Дело шло к половине третьего, когда инспектор Хамблби прибыл в «Виноград». Обогнув столы зала на втором этаже, он плюхнулся на стул рядом с высоким, худощавым человеком, пьющим кофе за столом у окна.
- Извини, что так вышло, - сказал Хамблби. – Вот и я, но боюсь, что могу задержаться всего на несколько минут. – Он заказал сэндвичи и пинту пива. – Моё сообщение получил?
- Получил. – Высокий мужчина, которого звали Джервейс Фен, довольно беззаботно кивнул, прикуривая очередную сигарету. «Задержался по делу.» Что-то интересное?
Хамблби буркнул: - Можно и так сказать. Но главным образом – неудобное. Позволить мне одному выдающемуся специалисту сесть на вечерний самолёт в Рим или не позволить? Такой вот вопрос. У меня недостаточно улик, чтобы удерживать его в городе. Но раз уж на то пошло, достаточного количества улик пока нет вообще никаких...
В общем, дело такое. Вчера ближе к вечеру состоялось погребение при церкви Святого Симеона в Белгрейвии. В какой-то момент могила была засыпана не до конца, они просто прикрыли гроб землёй, так что, когда чтец пришёл сегодня утром выполнить свои функции, обронил трубку из жилетного кармана в яму, спустился за ней и почувствовал под ногой дерево, он решил выяснить, что там.
Под гробом он обнаружил обнажённое тело человека, явно сваленное туда вчера вечером – неплохое место сокрытия, кстати – под прикрытием тумана. Тело принадлежало худому, пожилому, выдающемуся на вид мужчине, убитому сильным ударом по затылку. Во рту не было зубных протезов, на теле никаких отметин, которые смогли бы помочь в идентификации. В должное время его доставили в ближайший полицейский участок.
И снова вмешался случай. Один из сержантов, надёжный служивый по фамилии Реддич, опознал в убитом человека, с которым он разговаривал в пабе близ Виктории вчера вечером.
Реддич, в цивильной одежде, возвращался со службы и по дороге домой заглянул в паб пропустить пинту пива. Незнакомец, по его словам, сидел один за столом, попивая бренди и нацарапывая какие-то ноты на клочке нотной бумаги. Рядом с ним было единственное свободное место, Реддич уселся на него, и вскоре они разговорились.
Разговор начался с обычных тем. Реддич упомянул, что подумывает съездить порыбачить в Уэст кантри, и пожилой джентльмен порекомендовал ему постоялый двор в Девоншире. Он записал Реддичу его название. Его карманы были битком набиты всякими бумажками, сказал Реддич, он оторвал верхнюю часть одного листка и записал адрес на оборотной стороне. – Хамблби полез в карман. – Вот что он написал. Тесты на отпечатки пальцев были проведены, так что...
Он передал полоску бумаги Фену, который задумчиво осмотрел её. На одной стороне карандашом было написано крупным скошенным почерком явно образованного человека «Гостиница «Энглерз Рест», Йоупул, ок. Барнстейпла»; на другой, той же рукой, следующий отрывок: «...вия ...истерические фуги кот...».
- Музыкальный критик? – предположил Фен, возвращая хлипкую улику.
- Мы полагаем, да, он был музыкантом.
- Музыкантом или же... – Фен замолк. – Послушай, Хамблби, а какое впечатление он произвёл на Реддича? Как тот его описал?
- Ну, конечно, образованный, - ответил Хамблби. – Интеллигент, сдержанный, не богатый, но со средствами, честный, с чувством собственного достоинства – и, несмотря на образование, простой и бесхитростный человек в том, что касается мирских дел. Также, по мнению Реддича, не регулярный выпивоха. Что и хорошо. Ведь если бы не тот факт, что уважаемый, добрый старичок опрокидывал бренди, похоже, не полностью осознавая, к чему это может привести, мы бы могли так и не узнать, где начать искать его убийцу. Но бренди ударило ему в голову, и он внезапно впал в желание поискренничать. Он приехал из деревни – это Реддич уже сам вычислил. А теперь, под воздействием алкоголя и морального возмущения, он вдруг стал рассказывать Реддичу о цели своего визита.
Похоже, что где-то за восемь месяцев до этого пожилой джентльмен взял в услужение девушку-служанку, не местную. Судя по всему, она была приятной, непосредственной особой, и её хозяин пропитался к ней тёплыми чувствами – искренними отцовскими, как уверяет Реддич. Тем не менее, вскоре стало ясно, что девушка беременна, и дальше игнорировать сей факт не предоставлялось возможным. Старый джентльмен был вовсе не из тех, кто не медля вышвырнет девушку из дома – напротив, зная, что у неё нет родни, которая могла бы принять её, он был не против, чтобы она рожала в его доме. Но если на девушку он не серчал, то прогневился на её соблазнителя. Девушка упорно отказывалась называть этого человека. Она умерла при родах, и наниматель, разбирая её вещи после смерти, обнаружил письмо, которое помогло ему определить виновного с большой вероятностью. Это был человек с рыцарским званием, сказал он Реддичу – выдающийся профессионал и зажиточный человек, не тот, кому можно было бы позволить отвертеться от ответственности за свои поступки. Наш знакомый написал этому профессионалу, высказав свои мысли по этому поводу. Ответа он не получил. Соответственно, полный благородного гнева, он решил приехать в Лондон и самолично решить этот вопрос.
Этим, закончил он повествование, он и собирается заняться. Приехав, он позвонил данному господину, договорился встретиться с ним вечером у него на квартире, где собирался предъявить ему инкриминирующее письмо и потребовать взять на себя ответственность. В этом месте Реддич почувствовал себя неловко: выдающиеся профессионалы, люди, обладающие известностью и репутацией, вряд ли склонны благожелательно принимать строгих старых джентльменов, вознамерившихся привезти к ним домой на воспитание их незаконнорождённых детишек. Но Реддичу ничего не оставалось, кроме как спросить имя мужчины, к которому направлялся старый джентльмен. Тот ответил решительным отказом. Поведав свою историю, он спросил Реддича, как ему добраться до Харкатт террас в Уэстминстере, попрощался, ушёл в туман и, насколько нам известно, с тех пор его никто не видел, кроме убийцы.
Хамблби глотнул пива и вздохнул.
- Следовательно, предчувствия Реддича оправдались. И нам остались трое подозреваемых с Харкатт террас – сэр Джордж Дайленд, банкир, сэр Сидни Кокшотт, психиатр, и сэр Ричард Пеллинг, адвокат; но ничто не указывает, кто из них наш. Все трое сегодня должны прийти в Ярд посмотреть на тело (хотя я буду весьма удивлён, если кто-то из них опознает его). А один из них, как я уже сказал, хочет затем проследовать на конференцию в Рим. Вот и не знаю, отпускать его? Если бы было хоть малейшее свидетельство, что один из них – более вероятный подозреваемый, чем остальные...
Фен подумал, затем спросил:
- А ты собираешься сообщать им эти факты? Ну, историю, рассказанную Реддичем?
- Ничего сообщать я им не намерен, - выразительно ответил Хамблби, - пока не разберусь в этом деле лучше.
- М-м, - сказал Фен. – В таком случае можно попробовать одну очень простую ловушку. Конечно, шансы всего один к трём, что она сработает. Если не сработает, думаю, никакого вреда не случится; ну а если сработает, будешь знать, на ком сосредотачиваться.
Покажи им клочок бумаги, который старый джентльмен дал Реддичу, и попроси каждого из них высказать быстрое предположение о том, чем занимается писавший. Если хочешь, можешь принять от них несколько версий, но не слишком прессуй их на эту тему – в смысле, не позволяй им размышлять об этом несколько минут. Если...
Хамблби уставился на него. – Но послушай, Джервейс, понятно же, что они все скажут. Какой смысл...
- В этом? – Фен усмехнулся. – Ну а ты попробуй, по дружбе. И позвони мне в Юнайтед юниверсити, когда получишь их ответы. Я там сегодня до самого вечера.
Где-то в 16:30 Фену позвонили.
- Они сказали, - раздражённо заявил Хамблбли, - то, что и ожидалось, а именно: человек, который писал на этом листочке, либо музыкант, либо музыкальный критик. Все так сказали.
- Альтернативных версий не было?
- Никаких.
- А который, - спросил Фен, - собирается в Рим? – Хамблби ответил. – Ну и пусть едет, - сказал Фен. – Это не твоя птичка. Судя по тому, что нам известно, твой...
Видишь ли, - продолжал Фен, - фраза «истерическая фуга», хотя может относиться к музыкальной критике – и, несомненно, в случае твоего пожилого джентльмена так оно и было, – имеет ещё и более простое значение: в психиатрии и медицине «истерическая фуга» означает определённый вид амнезии. А раз так, твой психиатр должен был, по крайней мере, сообщить альтернативное предположение о роде деятельности писавшего, если бы он на самом деле гадал, а не говорил со знанием дела. Его небрежное предположение относительно только музыки, полагаю, говорит о том, что он знал, чем занимался писавший. А раз он уже знал, очевидно, он опознал почерк...
Да, конечно, эта улика не годится для суда, такие тебе придётся ещё поискать. Но в качестве рабочей гипотезы, я бы сказал, сойдёт – как ты считаешь?