Пчелкин ещё какое-то время смотрел на двор, необычайно преобразившийся от искристого снега. Преобразился до неузнаваемости. Мисок и кареток с едой уже не было видно под слоем только выпавшего пушистого снега. В дальнем углу двора белым пятном зияла белоснежная пустота. Как раз там и хотел построить детскую площадку Корней. Площадку для своих внуков, ну и для всех... Шустрая детвора уже катала там громадные комья для снеговика. Ребятня постарше бомбардировала снежками ничейный забор воинской части, примыкавший к пустырю.
А может, так оно и лучше?! Снежки, снеговики, даже снежные баталии... К чему эти детские площадки?! Бездомные кошки и подросшие к лету щенки в миг сделают там уютное отхожее место. Да-да, в той самой в мягкой песочнице из свежего речного песка, о которой мечтал Корней. А сердобольные мамаши и бабули будут выкладывать у качелей свои любовно собранные объедки.
Ещё какое-то время Пчелкин помечтал у окна и сел за рукопись одного самобытного автора. Ему, по старой памяти, на редакторскую правку принесли её ещё весной. Но у Пчелкина всё что-то не клеилось. То самоизоляция, то пандемия, потом вторая волна, потом просто лень.
Пчелкин не любил писать рецензии. Ему всегда хотелось говорить с автором глаза в глаза, ну в смысле труба в трубу. Или, хотя бы как раньше, в старые добрые времена далекой молодости, времена литературных квартирников и поэтических диспутов.
- «Когда уродили Яблока?», - прочитал Корней титул начерканный жирным карандашом. Автор именно начеркал название своего труда. К удивлению Пчелкина, начеркал он уже поверх многочисленных принтерных оттисков. Автор, как бы сам искал ответ и спрашивал себя вновь и вновь, а потому без остановки лупил самозабвенно по клавиатуре.
-В якому році вродять яблука? - Таков был первый мучительный вердикт бедолаги-автора. Нет не то, уж больно прозаично и безнадежно уныло. Пчелкин отчетливо представлял внутренние метания автора. Вот появляется блеск в глазах и... новое название готово.
- «Рік, коли вродили яблука!» - Вот оно, жизнеутверждающее, полное смысла творенье. Пчелкин, как будто радовался вместе с автором. Он даже представлял, как начинающее дарование потянуло руку к пачке Беломора. Или нет, отчего же к Беломору. Скорее, он потянулся к массивному хрустальному бокалу с остатками вискаря. Так, чуть-чуть на донышке. На глоток, полтора не больше и... Нет, опять смятение скользнуло по лицу, блеск пропал и пальцы снова застучали по клавиатуре.
- «Коли вродили яблука!» - После этих слов, даже Корней готов был закурить и изречь что-то про талантливых сестёр и многострадальную краткость. Однако, раздражение с лица молодого автора не сходило. Тут он, должно быть, выдохнул и без остановки отстучал: «Коли вродять яблука». Да, да. Окончены мучения, контрольный выстрел сделан.
Пчелкин почему то решил, что подающий надежды новеллист, в этот момент тут же опрокинул остатки вискаря и решительно встал. Встал с чувством выполненного долга, подошел к шкафчику, где родня всегда что-то припрятывала на такой подходящий случай.
Всё еще задумчивый, но уже слегка умиротворенный Новеллист с легкостью откупорил бутылку «Барклая». Откупорил не задумываясь, вмиг и без проволочек. Хотя обычно, за столом или во время домашних торжеств, на это уходило минут пять. И родня всегда начинала сильно нервничать. Кто-то даже предлагал взять уже, наконец, нож поострее и как простой мясник срезать ненавистную преграду на пути к святому «Барклаю».
Но новеллист, со свойственным только ему терпением и настойчивостью всегда доводил дело до конца. Неприступная на первый взгляд, с золотистым гербом, вся такая непокорная пробка вдруг издавала не то хруст, не то самодовольное посвистывание и всегда сдавалась на радость страждущим.
-Да, да. Так оно в точности всё и было, - изрёк довольный Пчелкин. Опять подошёл к своему любимому окну с видом на двор и загадочно добавил, - а вот утром...
Утром, новеллист едва проснулся. Встал, взял огрызок карандаша и первым делом решительно накорябал. Именно, именно накорябал. Поверх своих вчерашних гениальных художеств, взял и накорябал. Едва шевеля присохшим к зубам языком и при этом так сильно нажимая на карандаш, что тот едва не сломался. Это и была его окончательная правка.
Довольный собой Пчелкин, по старой школьной привычке, достал из портфеля шариковую ручку с мажущей красной пастой и не менее решительно взял и тоже всё перечеркнул... Потом, крупно вывел:
- Вродили яблука! Вродили, вро-ди-ли яблука... - протянул Корней, необычайно довольный своей работой и самим собой.
-Да, конечно уроды! Форменные урода! Самые настоящие твари эти облака. Ты, как всегда прав, Корней. Надо же, три дня ходили, ходили эти облака и всё вывалили в нашем дворе. - изрёк незаметно вошедший в комнату сосед. Он же, старший подъезда Дядя Федя. - Ну ты чего, договаривались же?! Стучу-стучу, а ты не открываешь?! Случилось что?! Пошли снег чистить, Корне-е-ей!!!