Звали ее София. Соня. Но сама она называла себя Софа или даже пани Софа. Хотя какая там пани, просто рвань подзаборная, да и все!
Жила она раньше в Одессе, в собственной двухкомнатной квартире, а как в нашем богом забытом селе оказалась, так это целая история. Квартиру она свою, что называется «профукала», т. е. набралась столько долгов, что квартиру у нее за долги забрать могли, а тут торгашка одна с рынка хороший (по ее словам) вариант предложила. Софа оформляет на нее квартиру, а она платит все ее долги плюс покупает ей дом в селе и вдобавок дает ей пять тысяч гривен ( если на доллары перевести, то это будет тысяча долларов). Софа и обрадовалась: если квартиру отберут, то вобще ничего не получит, просто выселят через суд и все, а так – халупа в селе плюс еще денежки, небольшие, правда, ну да хоть что-то: на безрыбье, как говорится… Между нами, надула ее, конечно, та торгашка; но на то она и торгашка, денежки считать умеет. Хату она ей купила за пять тысяч гривен плюс те пять, что она ей дала, итого – десять. Ну и долги. Сколько их у нее было? Ну десять, ну двадцать, вряд ли больше! И обошлась ей квартира тысяч двадцать – тридцать. Гривен. А сколько двухкомнатная квартира в Одессе стоит? Вот то-то!
Но Софке-то той все равно некуда деваться было, и деньги взять негде. Родители у нее умерли давно, братьев – сестер не было, жила она на одну пенсию по инвалидности (эпилепсия у нее была). Да и что там той пенсии? Да и те деньги, что получала, все пробухивала, так как пила она, извините, по-черному. Торгашка та, видно, хотела ей чем-то помочь, видит, пропадает жинка, еще ведь и до пятидесяти не дотянула, ну и заставила ее закодироваться от пьянки, чтоб, значит, человеком стала. А в деревню нашу отправила ее потому, что здесь ее дочка жила; чтоб, значит, она за Софкой этой приглядывала.
Была она, София эта, худой и страшно сутулой, ходила, сгорбившись, как будто горб у нее на спине. Очки носила с толстыми линзами, а без очков вобще ни хрена не видела. Поселилась она через хату от меня. И, поскольку я, как и она, была одна, да и возраст подходящий (я только на пенсию пошла, пятьдесят пять стукнуло, ей тоже под пятьдесят было), так, что нам, как говорится, сам бог велел; другими словами, мы с ней быстренько так снюхались. Стали друг к другу в гости ходить, чайком баловаться. Я ей даже хату белить помогла, вернее, я белила (она ведь слепая, где ей белить), а она есть варила и угощала потом. Денег я с нее не взяла, конечно. Подруга все-таки! Одним словом, стали мы с ней прямо-таки закадычными подругами. И все это время Софка не пила, ни-ни. Я даже не знала, что она раньше бухала. Ни вина, ни пива – вообще ничего! «У меня, - говорит, - к водке отвращение!» Поехали мы с ней весной на Бугские редиску резать, а после работы хозяева стол накрыли: чего только нет! Ну и налили по стопочке. Как без этого? А Софка: не пью, мол, и все тут! Все так на нее с уважением посмотрели. Есть ведь женщины порядочные, не то, что вы, алкаши одни пособирались! Нет, ну я не против, не пьешь, ну так и флаг тебе в руки; я тоже не очень-то зелье это приветствую, то есть я, конечно, выпью, если нальют, а так, чтоб самой идти и покупать, - нет, такого за мной не водится!
В общем, продержалась Софочка всю весну и половину лета, а потом как сорвалась! Бог ты мой, вот тут я и увидела воочию, что значит уйти в запой! Как ни приду к ней, она спит, двери в хату открытые, заходи, выноси, что хочешь. Правда, там и выносить-то нечего. Утром встанет, пойдет купит бутылку, вылакает ее всю и спит весь день и всю ночь. И не ест ничего. Гроздь винограда за день – и все! И так продолжалось целый месяц, пока дочка той торгашки, что у нее квартиру купила, не проколола ее чем-то (она у нас фельдшерицей работала). И так худая была, а тут вобще дошла: кожа да кости, в чем душа держится! В общем, ужас да и только, никогда еще не видела, чтобы женщина так пила. Это та, «шо не пье».
Однажды пришла ко мне вечером (это было уже под конец запоя), упала посреди двора на колени, кричит: «Помогите!» Я выскочила, испугалась, думаю, убивают что ли, затащила ее в дом. Она плачет, слезы пьяные по лицу размазывает. Мол, приснилась этой ночью мать покойная, говорит: «Не пей, Софочка, пропадешь, если будешь пить!» Да как же мне, говорит, от заразы этой избавиться, ведь не хочу, а пью, как будто сила какая меня заставляет. Ведь сколько держалась, не пила, а тут угостили, не удержалась – и пошло, поехало! Стоит только в роте помочить.
Рассказала она мне однажды удивительный случай, который с ней произошел. Была у нее клиническая смерть, и отправили ее в морг, а там она очухалась и воскресла, напугав всех. Так вот, говорит, когда она в мире ином пребывала, то встретила там Христа, а Он ей - Софочка, мол, рано тебе еще сюда, возвращайся-ка ты, родная, назад. А она, не хочу, мол, мне тут нравится, и вобще я хочу рядом с тобою быть. А Он – придет время, Я тебя заберу, а сейчас давай-ка шуруй назад и смотри, не пей там больше! Она сокрушалась, что пообещала Христу не пить, а сама опять бухать стала, а я задумалась: неужели и пьяницы наследуют Царство Небесное?
По Одессе она скучала очень. Еще бы! После такого города оказаться в какой-то зачуханной деревне. Нет, мы свое село, конечно, любим, но для нее… Куда здесь пойти, где развлечься? Здесь нет ресторанов, музеев, театров, одно развлечение: купить бутылку водки и нажраться. Вот и вся радость! А если человек не пьет? Тогда – хоть в петлю! Тоска зеленая! Видимо, такую тоску испытывала и Софка. Я тоже жила раньше в городе, но, во-первых, Везнесенск – это вам не Одесса, а во- вторых, я уже имела опыт проживания в селе, да и развлечений я никаких не шукала, главное, чтоб спокойно было, о большем не мечтала. А она, видать, еще не перебесилась. Предложила она мне однажды поехать в Одессу. На экскурсию. Я, конечно, была в Одессе и не раз, но больше по рынкам, а гулять мне там некогда было. А она обещала всякие там достопримечательности показать. В общем, поехали мы. Прошвырнулись по Деребасовской, спустились по Потемкинской лестнице, полюбовались на памятник Екатерины второй, сходили в порт посмотреть на корабли – и до дому. Софка была оживлена, все мне показывала, рассказывала, казалась совершенно счастливой, а, как вернулись назад, опять загрустила.
Летом она опять поехала в Одессу. Взяла с собой пятьсот гривен «на мелкие расходы». Ну, пока она там плескалась в море, у нее из кармана джинсов деньги и вытянули. Вот такие дела. Но она не успокоилась. Поехала еще раз. «До подруги!» - так она сказала. – «А где ж подруга-то живет?» - «На лавочке». Я не поняла, думала, ослышалась. Оказалось, нет, живет и правда в парке, на лавочке. Там они с Софкой и ночевали. А утром менты разбудили, потащили в отделение. А Софке все по барабану. Все равно рвется в ту Одессу. Вообще, насколько я поняла, друзья у нее были среди одесских бомжей. Одна ее подруга, как она рассказывала, замерзла ночью прямо на Привозе, а другая – вот, на лавочке живет.
Исчезла Софка, как и появилась, неожиданно. Просто пришла я к ней однажды, а ее нет. А коты (их у нее было штук десять плюс четверо котят) сидят в веранде на окне, мяукают. Я последнее время редко приходила, работы много было, не была у нее недели две. Заподозрила неладное и на второй день опять пришла. Та же картина: сидят коты, орут. Я – до соседки, надо, мол, котов выручать, пропадут. Взяли мы инструменты, пошли стекло выставили. Коты выскочили и тикать, кто куда. Соседка взяла с собой немного каши, развела водой пожиже, покормила их. А на следующий день обнаружила я: котята все мертвые лежат и парочка котов взрослых тоже. Видно, много каши съели. Стала я ходить, котов тех кормить, и, хоть и кормила их жидким, еще несколько умерло. Видно, долго они голодные просидели. Я не понимала, куда Софка подевалась? Да еще и котов в доме закрыла и обрекла их тем самым на медленную мучительную смерть. Ведь она так любила котов, не могла она сознательно им навредить, видно, пьяная была вдрызг. Позже я в бурьянах нашла целую палку колбасы, уже протухшую. Это какой нужно было быть, чтобы колбасу потерять и не заметить. Помню, как однажды Софка сказала, что приснилась ей покойная мать и сказала, чтоб не возвращалась она в Одессу, а то пропадет там. Видно, не послушала. Да и как не пропасть? Где ж ей там жить, горемычной? С бомжами на улице? Однажды я пришла к ее дому покормить котов, но прибежала одна только Муся – любимая Софкина кошечка. Остальные, кто уцелел, подались, видно, кто куда (если кто-нибудь уцелел). Я эту Мусеньку забрала к себе. Кошечка была умная и послушная. Но недолго прожила она у меня. Заболела она каким-то инфекционным заболеванием: гнойники у нее по телу пошли. Стала я опасаться, чтоб и мой кот не заразился, но ничего, обошлось. А Мусенька умерла, хоть я и пробовала ее лечить. Обозлилась я на Софку. «Ну, -думаю, - попадись ты мне!» И вот, только я похоронила эту Мусю, приезжает принцесса эта, одесситка задрыпанная. Я, как увидела ее, затряслась прямо вся от злости. Ругала ее на чем свет стоит за то, что котов загубила, а она сидит, голову опустила и молчит. Потом спросила, где я Мусю похоронила.
Больше я ее не видела. Приезжала она, вроде, за тем, чтоб попросить Алку, что за ней присматривала, продать хату, а деньги выслать ей, сказала, что не может она жить в селе. Вещи, что поценей: электроутюг, телевизор, палас – продала, остальное оставила и уехала. Больше о ней ни слуху ни духу не было. Хату Алка продала, теперь там другие люди живут, ну а деньги выслала или нет, этого я не знаю, думаю, что выслала, зачем ей чужое?
Через несколько лет я узнала от Алки, что Софа умерла.
25.12.20г.