Как помнят все почитатели бездонного авторского таланта, в Главе 40 Великих Скрижалей, в качестве одного из героев выступил Сережа, супруг Оли Важенкиной. Той само;й девушки, с одной стороны, обладавшей крепкой попкой, с другой, имевшей свойство в течение буквально нескольких минут испытать яркий и запоминающийся оргазм, а с третьей стороны, позволившей нам увильнуть от необходимости продираться сквозь пучину практического психоанализа, подарив автору возможность спокойно выпить лишний бокал Брунелы.
Напомним, что Сережа трудился в совершенно закрытом НИИ, разрабатывавшем что-то вертикального взлета, о чем не только говорить, но и даже думать было строжайше запрещено.
Дядя Гена числился в этом же НИИ кажется техником, а работал на самом деле фрезеровщиком, токарем, карусельщиком, слесарем, сварщиком и вообще мог руками сделать все, включая то, что сделать руками невозможно даже теоретически.
Помимо золотых рук, которые вместе с золотыми головами были впоследствии успешно замещены золотыми зубами, дядя Гена обладал неплохой общетехнической культурой, читал самые замысловатые чертежи и с легкостью непринужденной мог выполнить любую инженерную работу.
Для тех, кто хоть немного знает, или хотя бы теоретически представляет устройство отечественной "оборонки", не является секретом, что такие "дяди Гены" были одним из столпов, держащих всю эту шатающуюся, скрепленную просроченной эпоксидкой, соплями и матом, смазанную жидкостью "WD-40", отчаянно трещащую конструкцию, называемую "советская военная мощь".
Водились они, в большинстве своем, в так называемых "ящиках", то есть закрытых НИИ.
За ними охотились, их сманивали и подманивали, с их недостатками и особенностями мирились, а директор, ну в крайнем случае главный инженер, мог лично участвовать в выведении их из запоя, держа им голову за лоб, когда они блевали на черной лестнице, отведенной под курилку.
Думаю не надо объяснять, что все дяди Гены (дяди Миши, дяди Гриши, дяди Лёши) поголовно были запойными алкоголиками, чему в немалой доле способствовали доступ к спирту (и не только техническому), ну и те же золотые руки, способные минут за десять соорудить самогонный аппарат любой степени сложности.
Наш дядя Гена не пил. То есть вообще и совсем. Те, кто не был знаком с ситуацией, полагал, что дядя Гена зашит. Или хорошо закодирован. Возможно, даже самим министром Среднего машиностроения лично. Потому что все остальные дяди Гены (дяди Миши, дяди Гриши, дяди Лёши) пили страшно. А наш — ни-ни. Просто не любил алкоголь ни в каком виде. Даже пива не пил, даже сухарика в рот не брал (крымское, сухое). Вот такой был человек, наш дядя Гена.
Росточку он был низенького, волосы седые, сложения корпулентного, поскольку пить дядя Гена не пил, а пончики очень жаловал, съесть их мог целую гору. Запивал он пончики двумя пакетами трехпроцентного кефира, что и составляло его обед (завтрак, ужин — в зависимости от смены).
По коридорам супер закрытого, супер военного, суперсекретного НИИ, дядя Гена ходил в рабочей одежде - вся в масляных пятнах неопределенного цвета, бывшая когда-то синей курточка, одетая прямо на голое тело, такие же холщовые штаны. На ногах, разумеется, порванные сандалии, конечно, на босу ногу, конечно, в любое время года.
За проходную дядя Гена выходи;л уже при полном параде — старинные черные брюки, голубая рубашка, с затертым до крайней степени воротничком (можно предположить, что их, рубашек, было все же две, одинаковых, и они с некоторой периодичностью сменяли друг дружку), коричневый галстук на резинке с "вечным узлом", из пятидесятых, коричневый же пиджачок тех же лет. В холодное время года этот сюжет дополняло пальтишко с искусственным меховым воротником и в некоторый разнобой пришитыми пуговицами.
Картину неплохо бы украсила кепка летом и шапка-ушанка зимой, а ровно это все и наличествовало.
Лет дяде Гене в то время было где-то между тридцати пятью и пятьюдесятью тремя. Все дяди Гены (дяди Миши, дяди Гриши, дяди Лёши) возраст, как известно, имеют неопределенный.
У дяди Гены имелась такая округлая, на коротких ножках жена и, по слухам, еще и дочь. Думаю, тоже какая-то такая же, округлая.
Ну так вот, дядя Гена. Даже отпуск директор панически боялся ему подписывать. Во-первых, сманят непьющую легенду. Во-вторых, - непрерывный аврал, ведь без дяди Гены какое-нибудь опытное "Изделие ЧМ-102/б" не только не взлетит, но и разнесет еще за собой что-то нужное и перспективное.
Не пил дядя Гена. К тому же человек был довольно приятный, отзывчивый, я бы сказал душевный. То есть, правда, душевный, безо всякой иронии. Поможет молодому инженеру, подскажет, покажет как надо, останется в чужую смену, коли требуется.
Но... Все же было это самое "но", куда ж без него...
Дело в том, что дядя Гена неважно переносил осень и совсем плохо весну. В эти времена года он начинал следить за девушками и молодыми женщинами, находящимися в ранней стадии репродуктивного периода.
То есть он с ними не знакомился, в прямом смысле, может, стеснялся или боялся бесперспективности, отказа, грубости, — не знаю. Дядя Гена, присмотрев на улице (в метро, автобусе, парке) какую-нибудь девушку, как бы в нее "влюблялся".
А дальше начинал выслеживать, выяснять, где и с кем она живет, где работает или учится, с кем встречается, как проводит свободное время. При этом делал это все дядя Гена тщательно, будто вытачивал какой-нибудь сложный кулисный механизм. Технологию слежки он отработал филигранно, став в искусстве топтунов, как и в токарном мастерстве, настоящим профессионалом. Сбросить хвост в виде дяди Гены не удалось бы даже самому Штирлицу.
Но дядя Гена шел глубже в изучении объекта своих томлений - знакомился потихоньку с соседями "избранницы", забирал ее почту, наведывался под разными предлогами, например, в деканат, если она училась, "провожал" от работы домой.
Девушкам эта деятельность почему-то не нравилось, и они, глупые, не ведая своего счастья, бежали жаловаться в милицию.
Грубые милицейские солдафоны прерывали развитие очередного романа дяди Гены и, хорошо его зная за долгие годы, упекали влюбленного в Кащенко.
Там дядю Гену тоже прекрасно знали, быстро приводили в порядок и отдавали обратно на баланс в сверхсекретное НИИ. Ибо опыт показывал, что если держать его на излечении больше чем две недели, главврачу будут звонить из Минздрава, поскольку обороноспособности отчизны мог быть нанесен непоправимый ущерб.
В семью и на работу дядя Гена после очередного посещения психушки возвращался грустный, поникший, какой-то вялый, потерявший надежду и любовь всей своей жизни. Драма утихомиривалась в межсезонье, обрушиваясь девятым валом со следующим отлетом или возвращением перелетных птиц.
На некоем этапе этого цикла, кругленькая жена, услышав мартовскую капель, начинала укладывать дядю Гену в психушку заранее, не дожидаясь милицейских протоколов. Это, конечно, несколько облегчало ситуацию, временно выводя Казанову из области его фантазийных романов с юными наядами. Но, как и все медали на свете, имело обратную сторону.
Душа дядя Гены активно протестовала, подвигая его заводить уже абсолютно реальные отношения с вполне взрослыми тетеньками. Тут обходилось безо всякой романтики, типа посещения деканатов и вздохов на придомовой лавочке.
Как-то темной субботней ночью в квартире одного из близких друзей автора, недавно начавшим работать в том самом НИИ, раздался звонок в дверь. Дядя Гена попросился переночевать, объясняя это ссорой с кругленькой супругой. Время было советское, чувство взаимопомощи скрепляло народ не по-детски, отказать великому Мастеру, который мог подковать даже инфузорию туфельку, было невозможно.
Правда, приятель автора жил в сорока метровой проходной двушке, на первом этаже, с только что родившейся дочкой, женой, ее мамой и братиком-подростком. Это нисколько не смущало дядю Гену, тем более он принес с собой, в качестве дара, две бутылки напитка "Буратино" (напоминаю, - мастер не пил!).
Немного помявшись в коридоре, дядя Гена уже сам открыл входную дверь и широким зазывающим жестом пригласил войти (в чужую квартиру, заметим, в два часа ночи), некую торчащую в подъезде даму.
Дядя Гена объяснил, что они совсем недавно, часа два назад познакомились, что она из Азова, проездом в столице, работает там кассиром в мебельном магазине, ну и, естественно, про то, как они просто моментально почувствовали, что словно созданы друг для друга.
Подобную историю про дядю Гену мог бы рассказать почти любой его коллега из сверхсекретного НИИ.
Однажды, от безысходности, дядя Гена завалился с какой-то провинциалкой даже к главному инженеру. Тот был так потрясен, что просто сидел на кухне, глядя прямо перед собой, и бормотал не понимающей ничего супруге, что при невыполнении гособоронзаказа - прощай Москва, служебная квартира и партия (коммунистическая). А зависит то, что им пока не надо переезжать на испытательный полигон в Казахской степи, от дяди Гены.
Автор более чем уверен, что в отдельные моменты руководство сверхсекретного НИИ говорило друг другу, -"Лучше бы он пил".
Чем же все это кончилось? Не поверите, мои дорогие, - кончилась эпоха.
Сверхсекретный НИИ развалился, как ему и было предначертано судьбой. Лучшие инженеры потихоньку покинули отечество, автор все еще поддерживает отношения с некоторыми из них.
Дядю Гену позорно уволили, перед этим долго мучили, месяцами не платили зарплату, будто отыгрывались за все "унижения" прошлого, когда приходилось снисходить до его странностей. Мастер стал не нужен.
Перед уходом из института, которому была отдана целая жизнь, дядя Гена изготовил из марочной высоколегированной стали настоящий шедевр - эрегированный мужской половой о;рган.
Как он это сделал - уму непостижимо. С мельчайшей проработкой деталей, вздувшимися венами, складками, надорвавшейся уздечкой, сползшей с блестящей головки крайней плотью, напряженный, слегка искривленный, словно через доли секунды готовый выплеснуть из себя всю суть своего существования.
Даже если это было бы бронзовое литье, создать чудо мог лишь настоящий гений. Но как вырезать такое из цельного бруска стали?!
Член был намертво приклеен к сверкающему, словно вылизанному постаментику. О его форме (постаментика) любой читатель, или читательница, могут легко догадаться.
На постаментике полукругом были выгравированы годы работы дяди Гены на благо обороноспособности страны, номер почтового ящика и некое благое пожелание руководству родного НИИ, связанное с правильным использованием этого сувенира.
Дядя Гена на прощание выставил "Изделие ЧМ-102/б" (Член Мужской-102/б) на столе у Генерального. Напрасно. Такое можно было бы и на Сотбисе выставлять.
В наши времена реальную оборонку сменили на мультики, сопровождаемые угрозами и вообще ни на чем не основанными разговорами о тайном, видимо, где-то в подземельях Геленджика разрабатываемом оружии.
По большому счету, наверное, это и к лучшему.
На месте сверхсекретного НИИ теперь, как и положено, колосится жилой многоэтажный комплекс с подземным паркингом и чудесным видом на третье транспортное кольцо.
А я завел бы в этом жилом комплексе музей советской оборонки. Там многое есть что выставить, поверьте. С главным экспонатом - "Изделие ЧМ-102/б", который посетители и посетительницы могли бы взять в руки, подержать, погладить. При желании даже потереть. На счастье, или удачу.
Это ведь все, что теперь осталось, подумалось автору в этот Рабочий полдень.