Бабий род

               
                МАГДАЛИНА

Знаете, они, в конце концов, махнули на меня рукой, сочли окончательно чокнутой. Какое там вече – когда некая букашечка-таракашечка вопреки общественному мнению ищет мужа для своей несовершеннолетней племянницы. Я ловила это в их взорах, которые они спешно отводили при нечаянной встрече, различала в поджатых губах, нарисованных на важных лицах. Болото самоорганизовалось и выталкивало инородное тело. А чтобы быть как все – ни шагу вправо, ни шагу влево!
Нашлись душеспасатели. Засучили рукава. Она же школьница! - шептали одни, сердобольные и добродетельные, надеясь образумить сбившуюся с пути тварь божью хоть на толику. Другие из шкуры вон лезли, чтобы вернуть побелевшую ворону в лоно серых. Третьи, четвертые...  сердито пальчиком грозили, мол, не хорошо так, дорогуша, не по-нашенски.
Местный психиатр, по совместительству нарколог и патологоанатом, отклонений у городской сумасшедшей не нашел. Ведь в страну явилась оттепель. И почетно было вставать на дыбы. Ему не поверили, однако перед справкой с очень четкой печатью ретировались. Я едва держалась на ногах. Но ради Марины из последних сил отбивала атаку за атакой. Душу перед городком обнажать не желала. Не каждый ведь обойдется с чужой душой по-доброму.
Из родных у меня Марина да Клементина. Марина – комок высоковольтных нервов. И к Клементине не знаешь, как подступиться.
Сегодня моей взбалмошной племяшке исполнилось шестнадцать. За бестолковой суетой я забыла ее поздравить. Старая кочерыжка! Карабкалось на крышу дома напротив едва разомкнувшее глаза солнце, а у меня, поднявшейся до первых петухов, выпало из головы, что расцветает ее День.
Если вам не составит труда, убавьте, пожалуйста, шаг. Ходок я нынче никудышный. Измотали, измочалили девушку ироды разные. Переставляю, переставляю ноги, а будто на одном месте топчусь. Что ж, иронизируйте! Прекрасно, что вы не лишены чувства юмора. Семенить не стоит, и черепашьим – тоже. Вы молоды, жизнью не биты, вам не понять. Сердце, того и гляди, из груди выскочит. Жаль, не слышите, как колотится. Догадываетесь? Замечательно. Думаю, мы успеем. Должны успеть!
Вам интересна переполошившая городок наша история? Не стоит ее обмусоливать. Она очень личная.
Ну не взбрыкивайте же! Тоже мне, мустанг! Не убивайте надежду. Так и быть, расскажу. Ваше согласие пойти со мной обязывает. И потом, не вечно же носить в себе это. Вы чужой, завтра-послезавтра и след ваш простынет.
Признаюсь честно, мужа найти не удалось. Более или менее порядочного. Чтобы на всю жизнь. Не бывает, говорите, теперь, чтобы на всю жизнь? Возможно. Но все равно хотелось.
Уяснила я одно - порядочные нынче все в Красной книге. Мужчины, к которым обращалась, потешались надо мной. А я ведь не каменная. Легко ли идти на поклон, да при этом себя не уронить? То-то и оно!
Шекспиру и не снились страсти нашего городка. Я привычная, ярлыки на меня разные навешивали. И ничего, как видите, жива, здорова и почти не унываю. Девочке тяжело. И потому мне не по себе.
Один все же, знаете ли, цепкий такой, как росток, которому не хватает солнца, увязался за мной. Согласен, мол, чужой грех прикрыть. За какие-то там преференции. Едва отбилась от него. Что вы! Не тянул он ни на мужа, ни на хозяина дома. И потом – чужой грех. Он бы вечно зудел и зудел о нем. Жизнь-то дана нам не для упреков, а для радости, не правда ли?
Замужество, кстати, заботило лишь меня. Да-да! Моя дорогая безрассудная племяшка и не догадывалась о моей идее фикс. До поры до времени, разумеется. В нашем ушастом да языкастом городке невозможно прожить в неведении и дня, если что-то эдакое касается твоей персоны. Донесли и Марине о моей причуде. Она ко мне с ультиматумом – прекрати свои шашни! Или за себя не ручаюсь. Пришлось остановиться.
Не беспокойтесь, на вас я глаз не положила. Слово свое держу. Нет, нет, не туда! Направо, будьте добры. Обойдем яму и по тротуарчику, через лесочек, не растущий и не чахнущий, прямиком в направлении новостройки.
Мариночка на бабушку, маму мою, похожа. Только у мамы шикарнейшие косы были. Девочка у нас коротко стриженая. А лицом да статью – вылитая мамочка, царствие ей небесное и вечная память. И характером. Горячая, решительная. Втемяшится что в голову – беда. И в то же время – скромная, застенчивая. Ребенок примерного поведения! Отличница! И на тебе –забеременела! Сбежала из дому ко мне, одиноко стареющей тетке. Не утрирую. Именно – к одиноко стареющей. Странно, что вам так не показалось.
Камня за пазухой на людей не держу, пусть себе получают удовольствие. Печально, что не живем мы, а с рождения до ухода в мир иной играем в навязанную нам кем-то бестолковую игру. На скорую руку женимся, в спешке рожаем, разнообразия ради ссоримся, с отчаяния запиваем, плачем, потому что Бог слезы дал, делаем вид, что иногда веселимся, чтобы забыться… и умираем, когда надорвемся. В человеке, в сущности, из века в век, как я поняла, ничего не меняется.
Не согласны? Да, техника. Прогресс. Цивилизация! Аж пупок трещит! Но душе-то в ней места нет. Смеетесь? Загрузила я вас? А что вы по этому поводу думаете? Мысли свои при себе предпочитаете держать? Может так оно и лучше. Вы просто еще не знаете, какими тяжелыми бывают мысли, что иногда их невозможно удержать в себе.
На какую ногу споткнулись? Сейчас это важно. Не верите во всякую чушь? Мрачный вы какой-то.
Марина тоже вся в себе. Будто одна на Земле. И еще звезды. Беременность? Полагаю, она следствие ее любопытства врожденного. Не оступитесь! Доска сломана. Мостик ненадежен. Когда-то под ним журчала веселая речушка.
Мы почти у цели. Вот и больничные постройки показались.
Удивительно, к вам я испытываю доверие. Не ухмыляйтесь. Лесть не подруга мне. Нам придется подождать. Ну, это, извините, не от меня зависит. И не заморочила я вас вовсе!
У меня живет черепаха Стелла. Она сейчас в сумочке. Есть у меня и белая ручная крыса Луша. Открою вам секрет. О своей любви к животным я исписала толстенную тетрадь. Набралась дерзости и отправила опус в Москву, в Союз писателей. Ответили! Посоветовали устроиться на работу в зоопарк и даже обещали содействие. Что это вы развеселились? Не прилично же так хохотать!
Я последовала бы совету. Но у меня здесь дела. Кружок макраме в школе. Репетиторство по английскому. Стеллу и Лушу травмировать нельзя переездами.
Слава Богу, добрались. Увы, в этом неприглядном сером здании вынуждена появиться на свет продолжательница нашего бабьего рода. Почему не продолжатель? Нет в нашем роду по женской линии мужчин. Рожаем только девочек. А мужчины, от которых рожаем, не приживаются у нас.
Утром у нее началось. Она выскочила на крыльцо, держась за живот, я все поняла. Вызвала скорую. И девочку, совсем потерянную, увезли.
Я бежала по городу, равнодушному к моей тревоге, и встретила вас, синеглазого брюнета, одиноко бредущего среди занимающегося утра. Спасибо, что не стали ломаться и пошли со мной.
Преждевременно началось. Это наследственное. Мы с сестрой тоже семимесячными на свет появились. И ничего, здравствуем себе.
К счастью, сегодня дежурит знакомая акушерка. Милейшая женщина. Я учила ее дочь. Обещала сразу, как только дитя голос подаст, показать новорожденную в окно. Нужно обойти здание. Наше окно с другой стороны. Идите же! Почему остановились? Вы обещали! Я не нервничаю.
Вот и скамья. Под старой корявой елью. Иголки смахну и присаживайтесь. Акушерка сказала, девочке, возможно, придется несладко. У нее узкий таз, и роды первые.
Для чего вам здесь торчать? Я же объяснила. Сумбурно? Повторю. Девочку поднесут к окну. Важно, чтобы в этот миг она ощутила гармонию мира – женщина-мать, мужчина… Единство женского и мужского начала. Чтобы в душу ее не закралась пустота. Вот поэтому я и притащила вас сюда. Даже отцы родные не всегда ждут под окнами? У нас, извините, своя песня. Мы посидим, подождем, о жизни порассуждаем.
Следите за окном внимательно. Третье справа на втором этаже.
Мусор прицепился к пальто? Почищу потом. Его мне посоветовала купить Марина. У нее отменный вкус, не правда ли?
Почему Марина забеременела в пятнадцать? Ну и дотошный вы. Нет! Ее не изнасиловали. И не распутная она. Явившись ко мне, девочка заявила, что беременна, но это исключительно ее проблема.
Клементина, сестра моя родная, ее мать. Странное имя у сестры? Как сказать. А меня зовут Магдалина. Забавно?
Мелькнуло что-то в окне или показалось? Тут ведь всего не предусмотришь. Марина здоровая девочка… Почему так долго рожает? Вы ведь сказали, что не торопитесь.
Я молилась иконе Божьей Матери Одигитрии, моей путеводительнице, чтобы у Марины родился мальчик. Мы бы воспитали настоящего мужчину, он стал бы опорой нам и защитой. Но по всем признакам, к нам спешит девочка. Поверьте, молодой человек, не сладко женщине одной.
Клементине я сообщила о приезде Марины, попросила ее не паниковать. Узнав о причине бегства дочери, она швырнула трубку. И слышать о ней больше не пожелала. Позвоню ей, когда все закончится.
Действительно, что ж так безнадежно пусто в нашем окне? Глаза проглядели уже. Все будет нормально? Благодарю.
В третьем классе Мариночка записалась в кружок барабанщиков, и, знаете, так толково барабанила. Потом увлеклась каратэ.
Который час? Да какая разница. Девочка рожает первый раз.
Потом помешалась на футболе. Она неплохо рисует. Странные, правда, картинки. Я подозреваю, что на бумаге она запечатлевает свои сны.
…Озябла я. Знобит. Понимаю вас. Удовольствие не великое сидеть тут. Потерпите, пожалуйста. Походите, разомнитесь. Проголодались? Обещаю, как только покажут малышку, устроить настоящий пир. Должна же я отблагодарить вас. Вот вы и повеселели. Много ли человеку надо для поднятия духа. А вы красавчик. И мужественны. Редкое сочетание. Молчу, молчу!
Покажу вам одну фотографию. Только выпущу погулять Стеллу. Нравится вам моя черепашка? Можете подержать ее. Не хотите? Зря. Она у меня замечательная. Пусть лапки разомнет, травки пощиплет.
Кстати, как вас зовут? Александр! Прекрасное имя. Если у Марины ненароком родится сын, назовем его не по святцам, а в вашу честь. Да-да, вы заслужили.
Тучи надвигаются. Свет! В окне появился свет! Возьмите фото. Я понаблюдаю, а вы можете отвлечься. На нем, узнаете, я – совсем еще девчонка. Рядом мужчина. Джон Иванович. Моя любовь. Он накануне нашей свадьбы исчез. Тогда я и попала в психушку. Спасибо Клементине, вытащила меня оттуда. После этого вся моя жизнь пошла наперекос.
Тучи обложили небо. Не проворонили ли мы за разговорами ребенка? Ливень! Куда вы? Останьтесь! Мне страшно! Свет погас в нашем окне. Ребенка так и не показали. Дождь, говорят, к счастью…
Узнать можно в приемном покое? Так сейчас и сделаем. Стелла! Ты где, черепашка моя? Бегите, я догоню. Луша не переживет, если Стеллочка потеряется. Ах, я растяпа.
Вы вернулись? Промокнете. Уже промокли? Заболеете. На здоровье не жалуетесь? Тогда под скамейку загляните, может там Стелла.
Что это сердце зашлось. Да не смотрите вы так на меня…

                МАРИЯ

- Еще чаю? Вот молоко. Ватрушки бери. Сама испекла. Не стесняйся. Борща отведаешь? С мясом. И сметанка есть. Удался нынче борщ.
- Сыта, голубонька, сыта. Пузонько, того и гляди, треснет. Мамонька, ты моя, лопну ведь, ей Богу лопну.
- Вот телеграмма. Тут все, как надо, написано. Деньги возьми. Но не сразу на почту беги, сначала в амбулаторию. У фельдшерицы заверишь. Ты, Нюра, не тяни, утречком и отправь. К обеду они получат, а вечером смогут выехать.
- А как не помрешь? Сомнения у меня на этот счет очень сильные. Здоровая ты с виду, не к лицу тебе смерть. Ох, и хороша ватрушечка! Ладно уж, покорюсь воле твоей, плесни борща. Похлебаю. Горяченькое оно для желудка полезное. Авось выдержит пузеньчик мой.
- Выдержит, еще как выдержит и добавки попросит. Так ты не запамятуй, милая.
- Как только первый лучик блеснет, скоренько сюда прибегу, а после ноги в руки – и в амбулаторию да на почту. Дверь, смотри, на крюк не закрывай, чтобы не вышибать, ежели и вправду что.
- В кладовке, Нюра, продукты, водка на поминки. В бидоне бражка. Поспела как раз.
- Кладовка не запирается? А то покажи, где ключик. Или прямо сейчас дай, чтобы без хлопот потом.
- Не запираю кладовку, не от кого. Сама, Нюра, держись, к бутылке шибко не прикладывайся, за порядком присматривай. В благодарность за хлопоты собрала тебе кое-что.
- Что ты, Марийка, разве я совсем уж бессовестная! Не корыстная я, хоть и выпиваю. Жизнь моя так сложилась. Не переживай. Понимаю, дело твое щепетильное. Все исполню, как прикажешь. Хоть и дивно мне все это.
Добавь борща-то, не жмись, подруженька новоиспеченная. Так бы ела и ела, да, боюсь, язык проглочу. Мастерица ты, скажу я, в поварском деле. А я стряпать не умею. Не для кого было учиться кулинарии.
- Одежда моя вся тебе останется. Старушкам, что придут проститься, по платочку дай, никого не обидь. Руками не маши, дочкам барахлишко мое ни к чему.
- Благодарствую за заботу, голубушка, раз так. Где пирог с грибами, там и мы с руками. Барахлишко, если не возражаешь, заберу прямо сейчас. Мало ли как дело повернется. Кофту красную сразу и надену. Понравилась она мне.
- Надевай! Она твоя. У меня еще одна есть.
- Не верится мне. А ты часом не передумаешь?
- Одежда на том свете ни к чему. Там душа главное.
- Ух, и нарядная я! Вот умора будет, если люди не признают меня. Скажут, а это что за женщина, мы вроде такой не знаем.
- В баньке мы замечательно попарились. Тело такое легкое, точно на свет заново народилась. Точно и годков за плечами нет.
Белье на мне новое. К ночи и верхнее надену. Хлопот никому не доставлю. Переодевать не вздумайте. Дочкам так и скажи, мать, мол, не велела переодевать.
- Поняла. Не переодевать.
- Женщина в ослепительно белом платье с расплывчатым пятном вместо лица, с колокольчиком в руке, преследует меня, Нюра, много лет уже преследует. Арсений, муж мой покойный, приходит, его нисколечко не боюсь, хотя и нет его давно на этом свете. Кто она, ума не приложу, зачем приходит, за что мучает меня?
Ты вот молчишь, одежкой занялась, кофта моя тебе по душе пришлась. Она и мне нравилась, берегла ее, по особым дням надевала. Перед зеркалом вертишься, ишь ты! А мне, прямо скажу, не по себе. Она является во сне, ждет меня на уходящей в бесконечность дороге. Мне никто не говорил, но я чувствую, что у этой дороги нет ни начала, ни конца, что это особая дорога.
Арсений умер. Я живу. И все жду, когда пути наши пересекутся.
Так вот, завидев меня, женщина окликает меня так, будто я единственная радость ее. Эй, милая. Постой, милая! И, звоня в серебристый колокольчик, спешит ко мне. Ступни ее босых ног почти не касаются земли. Она – и женщина и облако, и еще что-то, что невозможно определить земным человеческим разумом. Всякий раз я покрываюсь холодным потом. Хотя, если подумать, страшного в том нет ничего. Наоборот, она – само дружелюбие. Но я срываюсь с места и бегу, что есть моченьки несусь! Обессиленная, сворачиваю в чей-то огород, падаю на землю, затаиваюсь между грядками, и не дышу, чтобы, не дай Бог, не выдать себя.
Потеряв меня из виду, я вижу ее, женщина мечется, прячет колокольчик в складках платья и, достав свисток, свистит так, что, кажется, лопнут ушные перепонки…
Усилием воли приподнимаю веки, раздираю непослушные. Что бы произошло, если бы я однажды не сделала этого, в тот миг, когда она начинает свистеть? Что стало бы со мной?
Просыпаюсь с ледяными ногами, точно с полпути на тот свет обратно вернулась. До утра глаз не сомкну. Уснуть невозможно и подняться боязно. Мне бы хоть раз пересилить себя, досмотреть сон этот.
Ты Арсения моего помнишь? Не знала его? Как же так! В свое время я не спасла его, вот и кукую одна. А могла бы… Наверное. Ему бы еще жить да жить. Приходит, молчит и никогда не пожалеет. Прошу у него прощения, да что толку. А нужно ли мне прощение? Ты, Нюра, как думаешь? Ты занята, ни никак не думаешь. Виновата, вот и несу крест свой, и так до скончания века. В последнее время я чересчур разговорчивой стала. Говорю с каждым, кто под руку попадется. Так что, не суди строго.
Прошлое… Оно есть где-то. Не может то, что было, уйти бесследно, взять и раствориться. Сердцем чувствую. Там я. В прошлом. И муж мой. Там нет горя. Там Арсений раскачивает наших первенцев на качелях. Там места не хватает цветам на нашей яблоньке. Там счастье…   
А за счастье надо расплачиваться. Так жизнь устроена. За унылое серое существование, где нет ни горя, ни радости, плату не требуют.
Оставшись одна, я прочитала много разных книг. Многое, о чем раньше понятия не имела, узнала.
Когда мне стало известно о Дне моего ухода, то сказала об этом по секрету одному человеку. Теперь вот весь городок по швам трещит и об заклад бьется: умру я в среду, пятого сентября, когда днем на небо выкатится из-за тучи остывающее солнце, а ночью припудрит землю первый иней и тонкая корочка льда тронет воду, что стоит в ведре на моем крыльце, или нет. Люди - одни потешаются, другие жалеют меня.
Не знаю кто, может Арсений или Она, подсказал мне день и час, и тебя, Нюра. Человеку, облеченному в земную плоть, самому этого не постичь.
Девочек я вырастила. Учительницы, самостоятельные, принципиальные. Жаль, внучку так и не повидала. Жестоко обошлась я с Клементиной. А если это любовь у нее была? Она так и не вышла замуж. Магдалина тоже одинокая. Говорит, на меня Марина похожа. Болит сердце за каждую. Близок локоть, да не укусишь, а все безрассудство мое! Гордыня!
Взрослые… А были такими непоседами, ябедами и плаксами. И фантазерками. Меня пугала их безудержная мечтательность, нездоровое воображение, поразительная способность запросто принимать желаемое за действительное. Я, как могла, старалась пресечь в них это. Что-то, наверное, удалось. Но имела ли я право? Поздно теперь задавать вопросы.
С возрастом девчонки стали скрытными, вроде остепенились. Не шили тайком от меня парашютов из новых простыней, чтобы прыгнуть с крыши, не отправляли писем космонавтам, напрашиваясь с ними в полет, не ждали в гости Маленького Принца и не пытались разглядеть в ночном небе его капризную Розу.
Но все равно они мало меня радовали. Я сравнивала их с умершими детьми и огорчалась, не находя сходства.
Все перед зеркалом вертишься? Не налюбуешься? Садись, поешь еще.
- Чудная ты, Марийка. И что я раньше с тобой не дружилась. Может, рюмашечку поднесешь? После баньки да перед расставанием полагается. И тебе не грех пригубить. Смелее будешь. А может, раздумаешь? Вцепись в жизнь и все тут! Туда всегда успеешь. Ты солнышку порадуйся еще.
- Налью по рюмашке. И тебе, и себе. Где наша не пропадала! Сала нарежу и лучку. Вот капустка. На славу нынче удалась. Сама заквасила. Девочки любят с хрустинкой. Как по их заказу получилась.
- Не понимаю. Куда ты спешись-торопишься? Времечко придет, Бог сам приберет. Живи, пока живется. Так я кумекаю. Веселись, водочку попивай, мужиков люби, хоть и сволочи они порядочные, на звезды гляди.
- Не стоит, Нюра, нюни распускать. Не для того звала тебя. Давай, за твое здоровье, за здоровье дочек моих. И внучки. Ой, как пошла, точно огонь по нутру!
- За тебя, Марийка. Это хорошо, что сердце твое оттаяло напоследок. Ты Мария – че-ло-век! Это я тебе говорю, Нюрка-чекушка.
- Рядом с мужем и детьми моими и положите. Чтобы там вместе…
- Плесни-ка еще грамулечку, Мария. Не бойся, не напьюсь допьяна. Я больше ни-ни. Не совсем ведь пропащая.
- Выпей. К утру хмель выветрится. И закуси. Капустку ела бы и ела.
- Тоскливо, Мария. Внутри так ноет, так ноет. А не выйти ли нам на крылечко да не поголосить ли нам? Уважаю тебя, Марийка. Хочешь, умру вместо тебя? Для тебя – что угодно. А тем, что чекушкой меня обзывают, фигу с маслом!
- Успокойся, Нюра. Вот развезло-то.
- Да спокойная я, спокойная!
- Счастлива была я с Арсением. Работящий мужик, заботливый и даже ласковый. Дети погибли. Он запил и умер. Яблонька засохла. Я любила сидеть под ней, кукушку слушать. Лесочек-то вон он, рукой подать. На горушке, что напротив нашего дома, Арсений качели смастерил. И что я тебе все рассказываю? Задремала ты?
 - Нет. Просто веки отяжелели. Слушаю.
- Ты подреми, подреми, а я поговорю. Человек живой рядом и то хорошо. Сыночек, Петечка, в грозу от молнии погиб. А дочурка через день под машину попала. Свет белый почернел для меня. Не до Арсения было. Ушла в думки свои, горем захлебнулась. Нам бы друг дружку поддержать…
- Не убивайся, Мария, судьба, значит, такая.
- Дом снесут. Девочкам ничего не останется.
- Вот беда! Пусть его сносят. Кому нужна развалюха твоя.
- Хочется, Нюра, чтобы дом долго стоял, чтобы и внуки, и правнуки знали - дом у них есть, гнездо родовое.
- Эх, Марийка, тебе бы в телевизоре мозги людям пудрить. Рассуждаешь, как по писанному.
- Смеешься!
- Давай споем, Мария. Есть у меня любимая песня. Я всегда ее затягиваю, когда рюмочку-другую пропущу.
- Не помню я песен. Сама не пою и других не слушаю.
- Слова в ней такие: «За рекой, за речкой солнышка садится, что-то мне, подружки, дома не сидится…».
- Повтори-ка.
- За рекой, за речкой…
- Нюра! Пластинка у нас была такая! Там дальше: «С ветки облетает…». Ну, как дальше, Нюра!
- Черемухи цвет.
- Черемухи цвет, в жизни раз бывает восемнадцать лет!
- Ура! Вспомнила! Теперь вместе.
С ветки облетает черемухи цвет, в жизни раз бывает восемнадцать лет…
- Нюра, представляешь, а ведь ко мне сватались. Девочки мои еще крохотульками были. Знала Колю горбатенького? Долго он за мной ходил. Как примет на душу малость, так и заявится. Пристроится на крылечке и дремлет, ждет согласия моего. Едва отвадила его.
- В жизни раз бывает восемнадцать лет!
- Качели сломались, никто их не починил. И яблоня засохла. И дочки мои далеко. Чураются меня. И внучка выросла без меня. Ты чего это, Нюра?
- Соринка в глаз попала. Слезы у меня близко. Чуть потрешь глаз, они тут как тут.
- Поздно уже, засиделись мы.
- Можно, Мария, у тебя останусь? Покемарю в уголке. Что есть я, что нет меня.
- Мне одной побыть надо.
- Вишь, как закат пылает. Полнеба пламенем объял.
- Прощай, Нюра! Клементине и Магдалине я написала. Но ты все равно на словах обо всем расскажи. Слышишь, Нюра, хохочет Женщина в белом, зовет меня, радуется. Звон колокольчика слышишь?
- Мария! Нет тут никакой женщины. Никто тебя не зовет. Только я с тобой, я.
- Нюра, она достает свисток, она сейчас засвистит! Уходи! Время наше вышло. Теперь ее час! Пусть свистит. Чему суждено быть… Уходи, уходи, Нюра! Прощай!

                МАРИНА

Глубже дышать. Помню! Ды-шать глу-бже. Дышу, а не легче. Кричать не разрешают. А то заорала бы. Стены больницы сложились бы, как карточный домик. Не кри-чать. Ребенок испугается. Моя кро-шеч-ка. Потерплю. Потому что уже люблю тебя. Ты скоро вдохнешь воздуха, расправишь легкие, и мы вместе завопим от радости.
Ма-ло-лет-ка! Рожать привезли малолетку! Так они бубнили.
Как она цыкнула на меня, когда я застонала. А еще знакомая тети. Потом прошипела, думать, мол, надо было, прежде чем ложиться. Стерва! Думала я, не думала, кому какое дело! Как тщательно она втирала руки, прикоснувшись ко мне, словно в дерьмо вляпалась, как сурово сдвигала нарисованные бровки и брезгливо кривила поблекшие полоски губ. И острый затылок, упрятанный под белый колпак, и спина, худая и вялая, излучали презрение.
Она приказала лежать, не двигаться. Не в гробу же я! Невыносимо лежать! Куда они все подевались? Чай пьют? У меня схватки. Заглядывает иногда в предродовую палату толстая баба с лентяйкой. Боюсь ее.
Почему здесь такие грязно-желтые стены? С ума можно сойти. Полумрак и холод. А эта кушетка, покрытая клеенкой, хороша разве что для покойника. Хоть бы одеяло дали.
- Эй, кто-нибудь! Принесите одеяло!
Не слышат. Не желают слышать. Или так принято рожать?
Окна нет. Стены и двери. Ни неба, ни солнца. За каменной стеной – улица, свобода. Там тетя Магдалина. Она и не догадывается, как жутко и одиноко здесь. Там листья желтые. Они навевают печаль о преходящем в мире и мысли о вечном возрождении уходящего. Здесь все пропитано запахом тления и безвозвратностью.
За стеной я была спокойна, знала, что и как должно произойти, прочитала в книжке.    
Ой, больно! Помогите! Пожалуйста!
В голове, будто не появлялось никогда ни одной мысли. Боль оккупировала мозг и раздирает на кусочки тело.
- А-аа-а! Умираю! На помощь!
Кто это? Усатая баба с лентяйкой? Я не завала ее. Доктора!
- Потерпи, милая. Скоро все кончится и забудешь, где и что болело.
- Я звала доктора. Мне больно и холодно!
- Доктора чай пьют.  Потом обход. Нельзя сюда одеяло. Ты руками, ногами шевели, походи, как отпустит, легче будет. А меня не бойся. С виду я страшная, а сердце у меня жалостливое. Была бы моя воля, сама бы за всех родила. Получи дитятко готовое, без мук и страданий. Ладно, пойду я, а то увидят, что разговоры разговариваю, премии лишат.
Ушла. Назло той стерве встану и буду бегать, орать, биться головой о раковину. Клин клином вышибать!
 - Эй, милая, ты от раковины-то отойди. Голова пригодится еще. Да и раковин на вас не напасешься. Щас докторша придет.
Придет. Как же! Дождешься ее! Ой, мамочка! Прости меня. Забери отсюда! Я плохая дочь, опозорила тебя. Мне больно и страшно, мамочка! Я твоя маленькая барабанщица. Мне бы сюда барабан.
Кто-то вошел. А, та стерва, что принимала меня. Укол? Не хочу!
- Поворачивайся и быстрее!
- Нееет!
- Ну и валяйся тут, принцесса заморская.
Ушла. Слава Богу! Бедный ребеночек. Ну и мамаша ему досталась!
Сколько времени на этой кушетке? Вечность? Как только на свет появилась, так и ору, ору и рожаю, рожаю…
Поспать. Отдохну и рожу. Акушерка эта наводит на меня ужас. Ребенок, наверное, тоже боится ее.
Ты? Здесь? Догадалась! Боль слабеет. Пришла ко мне? Но я еще не уснула. А тебя не может быть наяву. Я еще в своем уме. Сюда никого не пускают. Здесь камера одиночного заключения. За грехи. Ущипну себя за руку. Не сплю. Боль чувствую. Странно. А знаешь, мне все равно, кто ты и откуда являешься. Не уходи, ладно. Ты добрая, благородная. У тебя замечательные косы. Кто ты? Откройся. Я сохраню твою тайну. А та, что прячется за твоей спиной? С колокольчиком в руке? Жуткая, аж мурашки по коже. Тетя Магдалина жалеет меня. Хотя, говорят, жалость для человека унизительна и бесполезна. Мама? Простит ли, приедет ли?
Я так перепугалась, когда утром поднялась, а из меня вода хлынула и потекла по ногам. Прилегла, чтобы ребенок не выпал и не ударился о пол. Потом осторожно поднялась, медленно на крыльцо вышла.
Тетя сейчас там, где осень и солнце не совсем еще остывшее.
Я вообще-то трусиха. Храбрюсь, чтобы не очень шпыняли меня тут. Дверь скрипнула. Не уходи! С тобой мне спокойно. Требуют, чтобы поднялась. Было так хорошо. Испортили все.
- Схватки через какое время?
- Разве поймешь ее, орет, носится как угорелая, на вопросы не отвечает, грубит.
Докторша молодая и красивая. Серьезной и деловой казаться хочет.
- Оглохла что ли? Отвечай, когда спрашивают.
- Прекратите, нельзя так с роженицами. Представьте себя на ее месте.
- Нечего чикаться с этими малолетними потаскушками.
- Прошу вас… Как дела, милая? Сейчас осмотрю тебя.
- Очень холодно. И схватки прекратились.
- Воды отошли? Рожать надо, тянуть не стоит. Будем стимулировать. В случае чего вызову заведующую отделением. А пока сами попробуем.
Укололи. Ушли. Опять одна. Спасибо, простыней укрыли.
Снова ты появилась? Помню, в детстве я тяжело заболела. Ты приходила ко мне, и я знала, что выздоровею. Добрая Фея. Только из какой сказки?
Люблю глядеть в небо. Однажды я сидела на крыльце и наблюдала, как плывут облака. Одно розовое облачко вдруг завертелось и стало подниматься вверх. У меня дух захватило. А потом из него выкатился блестящий шарик и направил на меня яркий луч. Очнулась оттого, что встревоженная мама выплеснула на меня ковшик холодной воды.
В тот день мне было легко, как никогда. А ночью я летала над нашим городком и многому увиденному очень удивлялась.
Не укоряй меня. Я чересчур любопытна. И вот результат налицо.
Тетя Магдалина не осудила. Заботилась обо мне. Обожаю чудную и наивную тетю Магдалину. Советовала мне во время беременности чаще бывать рядом с добрыми и симпатичными людьми, чтобы ребенок родился привлекательным. А для его гармоничного внутриутробного развития я ежедневно выходила в город, чтобы хотя бы несколько минут постоять рядом с порядочным мужчиной.
Она, милая тетя Магдалина, искала для меня мужа! Городок потерял равновесие. Ты ведь знаешь, я, как и мама, и тетя, выросла без отца и, наверное, не смогу терпеть в доме мужчину, ухаживать за ним, ублажать его, терпеливо выслушивать его бред…
Ой, ой, ой! Схватки! Поднимают, ведут куда-то. Заступись за меня. Ушла. А тетя Магдалина за окном, молится Богу за меня, хоть и не очень-то верит в него.
- Что-то она плохо соображает. Помогите ей забраться на стол, проследите, чтобы не упала.
- Не ори! Работать мешаешь! Не до ахов-охов твоих.
- Я расскажу про тебя всем, как только выйду отсюда.
- Она еще угрожает!
- Прекратите! Роженица вам в дочки годится. По-матерински бы с ней.
- Такую дочь я собственными руками удавила бы.
- Подайте щипцы. Похоже, сама она не разродится.
Господи, помоги мне. Что они такое говорят? Я молодая и сильная. Я смогу.
- Тужьтесь, роженица!
- Глазенки-то не выпучивай так. Сосуды полопаются, останешься навек красноглазой.
- Ну, и шуточки. Откажусь с вами работать. Вытрите ей пот. Укольчик сделайте. Не забудьте в журнале отметить.
- Пить! Дайте пить!
- Нельзя пить. Потерпи.
Страшно. Твоим телом распоряжаются чужие люди, и ты ничего не можешь поделать, сил нет сопротивляться. Холодно. Еще укололи.
Окно? Облако. Ушли все.
Ты? Странная. Ты это я? Я умираю? Время остановилось? И поэтому я не могу родить? Боль улетучилась. Тело растворилось в воздухе. Музыка… цветы… птицы… Девочка на лужайке в розовом платьице с васильками по подолу прыгает на одной ножке через скакалку. Я? И та, что в купальнике с сачком устремилась за бабочкой, тоже я? И та, что кружится по комнате в танце, и та, что читает стихи на берегу озера, и та, что босиком по лужайке, и та, что с наслаждением стучит в барабан, и та, что, стиснув зубы, не может отбиться от чужого мужчины? Есть ли я вообще – единственная, настоящая?
Комната. Стол. На столе – тело. Нелепое, с выпуклым животом. По торчащей из-под простыни ноге ползает муха. Рядом ты. В белом платочке поверх кос, в красной кофте. И та, другая, с колокольчиком. Звонит, не переставая. Слышишь, музыка? Чувствуешь запах цветов? Прогони ту, что звонит в колокольчик.
Шаги. Голоса. Где-то что-то происходит
- Роды преждевременные. Ребенок не выживет.
- Но тетя сказала…
- Тетя не врач. А ребеночек-то мертвый.
- Как мертвый?
- Все, обрабатывайте. Через час в палату.
- Он жил! Что вы с ним сделали!? Что вы с нами…
- Радовалась бы, дурочка. Ну, какая из тебя мамаша, подумай своей глупой башкой. Намучились мы с тобой. Скорее бы уж домой.
Дайте мне мой барабан. Он на чердаке. Палочки в верхнем ящике письменного стола. Сегодня мой день рождения. И день утраты…
Свет погасили. За окном дождь проливной. И откуда-то издали сквозь барабанный бой доносится звон колокольчика и странный, очень странный свист.

                ЭПИЛОГ

Моложавая женщина в клетчатом шерстяном платье, в коричневой стеганой душегрейке поверх него и зеленом выношенном берете с усердием натирала голиком потемневшие за зиму ступеньки высокого крыльца. Она что-то говорила, изредка улыбалась и бросала взгляд на лазоревое небо и яркое солнце на нем, точно желала выскоблить крыльцо до подобного блеска. Тени от деревьев, растущих возле дома, лежали на посеревшем снегу. В их еще голых ветвях уже суетились птахи.
На калитке сидела девочка в красной вязаной шапочке, в синей курточке с капюшоном и в зеленых резиновых сапожках. Одной рукой она обняла за ствол рябину, другой ухватилась за штакетину. Он смотрела на освобождающуюся от снега дорогу, словно ожидала увидеть там что-то совсем уж необыкновенное.
Из дома на крыльцо выбежала другая девчушка, застегивая на ходу такую же курточку, и закричала: «Бабушка, Лина, Саша на калитке сидит!»
- Пусть сидит, - спокойно ответила женщина и, подняв голову, с нежностью поглядела на девочку. – Нехорошо, Машенька, ябедничать.
- Я не ябедничаю, я тоже на калитку хочу!
- Милая, - выпрямилась женщина, потирая поясницу, - если будешь сердиться и кричать, как баба базарная, превратишься в уродину, которую никто не будет любить.
- Едут! – закричала Саша и, проворно соскочив с калитки, отворила ее, выбежала на дорогу. За ней следом устремилась сестренка. Женщина, отставив ведро и голик в сторону, поспешила за ними, не забыв при этом крикнуть в сторону дома: «Клементина! Едут!»
Возле калитки остановилось такси. Из него вышла молодая женщина, обняла подбежавших к ней детей. Следом из машины выбрался темноволосый синеглазый мужчина с грудным ребенком на руках.
- Мам, пап, - прыгали вокруг них девочки. – Как зовут братика?
- Так же, как и вашего прадедушку, Арсений, – ответила женщина и поспешила за мужем. 
Дети побежали вперед.
Дверь дома широко распахнулась. На пороге с хлебом-солью появилась худощавая женщина в очках. Девчушки подбежали к ней и затараторили: «Бабушка, Тина, мама и папа нам братика привезли».
Сашенька оглянулась на идущих к дому и замерла. На миг ей почудилось, что следом за мамой и бабушкой Линой от калитки к крыльцу плывет над землей женщина в белом. Она смеется, приветливо кивает ей и, вытянув изящную руку, звонит в колокольчик.
                Светлана Епифанова.