Писатель лежал на огромном кожаном диване и, подперев рукой подбородок, смотрел в бесконечность времени и пространства. Третью неделю он почти непрерывно находился в горизонтальном положении и страдал от творческого кризиса. Единственная мысль, возникавшая в его голове с пробуждением и исчезавшая во время сна, была мысль о смерти.
«Я умер и этим все сказано. Чем, собственно, я отличаюсь от трупа? Ничем! Покойник лежит в могильной тишине, и я неподвижен и молчалив. Мертвеца не беспокоит окружающая суета, и мне наплевать на все, что происходит рядом. Как ничтожен и жалок мир! И я крупица этой бесполезной мерзости. Печально осознавать свой бесславный конец, но истина очевидна. Как хотелось изменить человечество, разбудить дремлющие души!.. И вот так глупо все кончилось».
- Муза, чайку с лимончиком, - выкрикнул писатель, и через минуту перед ним появилась чашка с напитком.
Он сделал несколько больших глотков и продолжил страдать, не найдя гармонии в выпитом чае. Сумрак общей безысходности создал в его голове образ ледяной ночи, и ему стало холодно.
- Муза, дай одеяльце, любовь моя, - сказал писатель, и спустя несколько секунд на него уже опустился клетчатый плед.
Ощущение холода прошло почти мгновенно, и писатель задумчиво произнес:
- Муза, убери, пожалуйста, этот покров с моего бренного тела.
Плед исчез, и писатель стал рассматривать белое пространство потолка.
- Сходи в магазин, - раздался требовательный женский голос.
«Какая мелочная просьба в период катастрофы разума! И я называю этого человека: Муза! Нет, так жить нельзя! Пустота и пошлость - вот все, что меня окружает».
- Картошки купи и хлеба, - продолжала калечить душу писателя женская речь.
- Я что-то захворал, Муза. Давай я завтра схожу.
— Вот и жрать ты завтра будешь! - вынесла приговор женская ярость.
«Какая непростительная грубость! Хочется кричать от безысходности. Уйду я от вас всех, как Лев Толстой, тогда поймете, кого вы обрекли на вечные скитания. Надо бежать из этой бытовой тюрьмы. Прямо как есть, в тапках и халате, бежать туда, куда уходит солнце».
- Последний раз спрашиваю. Ты идешь в магазин или нет?
Писатель увидел в своих мыслях, как палач заносит топор над его шеей, и в ужасе вскочил с дивана. Он заметил потухшим взглядом горящие от ярости глаза существа, желавшего лишить его жизни. Муза стояла в дверном проеме, уперев одну руку в бок, а в другой - держала сковородку.
- Картошки хочу на обед пожарить, - объяснила женщина наличие кухонного предмета.
- Хорошее дело, - согласился писатель, скидывая халат и натягивая брюки. – Крахмал очень полезен для мозга.
Когда он надевал пиджак, в его голове неожиданно возник процесс выращивания картофеля. Писатель замер, развивая мысль, и судорожно заговорил:
- Знаешь, Муза, сейчас пришел потрясающий образ. Человеческие руки берут мертвый картофель и заставляют его прорастать. После этого воскресший клубень закапывают в землю. Потрясающая метафора жизни и смерти. Люди кладут картофель в могилу, засыпают землей и ждут урожая на кладбище картофеля. Они бережно ухаживают за могилками, и происходит чудо – рождается нечто новое.
- Ничего там кроме картошки родиться не может! - женский голос нес явный оттенок угрозы.
- Ты не понимаешь, Муза. Представь: из могилы появляется новая жизнь. Это восхитительно.
- Если я тебя прибью сейчас сковородкой - мне ничего не сделают.
- Почему? - растерянно спросил писатель.
- Потому что, когда меня спросят: за что вы его убили? Я отвечу, что из-за картошки, и перескажу весь этот бред про могилы. Меня признают невменяемой!
- Муза, любовь моя, нельзя быть такой категоричной. Это же полет души, фантазия художника.
- Ты в магазин идешь? - приподняв сковородку на уровень груди, спросила женщина.
- Непременно, одну секунду.
- И называй меня по имени, а не этой дурацкой кличкой – Муза!
Писатель стал напряженно вспоминать ее настоящее имя, но оно потерялось среди метафор, гипербол и синекдох.
- По правде говоря, твоя мысль опоздала лет на тридцать. Многие дети говорят, что томатный сок – кровь мертвых помидоров, - продолжила уничтожать оживший полет фантазии приземлённая Муза.
Писатель в очередной раз задумался и стал перебирать в голове различные овощи:
- Картофель из могилы, кровь мертвых помидоров – подумать страшно, чем мы питаемся.
Он уже начал надевать куртку, но в этот момент Муза произнесла:
- Только хлеб не забудь.
В голове писателя произошла вспышка, и он затараторил себе под нос:
- Что, в сущности, собой представляет хлеб? Это злаки. Падает малюсенькое зернышко таланта в землю и начинает расти. Под дождем и градом, среди сорняков и вредителей борется талант за жизнь. Проходит время, и над землей высится стройный золотистый колос необычайной красоты. Только набрал силу талант, блеснул ярким цветом, и его тут же скосили. Но им этого мало. Они молотят его до тех пор, пока талант не превратится в крошечное зернышко. Кажется, все кончилось, и круг замкнулся, но самое страшное - впереди. Зернышко попадает на тяжелые жернова и превращается в пыль. Большинство будет утверждать, что это мука, но я без малейшего сомнения переношу ударение на первый слог, и получается му́ка. Все стертые в пыль таланты превращаются в единую бесформенную му́ку .
Писатель обратил взгляд на Музу, и его полные слез глаза заметили движение темного металлического диска. Сковородка приближалась к его лицу медленно, но неотвратимо. Через секунду наступила полная тьма.
Писатель очнулся на диване, и первое, что увидел, был облик Музы. Женское лицо было изуродовано глубокими морщинами, и красные от слез глаза были похожи на два пулевых отверстия в черепе. Писатель ужаснулся от увиденного и, когда понял, что это лицо Музы, захотел, чтобы и в его голове срочно сделали два пулевых отверстия. Одного выстрела ему показалось мало, а два с большой вероятностью могли бы закончить его страдания.
- У меня был очередной приступ? – голос писателя был слаб и полон уныния.
Печальная женщина не смогла ответить ему словами и молча кивнула головой.
- Ты знаешь, Муза, прямо сейчас пришел невероятный образ. Я стою в каком-то узком тоннеле, и на меня медленно движется черная дыра. Мне уже понятно, что этот темный круг проглотит меня в следующую секунду, и наступит вечный мрак. И вот, когда черная дыра приблизилась к моему лицу, я чувствую запах подгоревшего жира. Невероятно.
- Никакого жира там быть не может, - взволнованно вставила Муза.
- Правильно! Но в этом и гениальность момента. Прямо сейчас тебя поглотит бездна мрака, и в этот миг ты чувствуешь запах подгоревшего жира. Невероятная картина смерти.
- Да не могло там быть никакого жира, - с возмущением произнесла Муза. – Тем более, подгоревшего.
- Тьма поглотила меня без остатка, и вдруг - яркий свет и твое лицо.
Писатель вскочил с дивана и стремительно подбежал к столу. Он взволнованно смотрел на черный прямоугольник клавиатуры и видел бесконечный мир, сотканный из букв и символов. Писатель чувствовал внутри себя непреодолимое желание полета к новым мирам и, не в силах больше ждать, начал творить.
Он сгорал в ярком огне этой одержимости и не замечал ничего вокруг.
Из коридора раздался тихий и почти обреченный голос:
- Я ушла в магазин.