С Центрального входа. 10

Александр Сосенский
7 мая.
  После митинга у стеллы «Ушедшим в бессмертие», ветеранов проводили в студенческую столовую, где, по слухам, до сих пор пекут пирожки по рецепту 1889 года.
 Ответственный за мероприятия решил пошутить над Ник. Виком. и голосом сытого барина, небрежно поинтересовался. 
—А ты что, жрать не будешь?
—Как не буду? – взвился Ник. Вик. – Ещё как буду!
 —Второй столик от входа. Беги, пока всё не схарчили.
 
Через пять минут дюжие официанты спустили с лестницы орущего, что ему тоже положено, Ник.Вика.
 Стало жалко прожорливого полудурка.  Дождавшись, когда он пережуёт и проглотит обиду, нашёл в интернете и предложил ему адрес ближайшего фудшеринга. Ник.Вик. посыла не понял и послал...

Грустный вечер. Татьяна уехала в командировку. Из эсэмэски узнал, что её срочно послали с экспедицией в Старую Ладогу, Великий Новгород, Псков… Она такая востребованная! Специализируется на итальянском позднем возрождении, но вот ведь отправили на русский северо-запад. Горжусь ею!

Хотел пригласить в гости Дока, к сожалению, он тоже куда-то уехал. Костя-контрабандист, сокращённо -К.К., уплыл в Данию налаживать отношения с кришнаитами Христиании. Поэт, который тоже Костя и в начале нашего знакомства требовал, чтобы его именовали К.К., хотя он и Анатольевич, но будучи поэтом, он якобы имеет больше прав на эти инициалы. Однако Док заметил, что творческому человеку негоже повторяться, а если ему дорога буква Ка, то мы можем звать его Ка-Ка, в виду того, что Ко-Ко и Ки-Ки уже заняты, а Ку-Ку и Кря-Кря он сам не захочет. Поэт поразмыслил и предпочёл остаться просто Поэтом.
Хотел пригласить его на ужин, однако Севка сообщил, что тот уже три дня как празднует, и чтобы с ним нормально поговорить нужно догонять…, в общем, мне столько не выпить!

9мая.
Праздник Победы!
Открыли стоянку перед домом. Старый бугристый асфальт поменяли на пористый. Не большая, но победа!
А мне до победы 295 дней.

10 мая.
«Для нормального функционирования вахтёр должен питаться в специально определённые часы."     (Из должностной инструкции).
 
На гранитном носу Васильевского острова от «Стрелки» до первой линии угнездились тридцать две жирных точки общепита: итальянские таратории, грузинские духаны, индийские дхабы, китайские, вьетнамские, южнокорейские, и прочие азиатские жральни, американские фастфуды и отечественные трактиры, корчмы, кабаки… Поначалу я намеревался обойти их все с целью составить для василеостровцев справочник, наподобие Мишленовского, в котором со свойственной мне честностью дал бы субъективную оценку интерьера, гигиены, комфортности, вежливости персонала, съедобности и оригинальности кухни. Но подумав, осознал, что не смогу осуществить столь масштабный проект, ввиду того, что он чреват, опять же, масштабным расстройством пищеварения... И всё-таки, скорее от скуки, чем в познавательных целях, решился на посещение нескольких заведений…
 
 Так в начале мая набрёл на расположенный в полуподвале японский ресторанчик; в низеньких окнах фотографии обнажённых якудз с замысловатыми татуировками на бугристых телах. Над дверью калиграфическая вывеска: «Нагасаки». Вспомнилась грустная песня про некоего капитана, влюблённого в девушку из этого славного города…  В голове возник образ портового притона и слова: «… у ней такая маленькая грудь и губы, губы алые, как маки…» И ещё: «…её зарезал господин во фраке…».  Немного робея, спустился в полумрак помещения. Остановился, давая глазам привыкнуть…, и прирос к полу, неожиданно узрев напротив свирепого самурая.

Его лоснящийся лоб, переходящий в бритый череп, воинственно бычился вперёд. Остатки чёрных, как смоль, волос, собранные на макушке в упругий шарик, были проткнуты двумя металлическими иглами. Сжатые в тонкую линию, наподобие раскалённого лезвия катаны, губы, зло шипели. Прищуренные раскосые глаза с кошачьими зрачками смотрели презрительно вызывающе, пугающе не мигая… В тусклом свете бумажных фонариков самурай отточенными движениями сэнсэя японских мясников, разделывал сверкающим тесаком беззащитную свиную лопатку, превращая её в кучу кровавого фарша. К зловещему стуку тесака присоединилась деревянная дробь сандалий. Из-за спины самурая выбежала женщина-кукла с белёным лицом, размалёванным синей и алой тушью, облачённая в цветное кимоно с нелепым бантом у основания спины. Сложив вместе ладошки, она принялась безостановочно кланяться, будто китайский фарфоровый божок и, скрипя прокуренным голосом, завопила.
—Коннитива! Коннитива! Коннитива…

Я опешил: что делать? Японскому-то не обучен… Тем временем самурай, прикончив лопатку, с размаху воткнул тесак в разделочную доску и заорал на меня, словно на попавшегося воришку.
—Го-кигэн иката дэска?!
Убегая, я всё прислушивался: не стучат ли за спиной деревянные сандалии-гэта, так похожие на миниатюрные скамеечки.

 Из «Нагасаки» перебрался в «Ханой». Еда там наверно хуже, зато безопаснее…
 Сидя на циновке и давясь ху-тью (лапшой с рисом), я разглядывал фотографии вьетконговцев, входящих в освобождённый Сайгон. Мужественные лица воинов так подействовали на меня, что я поклялся отомстить самураям, нарушившим границу моего спокойствия. Напевая: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает», открыл ноутбук и стал готовиться…

Сегодня я явился к ним снова…
Действующие лица те же: размалёванная, обкуренная гейша, кровожадный самурай и я - несостоявшийся кулинарный камикадзе. При моём появлении белое лицо гейши исказилось гримасой, и она завизжала ещё противнее, чем в прошлый раз.
—Коннитива! Коннитива… (Добрый день! - здесь и дальше даётся перевод, так как я не уверен, что все понимают японский язык).
Самурай, размахивая тесаком, заорал следом.
—Го-кигэн иката дэска? (Как поживаете?)

Но я, как уже говорилось, подготовился: измазал лицо полосами тонального крема, голову повязал белой косухой с красным кругом посередине, накинул оранжевую куртку в зелёных иероглифах, подпоясался фиолетовым поясом, скрыл глаза под тёмными очками в стиле панды, сжал в руке бамбуковый веер… Войдя, я, как заправский вайпер, выпустил  струю белого дыма в потолок, встал в позицию «бешеной цапли»: правая нога согнута и отклячена, левая ступня приподнялась на цыпочки. Левая кисть вытянута вперёд, пальцы собраны в клюв, правая рука отведена, веер – трепещет, изображая хвост цапли в полёте. Для полноты картины не хватало лишь гулкой дроби больших барабанов-тайко.

Насладившись тишиной и дождавшись, когда дым окончательно рассеется, я сквозь сжатые зубы зарычал на гейшу.
—Одзямасимас. Вата си-ва о-нака-га сукимасита! (Извините, что беспокою. Но мне хочется есть!)
—Ой!- ёкнула она и привалилась к стойке. Я перевёл грозный взгляд на самурая и рявкнул.
—Цуги-ва, доко дэс ка?! (Какая будет следующая остановка?)
Самурай дрогнул, не выдержав моего напора, юркнул за ширму с дерущимися драконами.
—Дэва о-карада-о таисэцу-ни! (Берегите себя!) -  крикнул я вслед, словно пустил стрелу в спину. Затем, легко сбежав по ступенькам, остановился перед бледнолицей. Обмахивая её веером, ехидно поинтересовался.
—Басуцуки-но хэя-га хосий. (Мне нужен номер с ванной)
—Извеняйте…, - захныкала она, —не разумею по-японски…
—А чего тогда посетителей морочите?
—Хозяин велел. Вот мы две фразы и зазубрили…
—Позвольте, а этот повар, разве он не настоящий японец?
—Не, шо вы, - чистокровный узбек. Он и по-русски то плохо… А вы сами-то, не из миграционной службы?
—Нет, не из миграционной.
—И не из налоговой?
—Да нет, я просто поесть зашёл.
—Пресвятой Богородице слава! Будь ласка. Сидайте тута.  Шо кушать будите?
—Рис волосатый есть?...

Сегодня утром на Неве стояли корабли, прибывшие на парад в честь дня победы, вечером иду домой, а их и след простыл. В Балтику вошёл американский эсминец и наши отправились на перехват. Зарубежные СМИ тут же возмутились: Россия бряцает оружием!
Укрыться бы России под снежным одеялом на несколько лет… Пускай НАТОвцы между собой перегрызутся. А тут мы бах и опять материализовались…
Задремал перед телевизором…

Суббота.
С утра паника и беготня. Приезжает Бастрыкин - глава следственного комитета.
Напротив центрального входа вороны распотрошили урны, усеяв асфальт мусором. Встречающие высокого гостя, а возможно и проверяющего (кто его знает зачем едет?), подняли ор: «Безобразие! Бардак! Убрать немедленно!»
Дежурный звонит диспетчеру. Диспетчер отчитывается: в субботу у дворников выходной и предлагает позвонить главному инженеру… Звонят. Названивают. Трезвонят…

Прибежала комендантша, набросилась на суточную: «Могли бы и сами убрать! Я на вашем месте обязательно бы…»
Суточная тихо: «Кто мешает?».
Комендантша, натянув перчатки, схватив полиэтиленовый пакет, бросается на урны... Пять минут аврала - пакет полный, улица чиста. Ещё через минуту примчалась на такси, вызванная уборщица, запыхавшаяся, с размазанной вокруг рта яичницей. Выслушав от комендантши рассказ о её подвиге: «Если б не я, то не знаю, чтобы и было?», проникается оголтелым энтузиазмом и начинает самоотверженно дезинфицировать туалеты. По зданию распространяется удушливый запах хлорки.
Этот противный запах напомнил случай из моей недолгой армейской службы.

 Однажды на сборах, один из «чистюль интеллигентиков, шибко умных маминых обсосов», как говорил товарищ прапорщик, дабы не мыть казарменный (пяти толчковый, триждызнамённый туалет- типа сортир), высыпал в писсуар мешок хлорки. Дым и вонь страшные, невозможно войти. Но жизнь заставила, и солдаты приспособились. Стали пользоваться противогазами, которые всегда лежали в тумбочке дежурного по роте. И надо же так совпасть, приспичило по большому маленькому майору, редкой, доложу вам, вредности человеку. Облачился он в противогаз, проник в задымлённое помещение, уселся над лункой. То ли рыбу ловит, то ли стратегию вырабатывает… Только тут заходит солдатик, натурально, тоже в противогазе. Видит в тумане у восседающего над пропастью, майорские звёзды. Смекнул кто перед ним... Подбежал, сорвал противогаз и ходу. Майор было орать, но сразу задохнулся, слёзы, сопли ручьём… Вывалился из туалета, рожа красная, хрипит, ползёт к нам зигзагом, штаны, спущенные по полу, волочатся. А мы смотрим и гадаем, что бы это значило? Демонстрация воздействия отравляющих веществ или навыков ползанья по-пластунски? Вдруг он сейчас вскочит и прикажет повторить, а ты главное-то проглядел…

…Через час построили роту на плацу. Последовала команда: «Газы!».  Майор вдоль строя бегает, высматривает своего обидчика. Да как его опознаешь-то, лица ведь он не видел, а так, все одинаковые – зелёненькие человечки.

 Отвлёкся я.
 Пренеприятное известие к нам едет… А он, сами знаете с кем на дружеской ноге! Да и не просто наверно едет, а по государственному делу… Недавно в интернет информация просочилась: Счётная палата насчитала 500 миллионов рублей нецелевого использования бюджетных средств, выделенных университету… Это вам не борзые щенки! С другой стороны, Бастрыкин - выпускник университета… Может он и не из-за денег? Просто соскучился по alma mater?
Хотя... Некогда им в Москве скучать. У них развлекухи хватает! Наверняка донесли…
Проколов-то хватает…
Вот недавно реставрировали решётку вокруг университета. Получилось на удивление хорошо; ленточный постамент из пудовского известняка перебрали и отшлифовали. Чугунную решётку выпрямили, отломанные наконечники копий приварили…
Даже «окно» сделали, для клёна, что рос под наклоном и в решётку упирался. Общество в восторге.
—Надо же, дерево пожалели, в чугунине кусок вырезали! Не иначе на реставраторов университетский дух снизошёл!
—Да какой дух? Это их Сам попросил!
—Который Сам? Сам-сам или Сам-Самыч?
—Вам не всё ли равно? Главное, гуманизм восторжествовал! Кричите – Ура! Подбрасывайте чепчики.
Спустя неделю дерево рухнуло. Оно оказалось насквозь гнилым и не выдержало весеннего ветра…

Древесину убрали, а прогнутая секция осталась. Реставраторы наотрез отказались бесплатно восстанавливать. Теперь однообразно-прямолинейную красоту оживляет наклонившийся вперёд фрагмент с вырезом, который студенты тут же завесили плакатом: «Запасной вылет».
Хотя маловероятно, чтобы Бастрыкин прибыл из-за глупого плаката, тем более что его сразу сорвали, изорвали в клочья, сожгли и пепел развеяли.
Отдел охраны нервничал по другому поводу…

Как уже говорилось, чугунная решётка стоит на известковом постаменте. И вот на этот красавец постамент некто нехороший навалил огромную кучу (сами знаете чего). Естественно, что она тут же привлекла всеобщее внимание.
Иностранных туристов поражало не столько сочетание несочетаемого: университета и дерьма, а прежде всего внушительный объём, извергнутый распоясавшимся творцом. (Почему-то большинство зарубежных гостей приняли кучу за уличный арт-объект. Ну, а что же ещё?)
 
Начальники, в их числе бывшие работники правоохранительных органов, обращали внимание на рост нагадившего, так как только очень длинному (не могу назвать его высоким) субъекту, никак не меньше двух метров, было по плечу, точнее по … «вам по пояс будет…» сиё мерзкое деяние. Конечно, рассматривались и другие варианты возникновения нерукотворного объекта. Например, бомбометание с квадрокоптера управляемого из машины с дипломатическими номерами или доставленного по предварительному сговору преступной группой лиц с конспиративной квартиры частями под покровом ночи и уже на месте быстро (не иначе тренировались, гады) смонтированного… Предположений высказывалось много и самых разных, вплоть до инопланетного происхождения объекта. Могучая кучка не на шутку взволновала универсантов.

И всё же, основной версией осталась одиночная акция длинноногого злоумышленника. Теперь предстояло выяснить его намеренья. Против кого конкретно направленна куча? Против свободного изъявления на выборах? Против отечественного образования? Или персонально против руководства СПбГУ? В любом случае для начала следовало взять на исследование материал жизнедеятельности неизвестного, чтобы потом сравнить с материалом подозреваемых. Но никто не желал брать…, справедливо опасаясь вляпаться в грязную историю, от которой потом не отмоешься.

И хотя начальство опасалось, что за неизвестно чьи фекалии им оторвут родные тестикулы, но сделать ничего не могло. (Не самим же мараться?) Университетские дворники доказывали, что их территория заканчивается до решётки. Городские возражали, что если решётка принадлежит университету, то и всё, что лежит на ней, автоматически принадлежит университету. Университетские возмущались.
- Этак вы повадитесь на неё валить, с улицы-то сподручнее будет, а нам за всеми подтирать что ли?
Пока улаживали межведомственный конфликт, неожиданно грянул Следственный Комитет, в лице Бастрыкина. У дворников был выходной, комендантша ограничилась мусором, уборщица дезинфекцией…
 Куча на постаменте продолжала благоухать… Руководство тряслось: как бы не увидел, как бы не унюхал...
 
Вмешалась природа: после обеда, к всеобщему облегчению, нависшую над университетом тёмную громадину неба, вскрыла своим консервным ножом молния. Хлынул ливень, первый в сезоне дождей…
Кучу смыло.
 Бастрыкин уехал.
В университете учредили фонд управления целевым капиталом. А у универсантов появилась новая временная памятка: «Это когда же было? – уточнял кто-нибудь. «Ещё до кучи», - отвечали.

Понедельник.
Тосковал…

Среда.
Утро туманное... Понуро плетусь вдоль набережной, сплёвывая в воду. Закружились над головой разбуженные чайки.
—При-и-и-пер-ся! При-и-и-и-пер-ся!
—Отвяжитесь, безмозглые!
 Обиделись, построились клином и на бреющем - Бух! Бух!
Уворачиваюсь, уворачиваюсь…
Бух!
 Попали…
—И-и-и…Хи-хи… - Смеются засранки.
Утёрся…, утешаясь народной приметой…
 Действительно, зачем припёрся в такую рань?
Не спится. Скучаю по Танюше. Очень скучаю, очень, очень…
 
На работе накрыл «кошмар Бубликова» из «Служебного романа», не отрываю взгляда от ножек студенток, подымающихся по лестнице. Пялюсь на сжимающиеся, разжимающиеся, подрагивающие ягодицы.
«Кому-то нравятся дам лица,
Кому-то- ноги, ну а мне
Всего милее ягодицы,
Что снизу крепятся к спине.»

Ещё ямочки с обратной стороны коленок, танцующие бёдра, колыхающиеся груди… Молодое, упругое тело…  Некоторые искусительницы без страха прут на рог вертушки. Призывно смотрят в глаза… Пухленькие губки полуоткрыты для выдоха: «Да». Жму кнопку… А она идёт, не спеша, грация пантеры, нога от бедра… Жму, жму, сильнее, чаще… Она словно чувствует прикосновения и, кажется, вот-вот застонет…

 В домашнем фотоальбоме хранится одна карточка, которую я долгое время стеснялся. На ней я совсем маленький белокурый мальчик стою, вцепившись ручонками в спинку деревянной кроватки. Из-под коротенькой рубашонки торчит задранный вверх писун, ещё секунда и брызнет… И он, то есть я, понимая неизбежность надвигающегося, скривил личико, готовый разреветься.
 Сегодня, как тогда: задрался писун и хочется плакать. Таня! Танечка!!! Ну, когда же ты вернешься?