Кральград был замотан в ночь, как деревяшка с расщепами в моток чёрной пряжи. Даже пожарная башня, на которой каждый вечер зажигали семь фонарей, еле виднелась сквозь осеннюю мглу.
- Как бы нам не промахнуться, - крикнул Тиур, стараясь преодолеть свист ветра. - Не то влетим в болото к вгерским дядьям - то-то они повеселятся!
- Может, за шпиль городской ратуши зацепимся штанами? - поддакнул Зяблик. - Дырами в портках разве, что бурмистра смутим да нервных монашек!
- Как же, - хохотнул ведьмак. - Испугаешь монашек мужскими причиндалами! Не на тех напал! А вот господаря Тишлу точно впечатлим тройным "набором"!
Порывы ветра начали слабеть, и сквозь них прорезался голос красного мага:
- Снижаемся. Куда нам лучше упасть, чтобы было достаточно места для "прогулки" за душами?
- Может, у реки? - вспомнил Тиур. - Нельва там проводит ритуал соединения свободной души и женского лона.
- Ага! - сказал маг. - Но мы-то с тобой - не ведьма Кральграда, которая знает, в кого вкладывать Силу дикого Бога. И скажи на милость, как собрать такую ораву женщин посреди ночи вне уютной постели? Ерунда тебе в голову пришла!
- А я бы поглядел, - мечтательно произнёс менестрель. - Оргии, вообще, моя слабость! Вот однажды попал я на празднование дня Дорчего Гулла в Ковгарии. Потом этот самый "гулл" у меня три недели встать не мог. Так уработался !!!!!
Их сильно встряхнуло, и крыши домов придвинулись так близко, что Зяблик задёргал ногами, ожидая. что своей скромной персоной проломит черепицу, перекрытия и разом окажется в хозяйской столовой в качестве незаказанного десерта.
- На рыночную площадь выводи! - крикнул ведьмак. - Прилавки - по краям. А центр свободен.
Смерч закрутился между городской стеной и двухэтажными домами богатых торговцев. Мелькнула грязная рожа нищего, прикорнувшего в тачке. Посыпались мелкие камни с арки над воротами. Взвыл стражник, придавленный пустой винной бочкой. И разом всё стихло. Ведьмак подбросил вверх знак Рарога, который завис над ними, ярко освещая площадь. Колдун, ощутив твёрдую землю, попытался вырваться из-под красной сети, но чары Полынных ведьм сковали его столь прочно, что он мог лишь рычать от бессилия. Нельва, оказавшаяся в его объятиях, смотрела сквозь призрачные "ячейки" и молчала.
- Я могу остановить время, сделав его "никем", - спокойно сказал Чьок-Пранг. - Став безликим, оно поможет нам раскрыть матки женщин, готовых для встречи с возвращёнными жизнями. Мгновения сами создадут "поля", где прорастут вызревшие зёрна.
Тиур кивнул. А менестрель, пощупав свой талисман - медную монетку, добавил:
- Мне кажется, что я смогу вытащить из Триголаса детишек, похищенных им. Вернее, их души. После того, как юная Смерть напоила меня чистейшей водой, я стал видеть суть любого и отделять от неё налипшее или покраденное у других.
- Осталось всего ничего, - нахмурился ведьмак. - Снять сеть и обездвижить колдуна, не убив при этом Нельву.
Он уставился на Триголаса, ехидно щерящего крупные зубы.
- Что, боишься за свою чертовку? - спросил Тхош-ир-Ваул. - Знаешь, ведь, что я уволоку её за собой в Бездну. Не хочу, чтобы демоны жрали только меня. Пусть и ею полакомятся!
Колдун остановился, потёрся подбородком о пышные волосы чародейки и выдал:
- Хотя возможно соглашение! Вы освобождаете меня. Я в свою очередь отпускаю эту кошечку. Правда, не сразу, а как только удалюсь от Кральграда на... Да, на два дня пути. Так вы меня не достанете!
- Не верь ему, любимый! - твёрдо сказала Нельва. - Он не привык отдавать то, что присвоил. И меня вернёт по частям. Голову - в корзинке с капустой, груди - в бочонке с пивом, задницу - в студне. А уж костяк продаст аптекарю, чтобы тот привлекал диковиной посетителей.
Триголас прижал её крепче к себе и засмеялся:
- Как всегда, права! И посему отправляйте нас поскорее в Пустоту!
- Пустота... - вздохнул Тиур. - Какой же я болван! Право на решение Богов! Пустота, как женщина. Женщина, как Пустота.
В воздухе возник танцующий меч из прозрачно-синего льда.
- Я выбираю Пустоту, - крикнул ведьмак, чувствуя, как холодное Пламя обжигает ему ладонь и, освирепев, поглощает его самого, друзей, Нельву, чёрного колдуна и весь город.
Пустота жива, поскольку страсть её питается смертью.