ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
ЧТО МНЕ ИЗВЕСТНО О РОДСТВЕННИКАХ ПО ЛИНИИ ОТЦА
Продолжение ТЕМЫ. Рассказ отца о своем почти служебном перемещении в ТЮРЬМУ, а также о странностях его пребывания там.
На фото мой ОТЕЦ – Пока директор типографии, но в скором будущем «простой Советский заключённый».
Итак, после этих ужасных событий с моим братом и в результате столь скорого моего рождения, у моих родителей возникла весьма странная идея для моего ИМЕНИ, назвать меня тоже ЭДУАРДОМ. Тем временем в жизни отца гонка по замене работ продолжается, и вот она дошла до некоторого промежуточного ФИНАЛА.
Закончилась война, возникла потребность осознать и установить те злодеяния фашистов, которые они причинили стране. Была создана Государственная Комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Комиссию возглавлял Шверник Н. М.
Членами комиссии стали – А. А. Жданов, Алексей Толстой, академик Н. Н. Бурденко, митрополит Николай, секретарём комиссии стал Богоявленский П.И.
В 1945 г. для работы КОМИССИИ дали хороший особняк на проспекте Ленина, куда они переехали из временного расположения в Доме Правительства. В результате комиссия осталась без инфраструктуры в современном понятии. В том числе без типографии, что обслуживала их в Охотном Ряду.
Так вот, вспомнили, как отец быстро смог наладить процесс печати в типографии, и их прикрепили к работе КОМИССИИ. Сотрудников включили в общий штат этой представительной структуры, направив их в помощь. Отец стал сотрудником, который хорошо себя зарекомендовал в вопросе организации производственных процессов.
Особняк был с очень хорошими помещениями для работы, но в нем отсутствовала столовая, и самое главное, кухня, и было место только для буфета. Но и для него продуктов не хватало. На общем собрании коллектива решили просить Н. М. Шверника, чтобы организовали столовую и выделили для неё продукты.
Погребной, который был руководителем Госкомитета по трудовым резервам, сказал отцу, что имеется согласие в вопросе открытия столовой. Но надо оборудовать кухню и ехать в Чернигов для получения при содействии Обкома и Исполкома из колхозов области получить продукты питания для столовой КОМИССИИ.
И вот ему предоставили большой грузовой автомобиль с экспедитором и водителем, а он с мандатом, и командировкой, и двумя рулонами бумаги весом по 100 кг в кузове этой машины, должен передать её для нужд Черниговского Обл.Исполкома.
Они передали бумагу и побывали в 8-10 колхозах, получили мясо, яблоки мочёные, капусту солёную, огурцы солёные, грибы сухие. Расчёт и оплату колхозам всё как положено перечислили через бухгалтерскую отчётность.
Организовали кухню и сотрудники получили горячее питание.
Прошло более полугода, столовая работает, наступила осень уже 1946 года. Неожиданно ему позвонила секретарь Погребного и сказала, чтобы он подошёл к ней. Шёпотом она поведала ему, что вчера к Погребному приходил человек, дверь была приоткрыта, и когда она подошла закрыть, она услышала, что у отца сегодня дома будет обыск. Отец отнёсся к этому как к ошибке. Но его вечером вызвали в ОБХСС уже прямо из дома.
Там его подробно расспросили о поездке в Черниговский Обл.
Исполком. Спросили про бумагу, которую он выписал на Комитет из своей типографии. Он подписал протокол опроса и остался в комнате один, вышел в коридор, было тихо, никого не слышно, вошёл в другую комнату, позвонил по телефону, узнал время – 11 часов 15 минут. Потом позвонил домой, всё рассказал Вере (жене), и вернулся в комнату следователя. Часов в 12 зашёл дежурный и сказал, что следователей срочно вызвали, и пригласил его к себе в служебное помещение, где он и переночевал на диване до утра.
(Ну просто точно как ШТИРЛЕЦ, позвонил по служебному телефону и предупредил радистку КЭТ).
А утром следователь ему сказал, что его срочно вызвали по важному делу, потом ещё раз расспросил о его рулонах бумаги из типографии, как и зачем он её возил в Чернигов. Отец ему объяснил, на что он сказал, что он злоупотребил своим служебным положением. Всё записанное в протокол отец опять подписал. Следователь подписал ему пропуск и он приехал домой, но с условием, что будет дома.
На следующий день было воскресенье.
Раздался звонок по телефону, звонили из ОБХСС, велели приехать, как говорится, с вещами, обыскали и посадили в камеру.
Всё, что далее было с моим ОТЦОМ Борисом, настолько бесчисленно для перечисления дат, фамилий и всего, что я решил передохнуть и вставить отрывки своих личных воспоминаний близких к этому периоду его ЗАКЛЮЧЕНИЯ.
Первая странность из этого периода его осуждения, я сам помню, отец участвовал в переезде нас из той Пироговской квартиры, где мы с Наташей родились, в район Колхозной площади, что теперь опять называется СУХАРЕВСКАЯ. И это опять же то место, где вырос он сам, да и мы с сестрой там же росли.
Запомнил я это событие по простой причине, мы ехали на машине «ЭМКА», что была с его работы, а тогда мальчишке может впервые прокатиться на машине, считай, что полетать на самолёте сегодня. И всё это действительно удивительно, чтобы уже будучи обвиненным, был отпущен помогать своей семье переезжать из хороших жилищных условий жизни в худшие.
Ещё помню про начало его заключения, как я с мамой ходил на улицу Кузнецкий мост, там находилась приемная с обитым металлом окошком, к которому стояла длинная очередь. Тогда в этом окошке человек сообщал о новых заключённых, и там можно было передать записку и небольшую передачу вашему арестованному, с которым дозволена переписка.
А если была формулировка «без права переписки», то тогда все знали - это значит расстрел, и ходить, что-либо просить БЕССМЫСЛЕННО. Но всё это было в самом начале заключения, может даже до суда.
А вот теперь мои ВОСПОМИНАНИЯ из моего летнего пребывания в деревне, но это гораздо позже, года через три как посадили отца. Недавно всплыл в памяти случай, который я вспомнил только прочитав рассказ одной молодой писательницы из «ПРОЗЫ.РУ».
Она описала своё впечатление, как они с сестрой в наше космическое время ехали на телеге, запряжённой лошадью, вдоль льняного поля, и она говорила по мобильному телефону.
Вот это парадоксальное обстоятельство - ТЕЛЕГА и МОБИЛЬНИК - отбросили меня в то время, когда отец был ещё осуждён, а я также на телеге с лошадью ездил на станцию за хлебом для «СЕЛЬПО» - сельского магазина. Я, конечно, просто катался рядом с ящиком для этого хлеба.
Название рассказа этой молодой девушки так и называется «На телеге», а зовут её «ЛЁН», она так решила себя назвать, так как там, где они ехали с сестрой, было большое поле, где рос ЛЁН, а её зовут ЛЕНА, вот она и назвала себя «ЛЁН» как производное от ЛЕНЫ.
Интересная трансформация имени ЛЕНА.
Она назвала себя «ЛЁН», а у меня жена «ЛЕНЬ». А ведь она тоже ЛЕНА. Многие думают, что это плохо быть ленью, а вот моя ЛЕНА смотрит прагматично и глубже. Коль она «ЛЕНЬ», то и многое из того, что осложняет другим жизнь, к ней не относится.
«Я же ЛЕНЬ, - говорит она, - тебе нравится меня так называть, вот и ПОЛУЧАЙ».
Но это так, о «ЛЁН» и «ЛЕНЬ» для затравки.
Насколько я понял, «ЛЁН» совсем молодой автор, и кстати, это настолько хорошо, что познаётся с годами.
В своём ответе на мою рецензию ей по её рассказу, «ЛЁН» высказала сомнение, стоит ли ей писать вообще.
На что я ответил, что вопрос «не стоит выеденного яйца».
Писать всегда лучше, чем не писать. Вы же пишете для себя, и большинство всегда так и писали, даже тогда, когда просто физически нельзя было дать читать всем другим. В силу сложности печати для других. Сегодня вы даёте читать практически всей ПЛАНЕТЕ МГНОВЕННО, с небольшими оговорками. Ну там язык русский мало кто знает, или те, кто вообще не знает про этот сайт. Есть ещё кое-что, например, такая неприятность, таких как я или вы, пишущих - миллионы, а читающих всего тысячи.
Как в известном анекдоте «Чукча не читатель, Чукча ПИСАТЕЛЬ».
Я считаю, у неё замечательная сюжетная находка.
С мобильным телефоном на телеге, причём у которой только колёса на резиновом ходу, а так она такая, как в моём прошлом, а главное, с лошадью. ПРЕДЛАГАЯ такой парадокс, рассказ становится интригующим. Моя телега была с деревянными колёсами, обитыми металлическим обручем вместо покрышек на каждом колесе.
Вот я и хочу описать то воспоминание, которое всплыло в моей памяти.
Будучи мальчишкой лет шести, я на такой телеге катался на станцию «НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ» в пекарню за хлебом для сельского магазина. И было это где-то этак в 1948 или девятом году.
Особенно запомнился момент получения и погрузки хлеба в этот фанерный ящик, Дядя ВАНЯ, тот что иногда жил у тёти КАТИ, а я с ним ездил за хлебом, работал он кем придётся, вот, иногда ездил за хлебом, а то пастухом, да и вообще жил в разных местах. Бабушка его знала хорошо, почему меня и отпускала покататься три километра туда, да три обратно. А самое главное в другом , в пекарне давали кусок совершенно горячего хлеба, причём его не отрезали, а отламывали от целой буханки и оставалась горбушка с запечённой коркой. Вот это и был самый вкусный хлеб, который я ел тогда. и обратно я ехал жуя эту горбушку.
Но это моё детское воспоминание о прошлом, а у «ЛЁН» получилось наоборот, она сегодня описала мне то, что было со мной КОГДА-ТО давно.
В сорок седьмом году были отменены КАРТОЧКИ, и продукты стали продавать по желанию за деньги. Кстати, по карточкам, я уж не очень помню – платить за купленное также было надо в любом случае.
Вопрос в другом, кроме соли, хлеба и ещё кое-чего в этом магазине мало чего было, но само наличие магазина в селе - уже хорошо.
Более того, рядом с «СЕЛЬПО» был КЛУБ. Клуб даже круче магазина, просто два слова и о нем.
Кино крутили на проекторе «УКРАИНА», а это две бобины по пол метра в диаметре с 16-ти мм киноплёнкой на 45 мин. показа, затем перерыв прямо посредине фильма на перезарядку и перемотку этой кассеты. Электричество отсутствовало вообще везде, не смотря на то, что всё рядом с МОСКВОЙ – поэтому работал бензиновый движок, который, находясь на улице, тарахтел громче, чем звук в фильме. Хотя над селом проходила ЛЭП, но она под высоким напряжением шла для города ИСТРА, там были понижающие трансформаторы, а мы в прямом смысле жили при лучине. Боюсь, многим не понять, что такое - при лучине.
По окончании фильма лавки в клубе, которые без всяких спинок, мгновенно задвигались к стенкам, и сразу начинались танцы под патефон.
Для большего понимания, что это не где-то в тундре – а сегодня это уже всего километров сорок от МОСКВЫ. А тогда не только продуктов, и электричества не было там, но и в МОСКВЕ магазины были пустые.
В этом ящике лежали БУХАНКИ серого и чёрного хлеба, этакие кирпичи килограммов по три или пять, на мой взгляд шестилетнего ребёнка - ОГРОМНЫЕ. Может они столь огромные, что я сам маленький, не знаю. Хлеб был горячий, и когда мы возвращались в деревню, он продолжал дымиться. Очень тяжёлый и как бы сырой, но с холодным коровьим молоком ВКУСНЫЙ необыкновенно.
У магазина уже стояла очередь, практически из каждого дома представитель.
Хлеб выгружали прямо на прилавок, где стояли весы с чашками и гирями. Продавщица брала буханку и таким здоровым ножом с лезвием, сделанным из куска двуручной пилы, только без зубьев, отрезала часть буханки для продажи, целую буханку просто даже и не давали, так как я помню, она добавляла как масло на развес кусочки хлеба сверху, пока весы не выровнятся.
О том, какой это был хлеб по вкусу, я помню, но описать не могу. Во-первых, он был очень ноздрястый, мягкий, естественно, вкусный, особенно действительно с холодным молоком. Во-вторых, серый хорош, а черный почти такой же, но малость почерней, а вкус был действительно разный.
Вот такая история моих поездок на телеге за хлебом на станцию.
Сегодня село Новосёлово и Телепнево, и между ними МАГАЗИН, наверное, существуют. Давно не был, уже лет тридцать, всё собираюсь, пора посмотреть, как там всё поменялось.
Возвращаюсь к отцу.
По непонятной ему причине отбытие срока ему назначали долго, почему-то перевозили во все московские тюрьмы, и более того, сажали в разные камеры в этих тюрьмах. Он пишет, много раз переводили из камеры в камеру ещё до суда. И только в 1947 году его осудили по 109 статье УК за злоупотребление служебным положением.
И опять же – он был в тюрьме «Матросская тишина», в Таганской, в Бутырской, в г. Зарайске, в г. Дмитрове, в г. Сталиногорске, в конце срока опять в Бутырской, из которой был освобождён в начале июня 1951 г. Побывал он в странном помещении в виде бани, где ему как бы показалось, что здесь, наверное, и расстреливают.
Но на самом деле большую часть срока он считался расконвоированным, и к нему в Дмитров и Сталиногорск приезжала жена Вера. А в Зарайск, это я уже помню сам, я с бабушкой МАТРЁНОЙ и сестрой Наташей жили у кого-то в деревенском доме, но в городе. Мы жили несколько дней, может даже неделю. Отец работал прорабом на строительстве и приходил вечером после работы к нам, а на ночь ходил в тюрьму ночевать. Он получал зарплату, из которой вычитали за обслугу. В 1948 г. он был направлен на восстановление Сталиногорского Химического комбината, где также его перебрасывали с объекта на объект, и вот в марте-месяце 1951 года к нему приехал майор из НКВД, к которому его вызвали, и майор с ним поздоровался, и очень дружески заговорил. Он расспросил его о прожитом в заключении, о здоровье, сообщил ему, что он был у него дома, что видел отца, мать, жену и детей, что в семье всё нормально, что все с нетерпением ждут его домой. В конце беседы он сказал, что у него большая просьба предельно внимательно посмотреть фотографии, и сказать, где и с кем он встречался. Отец посмотрел, но ни с кем не встречался. Потом майор спросил, как ОТЕЦ попал в Посольство США и что там было.
Отец просто опешил от такого вопроса. «Я же, - сказал он, - никому об этом не рассказывал».
Да, он действительно был, но это было 15 лет тому назад, и как это стало известно НКВД, если он действительно никому и никогда не говорил. Он уже и сам стал забывать об этом. И в чём дело?
Майор усмехнулся и сказал, что НКВД знает всё.
Так вот, тот у кого они были в посольстве США, его интересовали атомные дела СССР. После их посещения на листке календаря у него было написано: Ратников Б.И.
Скорее всего отца действительно посадили за то, что и хотели, но вся эта чехарда с тюрьмами и камерами неспроста.
Когда отец посмотрел фильм «Ошибка резидента», он подумал, что он тоже играл некую роль в разработке НКВД. После разговора с майором НКВД его положили в больницу Бутырской тюрьмы, у него случилась язва двенадцатиперстной кишки, пробыв 3 месяца там, он был освобождён в начале июня-месяца 1951 года.
Пришёл он домой летом и была радостная встреча: мать, отец, Вера, я и Наташа. Забот много. жилплощадь на ул. Пироговской в доме Наркомата Вооружения СССР была уже пять лет как заменена на 16-метровую комнату в Коптельском переулке. И теперь в одной комнате четверо, а язва продолжала болеть, и врачи сказали - надо оперировать.
Он продолжал лечиться дома вплоть до операции, которую ему сделали уже в Склифосовской больнице прямо рядом с домом, через дорогу, где мы все и жили.
Прошёл срок заживления после операции, и он пришёл в Дзержинский РК к секретарю по кадрам. Он рассказал в кадрах - как он был обвинён в одном, но его по непонятным причинам больше года ещё до суда гоняли по разным тюрьмам, а в каждой тюрьме ещё и по разным камерам, а когда осудили, продолжилось то же самое. В конце срока заключения приехал майор из НКВД, и он понял, что его сочли важным связным с США, но им так никто и не заинтересовался.
В общем, договорились, что он должен через 3 – 4 дня зайти поинтересоваться в отношении своей работы.
ПРОДОЛЖЕНИЕ – 11 http://proza.ru/2021/01/28/1976