Степаныч решил написать книгу.
Поначалу, ему мешали выученные стихи, литературные герои классиков, фильмы, спектакли, песни, анекдоты...
В этом ворохе уже созданного, Степаныч тщательно выискивал крупицы нового.
С новизной выдалась напряженка, но Степаныч не сдавался.
Он тщательно выписывал, выводил сцену за сценой, набирал страницу за страницей.
Первые десять страниц текста вселили в него радостную уверенность: «Надо же! Говорили, что труд Писателя – это кошмар!»
Персонаж его рассказа работал, любил, страдал, скандалил, подличал, предавал, лицемерил, врал, жертвовал, плакал, смеялся, воровал и одаривал, надеялся и верил...
Каждый день, начиная новую страницу текста, Степаныч прочитывал предыдущие. Что–то правил, дописывал, переделывал. Текст становился звонче, лаконичней.
Но и Степаныч становился пластичнее, нежнее и ранимее, переживая и проживая
злоключения судьбы вместе с книжным героем.
Степаныч подвергал себя этой пытке каждый день.
Степаныч уже так сроднился с персонажем своего повествования, и так выучил написанное им же, что мог говорить с любым собеседником цитатами из своего произведения.
Текст увеличивался в размере, ведь каждый день добавлял всё новые события и перипетии в жизни главного героя.
Сорок страниц одарили Степаныча уверенностью, что не всё ещё сказано и познано в этом Мире, и есть ещё место для него, для Степаныча. Он приободрился и работа над текстом пошла полным ходом.
Однако, и прочитывать нужно было с каждым днём всё больше и больше, Какие–то абзацы, да и целые страницы, Степаныч промахивал что называется вскользь, «по диагонали», – многие места он уже выучил наизусть.
Текст вызывал резонанс чувств в его душе, согласно написанному и когда он остывал от переживаний, – то не без удовольствия размышлял, насколько мастеровито то,
что он создал.
В кино не ходил, телевизор отвергал за вульгарность и пошлость обыденного.
Книги классиков если и брал, то раздражался тем, как это всё у них запросто: «Барин вздохнул и присел на скамеечку»
– Барину и вздыхать! Если уж ты барин, то нехрен вздыхать? И почему на скамеечку? Уж в кресло, мать твою, так! А, ну их! – Степаныч с пренебрежением отбрасывал увесистый том в сторону, и вновь, в сотый раз, перечитывал написанное им,
чтоб приступить к продолжению творчества.
Когда количество страниц перевалило за вторую сотню, Степаныч подумал,
что не даст никому читать своё произведение, – уж так оно было гладко
и мастерски написано, что скажи кто–нибудь хоть слово критики, или выскажи
недовольство, вся жизнь Степаныча превратится в неописуемую муку – ведь после
этого, ему нечего будет почитать...
Что он лишится наслаждения жить и чувствовать так, как мечтал!
Ведь известно, что сомнение пробуждает мысль и губит наслаждение неведением.