Как там оно у Сукачёва в песне? …а в белой кружке чёрный чай… Чай, да, мы уважаем, просим всегда дежурного по столовой покрепче заварить. Белых кружек, правда, не было у нас совсем. А тут в начале мая и прозрачные гранёные стаканы пропали. Вместе с фаянсовыми тарелками да металлическими приборами. В один день все заменили пластиком. Синие-синие чашки-плошки-тарелки, да белые как снег приборы. Всё такое гладкое, блестящее. После недели помывки с армейским «посудомоем» глянцевость и гладкость куда-то затерялись. Вся посуда стала шершавой и на ощупь неприятной. К концу мая вернули металлические ложки-вилки, потому как пластиковые ломались на раз-два.
Май месяц на улице. В высоком голубом небе яркое солнце, набухли почки…печень и яички. Весна всё-таки, время любви. А тут, буквально в двух шагах, медицинское училище. В котором сплошь молодые девчонки. И вот перед утренним разводом человек десять-пятнадцать самых озабоченных солдат выстраиваются вдоль дорожки к училищу, она как раз мимо плаца проходит. Кто-то уселся на заборе, кто-то просто стоит на него опершись. И жадными взглядами провожают спешащих на учёбу будущих медсестричек, обсуждая прелести и недостатки каждой. Да помню я, помню, что был обижен на весь женский род и зарекался с ним дело иметь. Но всё ж таки весна. Не далее как вчера ночью уже пробовал флиртовать в приёмном отделении. Хотя и оказался там по делу.
Двенадцатый час уже, рота отбита давно. Сижу в канцелярии скинув сапоги и куртку камуфляжную, читаю новую книжку. В первый год службы думалось, вот стану «дедом», буду дрыхнуть днём и ночью. А вот ведь хренушки. С удивлением понял, что мне хватает выспаться часов пять. Вот и убиваю свободные вечера за книжкой. Тут в дверь ломится дежурный по роте сержант Ларионов.
- Ларик, ты чего? – его Андрюха зовут, но все уже привыкли к нему по кличке обращаться.
- Наряд в приёмном пропал, дежурный врач звонил.
- Пропал? Это как же?
-Ушли жмура забирать в пульмонологию, вроде забрали. А уже как минут сорок в ПАО не появлялись.
-Ладно, пойду поищу. Всё равно книжка скучная, - есть повод прогуляться тёплой майской ночью. Три минуты и я уже вопрошаю у дежурных медсестёр, куда они отправили наших молодых. А ничего так девчонки, симпатичные. Себя что ль в наряд записать в приёмное. Он как раз только ночной, с шести вечера, как заканчивает работу приёмно-эвакуационное, где наши сержанты пашуть весь день, до восьми утра. Надо подумать. А то я теперь только в патрули ночные хожу, в основном рассаду в оранжерее охранять. Отделение мне девушки указали, и вышел я в арку. Из приёмного два выхода. Один на большое крыльцо на центральную улицу госпиталя, что идёт от главных ворот, «централку» как её у нас называют, а второй в арку, что ведёт в малый парк к управлению. В малом парке пропавших не оказалось, а вот воспоминания вдруг нахлынули.
Как раз в прошлом маю был мой первый наряд в приёмном. Отвёл через малый парк какого-то чудика в психиатрическое отделение, это отдельный двухэтажный корпус чуть ниже малого парка. Сдал его вместе с документами парням из роты, которые в этом отделении работают. Вот ведь синекура. Живут в отделении день и ночь, ходят в медицинской зелёнке и тапочках, спят-едят тоже в отделении, на ПХД из двоих приходит только один. Возвращаюсь через малый парк и до меня доколупывается какой-то нетрезвый калич. Эй, мол, душара, надо поговорить. Мы, десантура, в Чечне кровь проливаем, а вы тут в Москве жируете. А я что, говорю, сам себя сюда прислал служить, куда отправили, там и есть. Ты как с дедом разговариваешь, кричит. Э, нет, друг дорогой, у меня свои деды, а вот у тебя в десантуре свои духи, это нам наши «дедушки» чётко разъяснили, так что, обломись моя черешня. Раненый-не раненый, а полез на меня с кулаками. Пару раз я от его ударов уклонился, драться не стал, а применил сто первый приём карате. Увернулся от его размашистых ударов, да и бежать. Резвый, собака, оказался, как раз вот здесь в арке на крыльце меня догнал, да за ремень сзади схватил. Ну, я на рефлексе его ногой и двинул, куда-то в область солнечного сплетения. А нога-то в сапоге. Улетел он аж к противоположной стене арки. Там по стеночке и сполз. А я юркнул в приёмное. Хотя ещё с полчаса дёргался, а вдруг заявится. Не, пронесло.
Однако ж надо пропавших искать, а не в воспоминания ударяться. Путь до ПАО у них один, так что спускаюсь по централке мимо продсклада и собачника. Ага, а вот и искомое. На обочине у кустов стоит каталка а рядом два тела. В свете фонаря морды какие-то и вовсе зелёные.
- Что случилось, раздолбаи?
-Ветер простыню с трупа сдул, нам и поплохело, - да уж, поплохело. Всю обочину заблевали.
- Неженки, пля. Валите в приёмное, вам там дадут нашатыря нюхнуть. Узлы надо нормально завязывать, интеллигенция.
Что с них взять, покатил каталку в морг один. Неудобно, конечно, но от полумёртвого наряда помощи не дождёсси. Дежурный санитар малость офигел от того что я один, и предложил спирту. Нет, спасибо. Пристроили мы жмурика в холодильник, и пошёл я в роту, радуясь тёплой майской ночи.
Майское обострение у всех. Даже старшего Мелимука затронуло. Он вдруг озаботился наглядной агитацией на КПП, комендант госпиталя как-никак. И вот уже инженерный взвод манстрячит большие застеклённые рамки для документации, а я иду в бюро пропусков. Как какие пропуска оформляются я и так прекрасно знаю, кэпэшник всё- таки, но лишний раз слинять из роты, это святое. С час общаюсь с милыми дамами на предмет оформления всех и всяческих документов, а потом забираю большую охапку разноцветных пропусков и иду в канцелярию оформлять. Почему большую? Да вот пришла мне на ум одна мысль. Поэтому я и начал клянчить в пропускном бюро побольше документов. Мол, мало ли запорю ещё один-другой пропуск, чтобы по пять раз не бегать. Да и надо ещё подумать про третье КПП, что выходит на Госпитальную улицу у набережной Яузы. Сейчас оно закрыто, но мало ли. Надо ли говорить, что оформил я всё без единой помарки. Красиво, чертёжным шрифтом, чёрными чернилами, наискось надпись на всех «ОБРАЗЕЦ». И осталось у меня на руках почти два десятка пропусков с печатью. Можно замутить небольшой бизнес. Санёк сначала побухтел немного, но потом дотумкал, что лучше постоянным клиентам за неплохие деньги подогнать правильно оформленный до конца года пропуск, чем постоянно дёргаться, что Мелимук спалит запущенную за деньги машину.
В один день на меня посыпались похвалы от Мелимуков. Даже как-то стрёмно стало, к чему бы. Поутру Игорь свет Иванович ходатайствовал у ротного о моём поощрении за отлично выполненную наглядную агитацию. А потом и Виталий Игоревич, который майор, зайдя в роту по своим делам, забравши у меня очередной напечатанный реферат, взялся Рассказова пытать, отчего, мол, писарь до сих пор не в сержантах. И ответственный, понимаешь, и службу исправно несёт, и всё такое прочее. Николаич быстро нашёл отмазку. Приёмке вон повесили лычки на погоны, он и забурел в корень. С отпуском намутил, и трепак привёз. Нет, говорит, этому боюсь сержанта давать, вдруг тоже скурвится. И вся эта бодяга обсуждается прямо при мне.
На первое мая я свои два оклада поощрительных получил, плюс меня Рассказов и в рапорт к 9 мая внёс. Только тут случился облом. Видать и у начальника строевой полковника Шушакова майское обострение. А может кто из машинисток обломал его любовные поползновения. Хотя, скорее всего, где-то они с нашим непосредственным начальником полковником Зайцевым не сошлись во мнениях. Принёс я ему рапорт, заверенный во всех инстанциях, а мне отворот поворот. Подпишу и поставлю в приказ, говорит, только тогда, когда в вашей роте, мол, будет служить хоть один ветеран войны. Развернулся через левое плечо и отправился докладывать ротному об обломе. Чего забрало полкана, спрашивается. Ведь неделю назад рапорт к первому мая подписал и не выдрючивался. А ведь в роте ни одного участника маёвок в 1905-1905 годах нет. Только в двадцатых числах мая я узнал, насколько Шушаков меня обломал. Оказалось, что должность санинструктора приёмно-эвакуационного отделения сержантская. И оклад соответсвующий, как у замкомвзвода. В ведомости на выдачу зарплаты напротив моей фамилии бухгалтера прописали двадцать с лишним тысяч, вместо семь с половиной. На фиг мне не нужны никакие лычки, мне, пожалуйста, только денежные премии к праздникам.
С ентим самым Шушаковым вечно какие-то заморочки у меня случаются. В прошлом декабре ему стукнуло в голову, что печать на увольнительных записках он должен ставить только по количеству уходящих в увольнение. Неси, мол, подписанные ротным списки на увольнение и равное количество «увольняшек». И чего делать. Пришлось носить. А Рассказов требует, чтобы в запасе всегда были увольнительные с печатью, мало ли какая нужда. Кое-какой запас был ещё от Андрюхи, но надо и пополнять. И решил я начальника строевой взять измором. Я и так ему через день всякие рапорта носил, а тут взялся приходить каждый день, а то и пару раз за день. Товарищ полковник, печать поставьте, увольнение по служебной надобности. К концу второй недели он взвыл белугой и принял соломоново решение. В начале месяца, мол, копируй у машинисток столько увольнительных записок, сколько вам на месяц в роте надо. Я тебя в своём кабинете посажу, дам печать, да и штампуй. Так мне того и надобно. Первый раз Шушаков у меня за плечом стоял, а уже на следующий месяц я в листы с увольняшками парочку нужных бланков засунул. Надо иногда, чтобы были в роте и бланки выписки из приказа по ГВКГ, да и официальный бланк госпиталя, в типографии отпечатанный нам не помешает. Так то вот, ваше превосходительство, товарищ полковник, мы тож чай не лаптем щи хлебаем.
Нашего нового заместителя командира роты по борьбе с личным составом тоже, похоже, весеннее обострение накрыло. Идём как-то с Лёхой, дружком моим, из военторга, что в общежитии устроен. И целый пакет всяческих вкусняшек тащим. Тут, откуда ни возьмись, вроде как из толпы девчонок у медицинского училища, выскакивает Гущин, и к нам. Чего, мол, дедушки в пакете? Протягиваю раскрытый пакет. Максим Викторович в него аж по плечи занырнул. Что он там собирался увидеть? Всего-то пара килограмм винограда, двухлитровый пакет вишнёвого сока да парочка здоровенных плиток белого пористого шоколада, вот восхотелось нам чего-то оригинального. Вынырнул Гущин из пакета, а на лице разочарование. Викторыч, ну мы ж не совсем дебилы. Ты что, водку собирался у нас найти? Зачем нам себе геморрой лишний в роту тащить? В казарме закрылись мы с Лёхой в его каптёрке с парадками, да и загуляли. Да, таперича не то что давеча, с нового года в роте два каптёра. Оба наши, смоленские, оба из Заднепровья. Ромка, тот каптёр природный, что называется, его на эту должность ещё наш дедушка готовил. А вот Лёха прошёл долгий трудный путь, прежде чем спать днями на втором этаже роты.
После карантина и прохождения всех и всяческих нарядов, включая кухонный, где он неделю трудился коренщиком, Лёшку поставили на лифт в новом хирургическом корпусе. Но вскоре ротный прознал, что парень-то наш столяр-краснодеревщик по профессии. Снял Рассказов Лёшку с лифта, да и увёз к себе на квартиру. Месяца четыре будущий каптёр по проектам Сергея свет Николаевича собирал у него на хате мебель. Там же и жил и столовался, в роте не появляясь от слова совсем. Съездил в отпуск по осени в первой партии, а когда вернулся, ротный, подумав немного, сделал его вторым каптёром. В зоне ответственности Лёхи второй этаж казармы, складское помещение с парадной формой и бытовая комната, которая и открывается то крайне редко. А вот в парадках полный ажур, можно спокойно посидеть и «заточить» мешок вкусняшек.
Восьмого вечером перед самым отбоем позвонила Анька. Офигеешь тут. Хорошо поддавшая, на заднем плане какая-то вечеринка шумит. И разговаривает со мной так, как будто ничего и не было, всё нормально. А я отделываюсь нейтральными фразами. И тут дамочка взбесилась.
- Что, - кричит в трубку, - ушла любовь, завяли помидоры?
-Послушай, это я тебя, что ли на хер послал? По-моему всё наоборот было.
-Ничего ты в женщинах не понимаешь, - вот те раз, - погоди, мне отойти надо.
Сижу как дурак с трубкой у уха, слушая гулевания каких-то людей. Тут в телефоне раздаётся сочный мужской барион:
- Чего Анна тебе названивает? Это моя женщина и только моя.
Вот только этого мне и не хватало.
- Вот у неё и спроси, - отвечаю.
- Я капитан ФСБ, я тебя найду и накажу, мальчик.
-Да пошёл ты, дядя. Капитан. Да хоть полковник, мне по фиг. Разбирайтесь там промеж себя сами, - и бросил трубку. Минут через десять Анька перезвонила, извинялась, ругала этого мужика. Слушать я её не стал и снова бросил трубку. Да, ушла любовь, завяли помидоры, в точку.
9 мая прошло как-то скучно и незаметно. В увольнение никого не отпустили, не фиг, мол, по городу шляться в праздничный день, когда усиленные меры безопасности. В роте только Гущин из офицеров. Посмотрели парадв ленинской комнате, потом включили мультики. Да не простые. Где-то в дебрях общаги выкопали немецкие порнографические мульфильмы. Народу понабилось, не продыхнуть. С экрана телевизора весёлая музыка, громкий идиотский смех и прочее. Максим свет Викторович заглянул в «ленинку», сидит народ, вперившись в телик, ржёт. Главное, что ничего не нарушает. А вот через полчасика зашёл да услышал такие стоны-охи, что кинулся вынимать кассету, аки тот прыгучий барс. Охренели, кричит, такое смотреть. Кассету отбить не удалось. Запустили какой-то боевичок, а я ушёл на хоздвор. С конца апреля, когда совсем подсохло, ударился я в железо. К вечеру, когда свободное время, мне лениво было железки тягать, да и дел ещё на следующий день по раскладке народа много. Пришлось качаться во время обеда. Медведь закрывал меня на хоздворе, и можно было около часа издеваться над своим телом.
Для начала суставная разминка да растяжка. За год с лишним службы, конечно, навыки подушли, ну да ничего, наверстаем. Затем пара подходов отжиманий на брусьях, штанга на бицепс, гири и тяга на блоке. К блоку были цепью привязаны три пудовые гири и имелось ещё пара приваренных крюков, чтобы ещё парочку подвесить по надобности. Три подхода тяги за голову сидя, а потом пять тяги к груди. И последний, шестой, до отказа. Опять растяжка и отработка всего, что помнил из связок «саньда». Ежели хватало запала, в конце тренировки брал черенок от лопаты и вертел им как шестом. Полутораметровый толстый черен, это вам не правильный шестифутовый «бо», но на безрыбье и сам раком станешь. Этой палки вполне хватало, чтобы отработать связки рубящих ударов и тычков, да восьмерки с перехватами повыписывать. А после отбоя, закрыв изнутри канцелярию, я вскрывал ножницами кабинет ротного, и в моём распоряжении оказывалась двадцатичетырёхкилограммовая гиря. На сон грядущий плечи помучить.
И вот грянуло11 мая, суббота. Да нет, ничего не предвещало, всё как всегда. ПХД, проверка, обед. Рассказов, разогнав в увольнение толпу народа, уехал. Ромка-каптёр ушёл в увал, так что помывку открыл мой кореш Лёха. А я вот впал в задумчивость. Пойти помыться или для начала сходить на хоздвор железки потягать. Пошёл к железкам. Тут ко мне присоединился сержант из «лимонов», тех что нас на призыв младше, Серёга «Бокс». Рама за метр девяносто, мощный и широкий.
- Не помешаю, - вопрошает.
-Нет, занимайся, - отвечаю, - места хватат. Он скинул мундир и взялся разминаться. Вот это растяжка, мне и не снилось. Всёж таки паренёк чемпион Рязанской области по рукопашному бою.
- Слышь, Серёг, тыж весь рязанский да рукопашник. Тебе ж прямая дорога в десант. А ты тут. Как так?
-Чего я больной что ли? Больно надо, через раз на голову приземляться. Ты ж видел наших десантов. НЕ, мне здесь в кайф, - ещё бы, конечно в кайф. Служба не пыльная, в центре столицы. Перед Новым Годом этого Серёгу папаша за ящик вискаря у ротного аж на неделю забрал. Он потом всё рассказывал, как круто в сауне отрывался.
Потягали железо, пропотели, и с приятной усталостью в мышцах отправились в баню. Всё же она, конечно, душевая. Небольшая комната на первом этаже, облицованная кафелем. В баню её превратить можно, ежели парочку из пяти душей открыть на кипяток. Через пару минут затянет паром, но это не всем по нраву. А Лёха в предбаннике, это замечательно. Новое свежее бельё, толковая, не рваная, мочалка, чего ещё человеку надо для счастья. Иногда, бывало дело, мы, дедушки, шли на помывку уже после отбоя. Но тут должны были сложиться все обстоятельства. Чтобы ответственный был нормальный, тот, который или спит у себя в каморке на втором этаже, или вообще из казармы уходит. Тогда можно поплескаться вволю, а после бани и холодного пива попить в предбаннике с Ромкой-каптёром и другими товарищами. А вот Лёха спиртное на дух не переносит, так что не сегодня.
Так потихоньку-полегоньку наступил вечер. Вечерняя поверка и вот уже дежурный голосит «Рота, отбой!». Мож действительно спать залечь, опять таки в воскресенье подъём на час позже в семь часов. Да и ответственный новый каокой-то подполковник, чёрт его знает как он к нашим ночным бдениям отнесётся. И тут зазвонил телефон. Все заморочки начинаются обычно с телефонного звонка. Ну да ладно, беру трубку:
- Рота обеспечения, рядовой…
-Ответственного позови, это дежурный врач, - не спеша иду в «ленинку», там подпол с дежурным у телевизора сидят. Ответственный пообщался со звонившим и тяжко вздохнул.
-Что случилось, товарищ подполковник, - вижу мужик явно озадаченный.
-Ехать надо по РОВД, в приёмное звонили уже с трёх мест. Ваших бойцов в увольнении задержали. Машина возле центрального КПП ждёт.
Ни хрена себе. Они ж все поголовно в гражданке. Ладно, ещё никого в комендатуру не отправили, а то вообще шандец.
- Товарищ подполковник, возьмите меня с собой. Всё равно скучно тут сидеть.
- Поехали. Ты хоть своих в лицо знаешь. А я недавно в ГВКГ перевёлся.
Возле первого КП стоял под парами УАЗ-буханка. Ё-моё, это ж моя любимая «труповозка». Да уж, символично, пля. Выезжаем. Первый наш адрес где-то в центре, опорный пункт милиции на станции метро. Ромка-каптёр и его лепший друг Серёга-москвич, тот самый «золотой дух», потусив на каком-то рок-концерте, сняли девок, накупили пива, и отправились в метро к этим самым девка на хату. Да взялись прямо в вагоне пиво хлестать. Тут их наряд и задержал. Сидят ребятишки надутые, понимают, что к чему. Ещё одного забирали уже из РОВД на Ленинградке. Заснул, дятел, пьяный на скамейке в сквере, ну а проснулся уже в «обезьяннике». Остался только один адрес, но едем туда что-то уж очень долго. Что за, прости господи, Новоебенёво. Да и кого из наших в такую даль занесло. Дорога, правда, замечательная, асфальт что тоё яичко, ни кочек тебе , ни выбоин, гладенько. А вот пейзажик антересный. По левую руку высоченные дома, этажей наверное в двадцать, а вот справа от дороги прям лунный пейзаж. До горизонта чистое поле, серое в неясном свете луны. И ничего. А нет, вон съезд в сторону, к бетонной коробке РОВД. Трёхэтажное здание за высоким бетонным забором посреди ничего. И одинокий фонарь у ворот. Прям форт посреди прерий дикого запада.
На крыльце сидел какой-то ментёнок с АКСу на плече, то ли пьяный, то ли просто по ночному времени расхристанный. Увидев подпола и меня, вышедших из УАЗика, ухмыльнулся и призывно помахал рукой.
- А, зелёные, вы, небось, за своими раздолбаями. Так у нас они, у нас…
Не сказать что другие менты нашему ответственному откровенно хамили, нет. Так всё больше, как говорит наш ротный, смехуёчки да ****ахаханьки. Но вот этот мутный сержантик, в расстёгнутом до пупа мундире, своими словами неожиданно породил бурю. Подполковник взревел разъярённым бенгальским тигром:
- Встать, сержант, СМИРНО!!! Вы к кому обращаетесь, к торговке на рынке? Я подполковник Вооружённых Сил Российской Федерации. СМИРНО!!! Уважать мои погоны!
Откуда такая голосина в высоком и худом офицере. Ух. Мента словно пружиной подкинуло со ступенек.
- Ведите к дежурному, - заходим в здание РОВД. Дежурный капитан то ли услышал, как одуревал на крыльце подпол, то ли, просто, имел представление о субординации. Во всяком случае, представился, приложив руку к фуражке. Подпол так же отрекомендовался и потребовал выдать задержанных военнослужащих из РМО ГВКГ. Капитан протянул ему военные билеты и приказал привести наших пацанов. От те раз, десногорские. Рус с Костей «Малышом». Идут как пыльным мешком ударенные. Дежурный капитан, мило улыбаясь, советует им больше не нарушать закон. Тут Руслана прорывает. Мы, мол, ещё вам покажем, рапорта напишем. Вот такого я от подполковника ну никак не ожидал. Такой подзптыльник разговорившемуся парню закатил, аж звон по дежурке пошёл. Менты весело скалятся. Но следующие слова офицера враз согнали ухмылки с их физиономий.
- Я по возвращению в госпиталь отправляю этих молодых людей на медицинске обследование. И не дай бог у них обнаружатся следы применения насилия на теле. Всей вашей сене, капитан, станет кисло.
Мы уходим, оставляя озадаченных ментозавров. А мордыто у них повытягивались, видать, несладко нашим пацанам пришлось в кутузке. Попались десногорские по тому сценарию. На концерте познакомились с девчонками да и поехали к ним, в это самое ***во- Кукуево. А из автобуса с открытым пивом в руках вышли на остановке прямо в нежные объятия наряда. На свою голову попытались в РОВД качать права. Им очень быстро объяснили, кто главный. Бить не били, но вот, приковав наручниками к стульям, противогазы с заткнутым клапаном вдоха одевали. Да уж, блин, приятного мало.
Всё воскресенье рота сидела на измене. Сейчас как приедет Рассказов, да разнесёт всё вдребезги и пополам. Но тот, похоже, не захотел портить себе выходной. Но уж в понедельник на разводе высказал все, что о нас думает по полной. Странное чувство, когда стоишь в общем строю, вроде как и не накосячил, сам про себя это знаешь, но получается что это и тебя касается. А уж ротный изгаляется. С кем он только нас не сравнивал, какие эпитеты не применял. Не даром продолжатель военной династии. Ежели убрать всю окололитературную мишуру в его речи, всё довольно просто. На два месяца никаких увольнений, от слова совсем. Но весь воспитательный эффект его речи получился смазанным. На самом, так сказать, апогее, на верх ворот, что выходят с плаца на Госпитальный вал, вдруг откуда не возьмись забрался какой-то мужичок. Тяжко ему видать было, улёгся бедолажный на верху ворот, дыхание переводит. Рожа красная от натуги. Ещё бы воротина метра два с лишним высотой. Чуть отдышался да решил посмотреть, куда же он залез, и офигел. С плаца на него прямо-таки с плотоядным интересом смотрит человек шестьдесят, в камуфляж обряженных. Задёргался нарушитель, попытался обратно на улицу вернуться, да куда там. «Бокс», ухватив чудака за ногу, резко сдёрнул его вниз на нашу сторону ворот. Серёга приложил задержанному коленкой в грудак, чтоб не дёргался и, завернув ему руку за спину, поволок с плаца в сторону центрального КПП. Вся рота ржала в голос вместе с офицерами и прапорщиками. Практически весь пафос выступления Рассказова был утрачен. Он махнул на нас рукой и начал развод.
Жаркое майское солнышко напекло голову и нашему старшине. Шутить он взялся. Вваливается в канцелярию как-то после развода, тычет в меня перстом указующим, да и заявляет:
- А ты сегодня на губу пойдёшь.
Я еле удержался, чтобы вслух не произнести «А с хера ли?». Но на лице у меня оный вопрос, видимо, отразился во всей моей озадаченности, да так явно, что прапор заржал. Стоит, регочет аки конь, только что ногой не бьёт. На веселье прапорщичье даже ротный вышел из своего кабинета, поглядеть, что к чему.
-Не ссы, Лёха. В «Алёшки» к старшине пойдёшь. Каптёры нынче заняты. В порядок себя приведи, камуфляж разверни да рукава раскатай. Ремень подтяни, дедушка, пля. Кепка у тебя как, таблеткой?
- Нет, - отвечаю, - я такой фигнёй не маюсь.
- Ну да ладно. Выписывай себе увольняшку служебную, и приходи ко мне. Расскажу куда идти и дам что нести.
Привёл я себя в порядок и напутствованный «добрыми» словами ротного, типа начальник губы зверь ещё тот, оставит тебя точно суток на пять за нарушение формы одежды, направился в кабинет к старшине. Тот вручил мне плотно набитый вещмешок да и обсказал как добраться до «Алёшинских казарм». Оказалось, что совсем рядом. Взвалил я на плечо «сидор», тяжёлый падла, да и потопал. Всего-то и надо, через Госпитальную площадь пройти на Солдатскую улицу, а оттуда свернуть на Краснокурсантский проезд. Вот уже почти полтора года я тут, а в сюда и не забредал, странно. А есть тут на что посмотреть. По правую руку от меня академия Малиновского, всяких полковников с генералами чуть не толпы. По уму с самого поворота нужно строевым шагом идти да руку т козырька кепки не убирать. Слева через дорогу на затянутой металлической сеткой спортплощадке мечутся какие-то спецназы из ВВ. Комки у них интересной расцветки, тигровой какой-то. Чуть дальше большие чугунные ворота и бруствер из мешков перед ними. За мешками чьи-то головы в касках, и камуфляжи такие же тигровые. Уже позже я узнал, что это, ни много ни мало, штаб внутренних войск.
Что-то как-то я стремаюсь. Кто его знает, этого начальника «Алёшек» к чему может придраться в моей униформе. Сапоги у меня подрезаны и прошиты, но ведь совсем на чуть-чуть, глядишь и не заметят. Что ремень с полевой бляхой? Бес его ведает. Камуфляж я развернул, рукава, не смотря на жару, опустил. Подшива, правда, толстая, чуть не в палец толщиной, да мне по сроку службы положено. А ладно, будь что будет. Мешок ещё этот, мать его, тяжёлый. Перекидывая его с одного плеча на другое, лямками умудрился сорвать пуговку с погона. Пля, слов нет, одни эмоции. Пуговку в карман, достаю из кепки иголку и закалываю погон, авось не заметят. А вот и «Алёшки». Вообще-то здание это обзывается казармами Лефортовскими, но гарнизонная гауптвахта, переехав сюда из Алёшинских казарм, перевезла с собой и название. На КПП комендантского полка у пацаны в парадке, больше похожей на мундиры вермахта, перетянутые чёрными ремнями, проверили у меня военник, увольнительную записку, только что рентгеном не просветили. Тебе на губу? Вон топай через плац и держись левее, увидишь зелёной краской покрашенный домик к нему и иди.
Выхожу на плац, ух ты. Мало того что здоровенный, куда там нам, так меня ещё и рота почётного караула встречает. Все три взвода под барабанный бой лихо печатают шаг мне навстречу. Жаль что не в парадной форме, в камуфляж обряжены. Впереди каждого взвода знамённая группа, только знаменосцы несут пустые древки, да толстые, с мою руку наверное. И тут я разглядел для кого бойцы изгаляются. А проходят они парадным маршем мимо колоритнейшего майора. Под метр девяносто, толстый, аж брюхо, обтянутое камуфляжной тканью, над ремнём свисает. Через плечо галунная портупея, на ней хромированные блестящие ножны подвешены от парадной шашки. Саму шашку в руке держит, так её чуть в сторону отвёл, кончик клинка в носок ботинка упёр и стоит, пыжится. А рота уже который раз мимо него марширует.
Ну а мне всё ж таки дальше. Ага, а вот и домик. Возле него очередь из офицеров, сержантов и понуро стоящих солдат. Не робяты, я в этой очереди стоять не собираюсь. Кого тут только нет. Вон даже морпехи в своих чёрных пэша. А откуда в Москве морская пехота? Провожаемый недоумёнными взглядами поднимаюсь на высокое крыльцо и тяну дверь на себя. Небольшое помещение, разделённое деревянной загородкой со стеклом. За столом младший сержант что-то пишет, двое других бойца приходуют в старой ещё советских времён форме с чёрными погонами и связистскими эмблемами в петлицах. У загородки топчется прапорщик, который, видимо, того пацана и привёл. Один из приёмщиков меня заметил и вышел.
- Тебе чего?
-К старшине вашему, из госпиталя Бурденко.
- Сейчас позвоню, посиди вон там, - я усаживаюсь в уголок на указанную мне скамейку. Паренёк набравши номер, постоял с трубкой у уха, да и вернулся ко мне.
- Трубку не берёт, вышел видать. Жди. А ты сам откуда? – комендач усаживается рядом со мной.
-Из Смоленска.
-А нет, я с Костромы.
Прапорщик-связист уходит, в комнату заходят морские пехотинцы. Молодой совсем лейтенант, сержант и рядовой. Не ну откуда они здесь? Да и все такие уставные, аж зубы сводит. Где этот морпеховский шик, о котором мне Лёха, помнится, все уши прожужжал. Лёха это старший сержант, морпех с Тихоокеанского флота, который у нас в Бурденко долгонько пролежал. Про него в «Красной Звезде» даже статья была, как он в Чечне организовал оборону попавшей в засаду колонны. Только вот оторванные фугасом ноги не вернёшь. Так он и катался по территории в инвалидной коляске. Много чего он порассказал про морпеховский шик. Только вот на этом сержанте ничего такого и не видно. Лычки как положено из жёлтого галуна, где там Лёхины байки про синие лычки, заваренные утюгом в целлофан. Всякие белые выпушки и прочая фигня? Нет всё у людей по уставу.
Провинившегося морского пешехода оформляют, мы с костромичом сидим, болтаем за службу. И тут по комнате разносится громкий вздох удивления. Поднимаю глаза, ух ты ж. После того как оформлены бумаги, приёмщики отбирают у арестованного всё запрещённое, включая шнурки с ботинок, и раздевают его до трусов. Осматривают на предмет синяков и прочих телесных повреждений. Вот морпех и разделся. Мало того, что у него фигура настоящего гимнаста, сухие мощные мышцы, широченные плечи и спина, узкие бёдра, мускулистые ноги, так он ещё от шеи до колен и с переду и на спине татуировкой расписан, что твой якудза. Чего там только нет. И самураи в доспехах, и японские карпы, и какие-то демоны с оскаленными клыками, и драконы с тиграми. И всё это разнообразие на фоне бушующих морских волн в белых шапках пены и ярко-алых молний. Обалдеешь тут. Лейтёха тоже уставился на парня во все глаза. Только сержант стоит, хитро улыбается, не первый раз видать парнишка впечатление производит.
До старшины таки дозвонились, сказали жди, сейчас придёт заберёт тебя. Сижу, приёмщик продолжают принимать арестованных.
-СМИРНО, - громкая команда пружиной подкидывает меня со скамейки. Стою навытяжку,ем глазами вошедшего со стороны «губы» подполковника. А тот, мило улыбаясь, шурует прямо ко мне.
-Откуда, боец?
-Рота обеспечения госпиталя Бурденко. Наш старшина к вашему прислал, - киваю на вещмешок у моих ног.
-Аааа… где ж ты пуговицу с погона потерял, а воин? – заметил-таки.
-Нигде не терял, в кармане у меня. Лямками мешка по дороге оторвал. Вот иголкой и заколол, не садиться же на крыльце академии Малиновского шить.
Тут около нас, как из под земли, вырос плотный небольшого роста мордатый прапорщик.
- Это ко мне, товарищ подполковник, из Бурденко парень. Разрешите к себе уведу?
-Посади его усебя в кабинете, дай иголку с ниткой и пусть пуговку пришьет. А то оставлю суток на пять.
Прапор поволок меня за собой, куда-то внутрь «Алёшек». Завёл в свой кабинет, приказал пришить пуговку, а сам с мешком куда-то исчез. Привожу форму в порядок, а мысли в голове так и скачут. Ну вас всех на фиг, не пойду я больше сюда ни за какие коврижки. От таких напрягов можно и кони двинуть.
Пуговку пришил, долго ли умеючи. Старшина «Алёшек» всучил мне туго набитый вещмешок, правда очень лёгкий, тряпок каких он туда понапихал что ли, и я, включив аллюр «три креста», покинул гарнизонную гауптвахту. Как я не хотел туда возвращаться, а пришлось. Старшина, упирая на то, что ты, мол, теперь всё знаешь, гонял меня в «Алёшки» как минимум раз в неделю, а бывало и чаще. Завязался у прапоров какой-то выгодный и мощный товарооборот. Приёмщики на губе меня уже знали, мило улыбались и, завидя меня в дверях, сразу же названивали своему старшине. Хвала Аллаху, больше я ни разу с начальником гуапвахты не встречался.
Под тёплым майским солнышком не только у нас молодых да военных кровь кипит, бурлит и пенится. В очередной раз забив на обед ради истязания себя, любимого, железками, разминаюсь после поднятии тяжестей. В конце решил потянуться, закинул ногу на брусья да и пытаюсь дотянуться хотя бы лбом до носка сапога. Да уж растяжка за время службы просела очень. Бяда. И тут вижу в окне на втором этаже медицинского училища нескольких девчонок прильнувших к стеклу. Училище на наш хоздвор выходит гухой стеной, и только в коридоре их второго этажа небольшое окно. Вот они меня и рассматривают.
Убрал я ногу с брусьев, надел мундир, застегнул ремень. Поправил-одёрнул камуфляж, засунул сложенную кепку под погон, глянул в окошко на заинтересованные девичьи физиономия и с весёлой улыбкой им подмигнул. И тут же рванул к забору, отделявшему хоздвор от асфальтированной дорожки, ведущий вдоль казармы к училищу. А забор-то, с мой рост, как-никак. А у забора стоит старая банкетка. Вот используя её как трамплин, я высоко подпрыгнул, оперся на верх бетонной плиты и, перекинув ноги в горизонтальной плоскости над забором, оказался на другой стороне. Обитавший на дворе здоровенный ротвейлер Рэм удивлённо взлаял. Девчонкам, надеюсь, тоже понравилось. И самому приятно, классно получилось, хоть сволочной асфальт и пребольно ударил по пяткам через подошвы сапог. А уж офигевшая физиономия Медведева, идущего меня выпускать после тренировки, пролила бальзам на душу.
- Ты чего скачешь? – удивляется Медведь.
- А сколько можно тебя ждать, косолапый? Долго жрёшь, - весело отвечаю и топаю в канцелярию, службу дальше служить.
Вечер этого дня выдался богатым на события. Только дежурный по роте проорал «Рота, отбой!», а я взялся за любимую гирю ротного, чтобы поиздеваться над организмом на сон грядущий, как затрезвонил телефон. Напевая «кому не спиться в ночь глухую?», беру трудку:
- Рота обеспечения…
-Привет, - весёлый женский голос, - это ты теперь вместо Андрея?
- Ну да, я, - ничего себе теперь, полгода уж как, - а ты кто, замечательная?
- Это 24 отделение, скучно нам тут и грустно одним. Бери кого-нибудь с собой, да и заходите. Хорошо?
- Хорошо, - кладу трубку и ошарашено чешу в затылке. Слышать я про такое слышал, но вот чтобы со мной самим. Антересно девки пляшуть, по четыре штуки в ряд. Иду в ленинскую комнату, там телек разговаривает. О, и искать никого не надо. Вместе с дежурным по роте и сержант Руслан десногорский сидит.
- Рус, ходи сюда, дело есть, - объясняю ситуёвину, и тот заинтересованно кивает, конечно, идём.
-Андрюха, - это уже дежурному, - если Шрумбель (ответственный у нас нынче ночью капитан Шрубок из КЭО) чего спрашивать будет, мы на общаге в усилении. Ага?
- Ага, а звонить-то куда, если что?
- В 24-ое.
Тут от казармы и идти всего три минуты по-пластунски, только «старую хирургию» обойти. И вот нас уже встречают на втором этаже. Нормальные такие девки, не «Мисс мира», конечно, да и мы не аленыделоны. Познакомились, были угощены медицинским спиртом, настоянном на лимонных корках. Классная, кстати, штука, градусов до пятидесяти разбавленная, получше иной забугорной водки. Для приличия посидели, поболтали не о чём. Хотя все прекрасно понимают для чего, зачем и почему. В общем, слово за слово, тем самым по столу, и разбившись на пары по интересам расходимся по местам ночной дислокации. И вот уже я почти высвободил медсестричку Иринку из её короткого халатика, как на посту зазвенел телефон. А акустика в этих корпусах 19 века постройки о го го-какая. Девушка побежала к аппарату, вернулась быстро и крайне озадаченная:
-Это тебя, дежурный по роте.
- Чего там, Андрюх?
- Шрубок роту посчитал, вас требует.
- Вот блин, сейчас придём, - вырвал я Руса из сладких объятий, и потопали мы в ночной темноте до роты. Девчонкам, правда, сказали чтобы не закрывались и ждали нас, порешаем вопросы и вернёмся. А как решать-то будем?
- Пошли на центральное КПП, - говорю, - зашлём сайгака быстроногого до ларька, пару пузырей Шрумбелю выставим. Авось отпустит.
Всё тут рядом. На КПП как раз нужные люди, «лимон» и наш молодой.
-Дмитриев, ком цу мир, манн либе киндер. Давай, ноги в руки, и рывком до ларька на остановке, пару пузырей шампанского принеси.
-А деньги? – совсем воин оборзел.
-Слышь ты, деятель, чё за дела? Чтобы у бойца на КПП к вечеру денег не было? Да я завтра Рассказову скажу, чтоб снимал тебя отсюда на хер, да куда-нибудь на кухню или на прачку поставил.
Рус распоэзиваться не стал и просто рявкнул «Бегом, солдат!». Тут бежать-то всего-ничего. Через две минуты мы, вооруженные двумя бутылками «Советского шампанского», зашли в казарму. Поднялись на второй этаж и постучались в каморку ответственного.
-Товарищ капитан, вот они мы.
-Ну и как там на общаге? – Шрубок сел на кровати.
-Обстановка напряжённая, товарищ капитан. Надо наряду помочь, мы туда вернёмся, вы не против? – ставим бутылки на пол перед кроватью.
- Идите, так и быть, - в темноте блестят зубы капитана – к подъёму чтоб были тут.
- Есть, товарищ капитан.
Поспать нам в эту ночь удалось хорошо, если пару часов. В начале шестого дамы выставили нас из отделения. В большом парке тихо шелестела молодая листва, пели птицы. Как же легко дышится на утренней прохладе. А на асфальте «централки» уже гуляли солнечные зайчики от солнечных лучей, лучей первого летнего восхода. Да, наступало лето. Всего через десять дней мне двадцать лет. Жизнь прекрасна, хоть и в сапогах.