Когда я прослышал о художественном проекте «ЧА ЩА», развернутом в лесу на территории курорта, расположенного близь Клязьминского водохранилища, из глубин моей памяти тотчас же всплыл логотип «АртКлязьма», сопровождаемый красочными образами праздника Современного Искусства, имевшего место в 2002 – 2004 годах в летнее время в парке пансионата «Клязьма», что стоит на берегу бывшей «Бухты Радости» (мне в ней доводилось бывать в юности, как члену яхт-клуба МГУ). «АртКлязьма» вспоминается, как компактная площадка (она включала участок пляжа и прибрежную лиственную рощу), плотно заполненная объектами Современного Искусства, причем искусства весьма радикального, подчас воспринимавшегося, как веселое хулиганство. Именно ощущение полного раскрепощения, снятия с культуры любых запретов, создавало настроение радости, даже эйфории. Именно то, что Современное Искусство представало воочию, как растущее в отечественном ландшафте, на родной почве, порождало подлинный взрыв оптимизма; - с тех выставок я уезжал осчастливленным.
И вот теперь, 15 лет спустя, проект АртКлязьма возобновлен; его посещение я счел для себя императивом.
Но не тут-то было! По номеру курорта вежливый женский голос мне сообщил, что выставка «ЧА ЩА» закрыта в связи с ковидным карантином, а на мой вопрос, почему она все же упомянута на сайте «Афиша Москва», посоветовал обратиться в галерею JART, что я и сделал, и меня записали на посещение выставки в определенный день в строго обозначенное время.
В силу инерции мышления я полагал, что выставка расположена там же, где была АртКлязьма, в результате чего явился в пансионат «Клязьма», и только там выяснилось, что нужно ехать в другое место – на курорт «Пирогово», расположенный недалеко от деревни Чиверево (близь этих мест яхты участников парусных гонок, развернувшись, пускались в обратный путь – на Хлебниково).
Полчаса кружило такси по лесным дорогам, пока не доставило меня к въезду на курорт, осененному железной аркой над широкими воротами, и я вошел на его территорию через КПП, охраняемый, как госграница, за которым был встречен экскурсоводом – очаровательной девушкой, буквально одержимой Современным Искусством, и поэтому блестяще выполнявшей роль его толковательницы.
Выставочное пространство развернуто вдоль дороги, проложенной в густом ельнике, состоящем почти исключительно из взрослых деревьев, так, что, куда ни посмотри, - пространство заполнено гладкими стволами, а, чтобы увидеть хвою, нужно смотреть вверх, где ветви елей, сомкнувшись, закрывают небо, обеспечивая в чаще полумрак, вызывающий в душе посетителя экзистенциальное томление.
Таким образом, лес – важнейшая часть данной экспозиции, что подчеркнуто двумя его живописными портретами, выполненными в традиционной манере, и размещенными на лесной опушке. Для представленных здесь произведений лес выполняет роль идеальной «рамы». Чтобы работы друг другу не мешали, они размещены на приличных дистанциях, ибо отсутствие подлеска делает лес прозрачным, и каждое произведение можно заметить с большого расстояния.
Издалека произведения выглядят особенно загадочными, и ты невольно прибавляешь шаг, чтобы поскорее их раскрыть. Так, частая штриховка красными линиями, обнаруженная издалека на лесном фоне, при приближении оборачивается полянкой, -эквидистантно, с интервалом 1,5 метра (социальной ковидной дистанцией), - уставленной тонкими красными стержнями (группа МишМаш). Или двое грибников, разгуливающих по лесу под зонтиками, если к ним подойти, оказываются манекенами, изолированными друг от друга прозрачными экранами из оргстекла; - опять напоминание о ковиде, будь он неладен!
Но некоторые объекты издали не заметны, и ошарашивают неожиданно, как, например, поляна, заросшая гнусного вида поганками, на поверку оказывается инсталляцией из изрядно б/у головных уборов, каждый из которых посажен на собственный колышек (группа «Художественное Уединение» - «ХУ»), - так они с успехом репрезентируют некий поганый народец. Или неожиданно обнаруживаешь зеркало эллиптической формы, поверхность которого совпадает с наклонным спилом дерева (Александр Бродский); этот пенек своею формой напомнил мне атриум SFМОМА (Музея Современного Искусства в Сан-Франциско). Издали не заметна и надпись «Россия – это край чудес; родился в ней, и в ней исчез» (Павел Отдельнов), так как, хотя она и выполнена яркими буквами, все же опасливо стелется вдоль земли. Столь же незаметны «Нюхоскоп», экспонирующий лесные запахи, помещая их источники под стеклянные колпаки, и «лесные духи», собранные из антропоморфных веточек, шишечек и цветочков, и безжалостно распятые на стволах деревьев.
«Иконос» Валерия Кошлякова, напротив заметен издалека, вызывая недоумение: что это такое? и притягивает взор до тех пор, пока к нему не подойдешь вплотную, но и тогда остается не понятным назначение элегантного предмета, изготовленного из высококачественной фанеры: - то ли это жилище для эльфов, то ли авангардная мебель; наконец, я пришел к выводу, что это – музыкальный инструмент, и стал ждать, что он зазвучит, но он молчал… Некоторые произведения в условиях лесной чащи лучше всего видятся с некоторого расстояния, - например, «Фуршет» (группа «ХУ»); издали оно вызывает аллюзию на стайку призраков в белых одеяниях, которые на поверку оказываются скатертями на столиках, прикрученных к стволам елей, и уставленных неопрятными следами попойки, некогда осквернившей этот лес. «Стадо диких мангалов» (группа «ХУ») – десятка три разноразмерных ржавых шашлычных мангалов, стоящих на тоненьких подкошенных ножках, собранные вместе, - обнаруживает сходство со стадом четвероногих тоже лишь издалека, а лучше всего - с вышки, поставленной в центре лабиринта, стенки которого изготовлены из ржавой металлической сетки (лабиринт, видимо, призван символизировать заблудшую цивилизацию). Напротив, «Парфенон» (группа «ХУ»), воспроизводящий в дереве основание античного храма, отсылает к счастливому детству человечества – Древней Греции, напоминая Храм Зевса в Олимпии, который, будучи сохранен в обрушенном состоянии, производит даже более сильное впечатление, чем Парфенон в Афинах. А красота классических геометрических форм, - например, сферы, - становится особенно очевидной, если в ней сделаны бесформенные проломы (Юлия Несис).
На объект «Вертикаь – горизонталь» Франсиско Инфанте и Нонны Горюновой, представляющий собой пучки струн, натянутых между стволов деревьев, простирающиеся на десятки метров в горизонтальном направлении, тоже лучше всего смотреть издалека, откуда это произведение ассоциируется с покрытой обильною росой паутиной, которая делает утренний лес столь прекрасным.
Вот еще несколько впечатлений, вызвавших сильную эмоциональную реакцию. Мне весьма импонирует идея Павла Пепперштейна о том, чтобы сделать лес своим домом; когда-то, в далеком отрочестве это было моей мечтой, а здесь художник ее осуществил средствами искусства («Мебель в лесу»). Эта инсталляция, собранная из трогательных предметов – пляжного грибка, раскрашенного под мухомор, двух стареньких книжных шкафов, кресла, и ветхого барахлишка, привлекает зрителя внутренней теплотой. Напротив, монумент, смонтированный из кладбищенских оград над имитацией свежей могилы, настраивает на весьма серьезный лад, порождая возвышенные мысли на тему Memento mori, которая, как никогда, актуальна (группа МишМаш). Недаром этот объект ставит жесткую точку всей экспозиции.
Теперь я хочу особо выделить два произведения, в которых «лесная рама» использована наилучшим образом.
Проект Александра Бродского «Сотка» представляет собой лесную делянку размером 10;10 м,2 обнесенную глухим черным забором. Она отдалена от маршрута на расстояние, обеспечивающее требуемый визуальный эффект. Если идти по дороге ровным шагом, повернув голову к «Сотке», черный забор будет виден сквозь промежутки между еловыми стволами, которые, в силу случайности их расположения, и большой густоте леса, по мере вашего движения будут изменяться по ширине быстро и хаотично, создавая фантастический эффект «черного мерцания». Так дорогущая подмосковная сотка зазывает к себе потенциального покупателя.
Второй из проектов, использующих лес, как раму, с предельной эффективностью, представляет уже не лесную чащу, а ее край, за которым открывается даль, и, чтобы исключить любую двусмысленность относительно того, что здесь изображается, на поляне в линейной перспективе поставлены металлические буквы, удаляющиеся от начала слова к его концу в
Д а л ь
Такое, чувственно – логическое представление дали производит эффект «холодной молнии», бьющей в мозг.
Политическая повестка тоже не могла не проникнуть даже вглубь леса. Она представлена проектом Дмитрия Врубеля и Виктории Тимофеевой «Бункер». Спустившись в самый настоящий бункер, обнаруживаешь, что его стены занимает панорамный цветной фотоколлаж, в котором в первую очередь замечаешь физиономию сатрапа искусства, бывшего министра пропаганды Владимира Мединского, а уж потом другие знаковые фигуры вроде депутата Яровой. Кроме них в коллаже присутствуют десятки других лиц, которые вроде бы тоже видел по телеку, но фамилии забыл; одним словом, - это некая выборка из массы типичного российского чиновничества. Мысль художника, заложенную в произведение, я понял так: вот бы заманить эту публику в бункер, а дверь запереть снаружи!
В заключение я предпринял попытку сравнить свои впечатления от «ЧАЩИ» с теми, что сохранились в моей памяти об АртКлязьме. Проведя это сравнение, я осознал две новые реалии: плохую и хорошую.
Начну с плохой: на АртКлязьме Современное Искусство было обласкано со всех сторон; его пестовали, как в вертограде ухаживают за экзотическими цветами. Теперь же оно, не любимое ни властью, ни народом, сослано в лесную чащу, где огорожено высоким забором, отграничено социальным барьером, и в придачу обнесено санитарным кордоном.
Хорошая же новость состоит в том, что за прошедшие 15 лет Современное Искусство в нашем суровом климате акклиматизировалось, укоренившись на нашей скудной почве, так что может произрастать в любых условиях, даже в лесу, и теперь его не вытопчешь и не выкорчуешь, как бы этого кому-то ни хотелось!
Октябрь 2020 г.