Случайно я услышала от одной учительницы характеристику нашей преподавательницы по биологии: «Августу Николаевну дети не любят, потому что она некрасивая». Я удивилась. Некрасивая? Интересное замечание. А сама она – красивая? Уже немолодая женщина, полноватая, с жиденькими волосами, с суровым выражением лица, косметикой не пользуется, одевается без особой выдумки. Можно добавить ещё пару негативных характеристик, но довольно. Вероятно, когда-то она была, действительно, красивая, но теперь… А как другие преподаватели? Да, плюс-минус, – такие же.
А наша Августа Николаевна – стройная, как модель, спина всегда ровная, худенькие прямые ножки в красивых туфлях на шпильках, наряды на ней всегда интересные. Лицо и волосы Августы Николаевны, правда, были обычные, и голос слегка осипший. Но почему же – некрасивая?
И, всё же, та учительница была права. Августа Николаевна, действительно, была самая «некрасивая» из всех наших учителей.
***
Августа Николаевна никогда не повышала голоса. Дисциплина у неё на уроке была отменная. Как она этого добивалась?
Августа Николаевна внимательно наблюдала за классом взглядом усталой змеи и, если ей казалось, что кто-то не слушает её, то она тут же просила его повторить только что ею сказанное. Если ученик не мог этого сделать, то дальше ему полагалось слушать урок стоя. Однажды, задумавшись о своём, я попала в такое положение. И со мной ещё одна девочка. Вот стоим мы, как два огородных пугала. Воспринимать урок стоя – значительно сложнее, чем сидя, но я стараюсь. У меня даже свои мысли стали появляться – в развитии того, что она рассказывала. Опять спрашивает нас Августа Николаевна, требуя повторить услышанное. Я начинаю говорить, причём добавляю свои соображения. Рискую. Уже поняла, что она не любит «самодеятельности», очень консервативна, не переносит никаких дискуссий. Но мне хотелось поделиться своими мыслями. Лицо у Августы Николаевны дрогнуло, напряглось, приняло несколько брезгливое выражение. Она слегка задумалась, что со мной дальше делать. Но, всё же, посадила меня на место. А вот другая девочка ответить не смогла. Она была слабенькая в учёбе, но старательная, заучивала всё по несколько раз и часто просила подруг объяснить материал. Теперь она стояла бледная, растерянная, ничего не запомнив из того, что рассказывала преподавательница. Этой девочке пришлось стоять до конца урока.
***
Ещё раз со мной случился такой же инцидент. Я уже заметила, что Августа Николаевна нацелила на меня свой холодный взгляд, и я, не меняя мечтательного выражение лица, приготовилась к её нападению. «Повтори моё последнее предложение», – сказала она. «Повтори моё последнее предложение», – ответила я. Класс грохнул. Парень впереди меня повернулся и, поощряюще, сказал: «Правильно ты её!» Августа Николаевна, ничуть не смутившись моим ответом, продолжает: «Повтори то, что я до этого сказала». Можно было бы опять сказать: «Повтори моё последнее предложение», но мне не хотелось выглядеть клоуном, и я повторила её предложение – то, которое она желала услышать. Августе Николаевне ничего не оставалось делать, как посадить меня на место. Лицо её ничего не выражало, никаких комментариев с её стороны не было.
***
Августа Николаевна любила через письменные работы проверять, как ученики подготовились к её уроку. Понимала, что в этом случае можно было охватить весь класс. Устно тоже проверяла, но гораздо реже. Мне даже, порой, казалось – устно она спрашивала, чтобы поставить ученика в неловкое положение. Помню, как мне, девочке, неприятно было рассказывать про клоаку птиц. А с соседней парты в это время с любопытством смотрел на меня симпатизирующий мне мальчик. Вот почему бы этот вопрос не спросить письменно? Она ведь так любила письменно опрашивать!
Ученики, конечно, старались списывать. Многие из них вырывали страницы из учебника (они у всех были свои), и некоторые ребята попадались на этом. Августа Николаевна на родительском собрании сказала, что ученики списывают, и просила родителей проверить у детей учебники по биологии, не вырваны ли там страницы? Мама ко мне подошла и сказала об этом. Рыться в моём учебнике она не стала, а мне показывать его было унизительно. Нет, в моём учебнике были все страницы.
Но я тоже списывала. Причём – всегда. Просто не списывать было – невозможно. Посудите сами. Парта у меня была без откидной крышки (отломалась, потерялась, другую не прибили). В качестве портфеля у меня был симпатичный красный маленький чемоданчик на молнии. Но главное достоинство чемоданчика заключалось в том, что в него можно было положить учебник и незаметно списывать. Когда преподаватель не видит, вытаскиваешь этот учебник, но не до конца, и спокойно списываешь. Отсутствие крышки этому способствует. Когда преподаватель идёт к тебе, животом подталкиваешь книжку, и она опускается в чемоданчик, под его дерматиновый красный верх. И ты получаешь свою пятёрку.
Но, однажды, мне стало стыдно списывать (наверное, после того собрания), я ведь всегда готовилась к уроку (вдруг устно будут спрашивать?). И в этот раз не списывала, изложила в работе всё своими словами. И получила четвёрку. Оскорбилась. Ведь правильно было написано, только не так складно, как в учебнике. Не слово в слово. А что, неужели Августа Николаевна думала, что я целыми страницами заучиваю её уроки наизусть, как стихи? И я опять вернулась к помощи своего красного чемоданчика, и опять стала получать одни пятёрки.
***
Августа Николаевна обожала читать чужие записки. Раньше ведь эсэмэски ученики посылать не могли (интернета ещё не было). Но, порой, надо было что-то срочно сообщить кому-то, вот и посылали через класс свои бумажки с текстом. Если идущую по классу записку замечала Августа Николаевна, она заставляла попавшегося ученика тут же принести её. На лице у преподавательницы появлялась торжествующая усмешка, и она громко, с выражением читала содержание записки. Класс смеялся. А попавшимся ученикам, думаю, было очень неприятно.
Как-то раз одна девочка, умница, отличница, я её очень уважала, была поймана, и понесла Августе Николаевне свою записку. Но по дороге эту бумажку порвала на мелкие части и на стол преподавательнице положила клочки. А сама, гордая, не опозоренная на весь класс, вернулась на место. Августа Николаевна стояла молча, лицо её ничего не выражало. Мне кажется, я так радикально, как эта девочка, не могла бы поступить, но и давать посторонним читать свои записки я тоже не собиралась.
Я сделала по-другому. Нарисовала на клочке листа красочный кукиш и послала его подружке. Я сидела у окна, а та подружка – у противоположной стены, поэтому записка долго шла через класс, преодолевая два прохода между рядами парт. Когда бумажка, наконец, дошла до подружки, она раскрыла её, посмотрела, хмыкнула и в недоумении завертела её в руках (мы предварительно не договаривались об этой записке). Не заметить путешествие этой записки по классу Августа Николаевна не могла и, в предвкушении «сладенького», велела принести ей записку, что подружка и сделала. Августа Николаевна молча уставилась на мой кукиш… Ребята начали кричать: «Почитайте, почитайте, что там написано?». Подружка моя, не без чувства юмора, прокомментировала ситуацию: «Это не передашь словами».
***
Как-то стоял у доски один ученик и рассказывал про скелет человека. Этот мальчик недавно пришёл к нам в класс. Его отца прислали в наш северный городок каким-то начальником. Мальчик и сам, по повадкам, немного напоминал начальника. Новенький обладал такой особенностью – когда его поправлял преподаватель, то он сразу, не задумываясь, важно поддакивал: «Дааа!». И ещё, когда он не мог подобрать нужные слова, то заполнял пустоты в своей речи басистым, тоже очень важным, эканьем: «Ээээ».
Вот он рассказывает про строение скелета, дошёл до конечностей и называет их: «Окончания». Ребята захихикали, но не очень сильно, поскольку не хотят портить ответ ученика. Ведь он довольно бойко отвечает, выучил урок, допустил только одну оплошность, хоть и забавную. Ну, заучился мальчик. То тебе – урок русского языка, то – биология… Ребята думают – сейчас преподаватель поправит его, и дальше всё будет нормально.
Но Августа Николаевна не торопится это делать. Такое ощущение, что она потешается над ответом ученика, над его смешными «окончаниями», наслаждается его оплошностью, а также фоновым хихиканьем ребят.
Но надо же, наконец, преподавателю поправить речь ученика, научить правильно говорить! Однако Августа Николаевна, при очередном появлении слов «окончания», вдруг говорит: «Суффиксы!». Она, вероятно, ожидала взрыв хохота в классе. И даже ещё раз повторила: «Суффиксы!». Вдруг кто-то не услышал её замечательную остроту? На лице её торжествовало презрительное высокомерие.
Но в этот раз ребята вообще не засмеялись. Ведь ясно было, что она насмехается, не только над этим учеником, но и над нами всеми.
А ученик у доски ничего не заметил. В своей манере, на её «суффиксы» важно поддакнул: «Дааа!» – и невозмутимо продолжал дальше отвечать урок, периодически перемежая свой ответ басистым эканьем.
***
Однажды ученики решили прогулять урок Августы Николаевны – отомстить ей за всё. Когда договаривались об этом, решили, что шестеро ребят, которым предстояло на днях вступать в комсомол, останутся в классе. Я была в их числе, однако, разделяя настроение класса, не представляла, как оторвусь от коллектива. Но ребята решили – ничто не должно помешать нашему вступлению в комсомол. Особенно, помню, настаивала на этом та девочка, которая порвала свою записку, прежде чем отдать её Августе Николаевне. Она уже была комсомолкой и понимала, да и все мы понимали, как это важно было для дальнейшей общественной нашей жизни. И мы остались, только шестеро, в пустом классе.
Августа Николаевна вошла в класс, увидела всего несколько человек, спокойно сидящих на своих местах, и сразу вышла из помещения – наверное, побежала жаловаться руководству. Потом нас спрашивали, куда делись другие ученики? Мы отвечали, что ничего не знаем. И ещё, когда нас принимали в комсомол, каждого из шести спрашивали, почему он не убежал с урока – не потому ли, что ему на днях предстояло вступать в комсомол? Но никто из нас не сознался в этом.
P.S. Иллюстрация из открытых источников.