то забыться и по привычке сказать "Салам алейкум!" - удар тростью по спине не заставлял себя ждать, ибо должен он был говорить: "Votre serviteur!*". Мальчику даже не разрешалось думать, не то что говорить или писать на своём языке, разве что видеть на нём сны. И может статься забыл бы он родной язык, если бы не жил в городе человек, что оказался Альманзору очень полезен.
То был пожилой, но весьма учёный человек, понимавший много восточных языков: арабский, персидский, коптский и даже китайский, каждый понемногу. В той стране слыл он человеком необычайной эрудиции и много ему давали денег за то, что языкам заморских он обучал и других. Теперь позволял он юному Альманзору приходить в неделю несколько раз, угощал его диковинными фруктами и прочим подобным, дабы юноша чувствовал себя как дома. Пожилой господин был весьма странным человеком: велел он пошить Альманзору платье, которое в Египте носят благородные люди; хранилось оно в особой комнате в доме старого господина. Когда приходил Альманзор, то посылал его господин в ту комнату в сопровождении слуги, дабы юноша мог одеться строго по обычаю родной земли; оттуда он проходил в "маленькую Аравию": так назывался один зал в доме учёного.
Тот зал был украшен выращенными в оранжереях деревьями: пальмами, бамбуком, юными кедрами, а также цветами, что растут только на востоке. На полу лежали персидские ковры, а у стен подушки и нигде не было франкских стульев или столов. На одной такой подушке восседал и сам старый профессор и выглядел он необычно: на голове его турецкий платок, свернутый в тюрбан, накладная седая борода его свисала до пояса и выглядела, как настоящая, благородная борода важного господина. Образ дополняла кандура**, перешитая из парчового халата, широкие турецкие шаровары, жёлтые туфли и, словно то был особенный день, он привесил себе саблю, а в пояс воткнул кинжал, отделанный полудрагоценными камнями. При этом курил он трубку в два локтя длиной и прислуживали ему слуги, также одетые в персидское и у которых половина тела и руки были окрашены в чёрное.
Сначала юному Альманзору это всё казалось странным, но после он осознал, что те часы, когда подчинялся он замыслу старика, принесли ему немалую пользу. Если у доктора он и слова по-египетски не мог сказать, то здесь франкский язык был категорически запрещён. При входе Альманзор должен был говорить "мир тебе!", на что "старый перс" торжественно отвечал; после нивал он юноше, усаживал его рядом с собой и начинался разговор на персидском, арабском, коптском, называлось это учёной восточной беседой. Рядом всегда стоял слуга или, как это однажды представили, невольник, державший большую книгу; то был словарь, и когда у старика на языке вертелось слово, то делал он знак слуге, моментально находил нужное выражение и после продолжал говорить.
Невольники же приносили сорбет и прочие сладости в турецкой посуде, и Альманзор, желая доставить старику великое удовольствие, должен был сказать, что всё было устроено точь в точь, как на Востоке. Альманзор очень хорошо читал на персидском и это было главным его преимуществом в глазах старого учёного. У него было множество персидских манускриптов; из них он давал прочесть вслух юноше, затем внимательно читал сам и подмечал таким образом верное произношение.
То были счастливые дни для бедного Альманзора, ибо старый профессор никогда не отпускал его неодаренным и часто уносил он деньги, бельё и прочие необходимые вещи, которые доктор не считал нужным ему давать. Так несколько лет прожил он в столице земли франков но от этого тоска его по дому меньше не стала. Когда исполнилось ему пятнадцать лет, произошло событие, сильно повлиявшее на его дальнейшую судьбу, а именно, франки выбрали своего первого военачальника, того самого, с которым Альманзор так часто общался в Египте, своим Императором, и хотя юноша и знал, и выяснил, что за большие празднества устраивают во всех местах столицы одновременно, но даже подумать не мог, что император - тот, кого он видел в своём городе, ибо то был ещё очень молодой человек. В один прекрасный день шёл он по мосту через широкую реку, что прорезала город; вдруг заметил он среди простой солдатской формы, что опершись на перила смотрел на волны; черты лица того мужчины бросились ему в глаза и осознал Альманзор, что где-то его уже видел. Юноша перебрал образы в закоулках своей памяти и когда подошёл он к преддвериям Египта, открылось ему вдруг разумение, что человек перед ним - тот франкский военачальник, с которым часто он разговаривал в лагере и который был с ним столь благосклонен и заботлив.
Альманзору неизвестно было его точное имя, посему, собравшись духом, подошёл он к господину, называя его, как называли меж собой его солдаты и, согласно обычаю своей страны скрести руки на груди, он вымолвил:
- Салям алейкум, маленький капрал***!
Некоторое время мужчина выглядел удивлённым, пристально и вдумчиво рассматривал юношу, а после вымолвил:
- О небо, возможно ли такое? Альманзор, ты здесь? Что делает твой отец? Как живётся тебе в Египте? Что привело тебя сюда?
Альманзор не мог уже сдерживаться боле: начал он горько рыдать и спросил затем у мужчины:
- Значит, ты не знаешь, что эти собаки, твои соотечественники, со мной сделали, маленький капрал? Ужель не знаешь ты, что уже много лет не видел я земли моих предков?
- Хочется надеяться, - сказал мужчина и лицо его помрачнело, - хочется надеяться, что тебя не утащили с нами.
- И всё же, - ответствовал Альманзор, - в тот день, когда ваши солдаты грузились на корабли, видел я отечество в последний раз; они увезли меня с собой прочь и капитан, растроганный моим бедственным положением, заплатил приличную сумму, определив меня на постой у одного мерзкого доктора, что непрестанно меня избивали и морил голодом. Но послушай, маленький капрал, - продолжил он совершенно откровенно, - хорошо, что я тебя встретил, ибо ты должен мне помочь.
Мужчина, которому юноша всё это сказал, усмехнулся и спросил, чем же может он помочь.
- Видите ли, - сказал Альманзор, - было бы несправедливо от тебя чего-то требовать. Из всех тех лишь ты был добр ко мне, но знаю я, что ты беден, ибо даже будучи военачальником был ты одет куда скромнее других, а ныне, судя по шляпе и платью, находишься ты не в лучшем состоянии. Но недавно франки выбрали нового султана и без сомнения знаешь ты людей к нему приближенных, как то янычар-ага, раис-эфенди или капудана-паша; нет?
- Допустим, это так, - ответил мужчина, - и что дальше?
Ты мог бы перед ними замолвить за меня словечко, дабы спросили они франкского султана, чтобы тот отпустил меня; далее, мне нужны деньги для морского путешествия; пообещай мне об этом поговорить или с доктором, или с арабским профессором.
- Кто такой этот арабский профессор? - спросил тот.
- Ах, это замечательный человек! Но об этом скажу я тебе в другой раз. Услышали бы они оба, мне ни за что не позволили бы покинуть Франкистан. Но поговоришь ли ты обо мне с этими ага****? Скажи мне прямо!
- Пойдём со мной, - сказал мужчина, - может статься, я прямо сейчас смогу быть тебе полезен.
- Сейчас? - в страхе воскликнул подросток, - сейчас ни за какие коврижки, не то доктор задаст мне трёпку; мне нужно поспешать, мне нужно к нему в дом.
- Что ты несёшь в корзине? - спросил тот, схватив мальчонку.
Альманзор покраснел и сначала не хотел ничего показывать; наконец он сказал:
- Смотри, маленький капрал, теперь должен я прислуживать, словно презреннейший раб моего отца; доктор - человек весьма скаредный и каждый день посылает он меня на овощной и рыбный рынок, что в часе ходьбы, там должен я тереться среди грязных базарных баб, а всё потому, что там на несколько медяков дешевле, чем в нашей части города. Смотри, вот ради этой дрянной селёдки, пучка салата и куска масла, должен я два часа сбивать ноги о мостовую! Ах, знал бы об этом мой отец!
Мужчина, которому Альманзор говорил это, проникся сочуствием к нужде мальца и сказал:
- Иди со мной и не переживай: доктор тебе не помеха боле, даже если он сегодня останется и без сельди, и без салата. Смелей! Идём! - с этими словами взял он Альманзора за руку и повёл его с собой, и хотя у того сердце выпрыгивало из груди, стоило ему только подумать о докторе, во взгляде и словах его собеседника сквозила такая уверенность, что он решил про себя последовать за ним.
Итак, он шёл с корзиной в руках рядом с солдатом по многим улицам и казалось ему удивительным, что все вокруг снимают перед ними шляпы, останавливаются и смотрят им вслед. Он выразил своё удивление спутнику, а тот лишь молча усмехнулся.
Наконец они добрались до роскошного замка, куда и направился мужчина.
- Ты здесь живёшь, маленький капрал? - спросил Альманзор.
- Здесь моё жилище, - ответил тот, - я хочу отвести тебя к моей жене.
- О, да ты прекрасно устроился! - продолжил Альманзор, - видать, сам султан дозволил тебе вольготно здесь поселиться?
- Ты прав, это жилище досталось мне от правителя, - ответил спутник и повёл мальчика в замок. Там поднялись они по широкой лестнице; мужчина приказал Альманзору оставить свою корзину и прошли они в великолепные покои, где на диване сидела женщина. Мужчина заговорил с ней на каком-то незнакомом языке*****, при этом они немало смеялись и после женщина заговорив на франкском, много спрашивала Альманзора о Египте. В конце концов маленький капрал сказал юноше:
- Знаешь, что? Давай-ка я сам отведу тебя к императору и поговорю с ним о тебе.
Очень испугался Альманзор, но подумал он о своей нищете и своей Родине.
- Несчастному , - обратился он к обоим, - несчастному Аллах укрепляет душу в час великой нужды; и меня,бедное дитя, он не оставит. Но скажи мне, капрал, должен ли я пасть перед ним ниц? Должен ли лоб мой коснуться земли? Что мне делать?
И мужчина и женщина вновь рассмеялись и принялись его уверять, что ничего подобного не понадобится.
- Он выглядит грозно и властно? - не унимался малец с расспросами, - у него длинная борода? Может ли он испепелить своим взглядом? Скажи, как он выглядит?
Его спутник опять рассмеялся и после произнёс:
- Я лучше тебе ничего не буду описывать, Альманзор, тебе самому стоит определить, который из них он. Я хочу лишь дать тебе подсказку: все, оказавшиеся в тронном зале при его появлении почтительно снимают шляпу; тот же, чья шляпа останется на голове, и есть император, - с этими словами взял он мальчика за руку и отправился с ним в тронный зал.
Чем ближе подходили они к двери, тем сильнее начинало биться у юноши сердце и трястись колени. Слуги открыли двери, а внутри стояли полукругом по меньшей мере тридцать мужей, все великолепно одетые и украшенные звёздами, как это было заведено у знатнейших пашей и ага франкского короля; Альманзор подумал, что спутник его должно быть беднейший из них. Все сняли головные уборы и Альманзор стал искать того, чья шляпа осталась на голове, ибо тот и должен быть императором, но напрасны были его поиски: все держали шляпы в руках, а стало быть не было меж них императора, но вот взгляд юноши совершенно случайно коснулся его спутника, - и гляди-ка, шляпа его всё также покоилась на голове.
Альманзор был удивлён и поражён. Долго смотрел он на своего компаньона, и после сказал, снимая при этом шляпу:
- Салам-алейкум, маленький капрал! Насколько я понимаю, сам я не султан франков, посему не след мне покрывать голову, но ты, что носишь и сейчас на голове свою шляпу, - маленький капрал, неужто ты и есть император?
- Ты угадал, - ответил тот, - и прежде всего я тебе друг. Вини в своих несчастья не меня, а неудачное стечение обстоятельств и будь уверен, что с первым же кораблём отправишься ты в своё отечество. Теперь же ступай к моей жене, расскажи ей об арабском профессоре и том, что ты знаешь. Сельдь и салат я отошлю доктору; ты же оставайся жить в моем дворце.
Так сказал мужчина, император. Альманзор же пал перед ним ниц, поцеловал ему руку и просил прощения за то, что не признал его сразу, ибо для него было весьма неочевидно, что говорит он с императором.
- Ты прав, - ответил тот ему смеясь, - когда ты всего без году неделя император, на лбу у тебя сие не написано - сказавши так, дал он юноше знак удалиться.
С этого дня жил Альманзор в счастье и радости. Арабский профессор, о котором он сказал императору, ещё несколько раз посещал юношу, а вот доктора он боле не видел. Через несколько недель призвал его император и объявил, что в порту стоит корабль, на котором государь хотел бы отправить Альманзора в Египет. Юноша был вне себя от радости; через несколько дней с благодарностью в сердце, богато одаренный ценными подарками, отправился он из императорского дворца в порт и сел на корабль.
Но видно Аллах хотел ещё его испытать, закалить несчастиями его характер, не дав увидеть родного берега. Другой франкский народ, англичане, вели с императором войну на море. Они забрали у него все корабли, которые смогли одолеть, и случилось так, что на шестой день путешествия корабль, на котором находился Альманзор, окружила и обстреляла английская эскадра; это было предсказуемо посему команда пересела на корабль поменьше и последовала дальше с остальными. Но на море ещё небезопасней, чем в пустыне, где разбойники внезапно нападают на караваны, грабят и убивают путешественников. Каперы из Туниса напали на маленький корабль, из-за бури отбившийся от каравана, захватили его, а всю команду увезли в Алжир и продали.
Хотя Альманзор попал не в столь тяжёлое рабство, как у христиан, потому как был он правоверным мусульманином, но тем не менее исчезла надежда увидеть вновь отца и родину. Там он жил пять лет у богатого человека и должен был поливать цветы и возделывать сад. Муж тот умер, не оставив прямого наследника, имущество его раздали, а рабов поделили; так Альманзор вновь оказался в руках работорговца. Тот как раз снаряжал судно, дабы в другом месте продать невольников подороже. Судьбе было угодно, чтобы и сам я оказался невольником того купца и оказался па том же корабле, на котором находился и сам Альманзор. Там мы познакомились, там я и узнал о его причудливой судьбе. Но когда мы прибыли, явлено мне было причудливейшее стечение обстоятельств, которое может сотворить только всемогущий Аллах: та земля, где сошли мы на берег, была его отчизной, то место, где нас предлагали, был рынок его родного города, а единственный, кто его купил, был его отец.
*к вашим услугам (фр.)
**кандура - платье из натуральных тканей, прикрывающее всё тело.
***уже во время Египетского похода Наполеон I Бонапарт носил генеральские погоны. Однако ещё с битвы при Лоди солдаты его называли "маленький капрал", потому как он лично участвовал в битве, рискуя жизнью.
****Ага - здесь - старейшины.
*****родным языком Наполеона был корсиканский диалект итальянского языка.