Это, в общем-то, мало примечательное событие произошло… когда же? Точно и не вспомнишь. Пожалуй, в наступившем 2021-м с того дня минует ровно шестьдесят лет. Год, может быть, тоже не закрепился бы в памяти, но ведь известно, как скрупулёзно военные моряки той поры буквально по календарю отмечали каждый день «до приказа», а у меня как раз сравнялась половина четырехгодичного срока службы.
…Крейсер «Адмирал Лазарев», на котором я служил, ясным летним днем бросил якорь в бухте Петропавловска-Камчатского. Не помню, каким командным ветром нас туда занесло – то ли по маршруту планового похода, то ли для пополнения запасов воды и мазута после очередных учений. Самого вхождения в бухту я видеть не мог, поскольку, согласно авральному расписанию, занимал боевой пост в перекрестьях средней и нижней палуб. Но после отбоя аврала, выйдя на полубак, чуть не задохнулся от восторга. В небесной синеве почти наравне с солнцем сияла снежная шапка Авачинской сопки, внизу, словно по подолу широкой юбки, живым узором стелились белые дома, и вся эта краса отражалась в чарующем зеркале воды, тоже солнечно налитом вокруг корабля. Поверх этого зеркала плыл воздух – упругий, напоённый почти хрустящий свежестью моря. Всё это, помноженное на сознание, что меня, уроженца полевой, чернозёмной Полтавщины, волею судьбы занесло почти на крайние восточные берега страны и что дальше за бортом только океан, тот самый – Тихий, Великий, могучий и беспредельный – всё это туманило, кружило голову какой-то невсамделишной сказкой.
Впрочем, на подобные романтические размышления в морском распорядке время не предусмотрено. Команды пошли одна за другой: «начать приборку!», «бачковым прибыть на камбуз!», «очередной смене приготовиться на вахту!»… - всё по привычному расписанию. Да и прохлаждаться в объятиях Петропавловска крейсеру предстояло недолго. По крайней мере, увольнений на берег командование не обещало. И всё же ступить на камчатский берег удалось.
Вечером по корабельному радио было объявлено, что назавтра состоится экскурсия в город с посещением местного военно-исторического музея. Любителей «активного отдыха» это сообщение не вдохновило: «Музей?.. Да ну!.. Вот если б на танцы… А там и для сугреву что-нибудь!..». На эти почти провокационные реплики наш комдив живучести, интеллигентнейший капитан-лейтенант Олег Николаевич Гловэ иронично ответствовал: «Вот вернётесь после службы домой, спросят родные – мол, что ты видел на Дальнем Востоке? А вам и сказать будет нечего, кроме как по уставу: «грудь четвертого человека, считая себя первым!»
Худо ли бедно, группа для экскурсии собралась назавтра немаленькая. В конце концов, лишний раз ступить на берег моряку уже в радость. Катер доставил нас к старенькому причалу, с которого на автобусе с говорливой девушкой-экскурсоводом мы объехали город. Музей в ту пору был небогатым. И, может, от него не осталось бы в моей памяти особого следа, если бы не удивительный, почти фантастический экспонат. На фоне развешанных по стенам фотографий, полок с документами и прочих традиционных атрибутов он торчал в конце зала, будто осколок подводной скалы – высокий, острый и какой-то неуместно дерзкий посреди музейной благости. Подведя нас к нему, экскурсовод ровным голосом сообщила, что это форштевень парохода «Теодор Нетте», о котором в своё время написал стихотворение Владимир Маяковский.
Мне, со школьных лет «болевшему» Маяковским, сразу же вспомнилось:
Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор.
В порт, горящий, как расплавленное лето,
Разворачивался и входил товарищ "Теодор
Нетте".
Ничего себе! Как? Откуда здесь, на другом краю земли, возник этот осколок, свидетель потрясённых двадцатых годов?! Людям несведущим на всякий случай поясню, что форштевень – это передняя оконечность корабля, продолжение киля.
Экскурсовод, не останавливаясь, повела группу дальше, а на мои расспросы сообщила только, что не знает, какими судьбами пароход очутился на Дальнем Востоке, но «кажется, его палуба служит теперь причалом в местном порту».
Батюшки! Ещё и причал?!
В голове опять всплыли строки:
Подойди сюда! Тебе не мелко?
От Батума, чай, котлами покипел?
Помнишь, Нетте, в бытность человеком
Ты пивал чаи со мною в дипкупе?
Надо ли говорить, что я едва дождался, когда мы вернемся к месту, куда высаживались с катера. Вот он, причал! Вот она, старенькая палуба! Неужели та самая? Но как пролёг «от Батума» легендарный след этого «парохода и человека»? Я не мог успокоиться, не узнав историю «музейного экспоната». Увы, для этого понадобилось немало времени…
Оказалось, что построенный на Невском заводе в Санкт-Петербурге в 1912 году пароход «Тверь» (это имя он и получил при рождении) начал свою трудовую биографию именно здесь, на Дальнем Востоке - регулярно ходил между Владивостоком и Камчаткой. В годы гражданской войны был захвачен белогвардейцами, а в 1921 году военными ветрами занесло его в Италию, где он стал называться «Soria».
Только спустя пять лет Совторгфлоту удалось выкупить судно, и на нём был поднят советский флаг. Пароход получил имя «Теодор Нетте» - в честь дипкурьера Т. И. Нетте, незадолго до того злодейски убитого на его родине, в Латвии. Тогда-то и встретился он Владимиру Маяковскому, который посвятил ему своё стихотворение «Товарищу Нетте, пароходу и человеку». В ту пору судно работало на Крымско-Кавказской линии, периодически совершая заходы даже в порты Средиземного моря. Лишь спустя три года оно вернулось в родные дальневосточные края.
После ремонта в Дальзаводе «Теодор Нетте» был, что называется, «мобилизован и призван» - из-за недостатка военных кораблей переоборудован в минный заградитель, потом служил в качестве самоходной плавбазы подводных лодок, а с началом Великой Отечественной опять ставил минные заграждения на подходах к нашим морским базам. Когда в 1945-м СССР вступил в войну с Японией, кораблю довелось ставить мины в Японском море, участвовать в перебросках войск в порты Кореи. Лишь когда закончились боевые действия, он был выведен из боевого состава ТОФ, разоружён и поставлен на мёртвый якорь в бухте Золотой Рог.
Однако на этом биография парохода-труженика не закончилась. После очередного ремонта его отправили на Камчатку, в бухту Крашенинникова, где использовали то как «отопитель», то в качестве плавказармы, то в роли клуба моряков. Но в 1953 году судно, благополучно прошедшее все военные грозы, серьёзно пострадало от шторма и пожара. Тогда-то и был спущен с его мачты военно-морской флаг, а ещё через несколько лет остов судна засыпали грунтом и положили в основу одного из причалов Петропавловского торгового порта. А его форштевень отправили в экспозицию музея.
Всей своей службой пароход словно подтвердил слова поэта, посвящённые герою-дипкурьеру:
…Мы идём сквозь револьверный лай,
Чтобы, умирая, воплотиться
В пароходы, строчки и другие долгие дела.
Не знаю, сохранился ли до нынешнего времени старый, заслуженный причал на Камчатке. Давно списан с боевой службы и разрезан на металлолом крейсер «Адмирал Лазарев», с которого я сошёл в 1963-м. Корабли, которые несут вахту сегодня, мало похожи на те, которые бережёт моя увядающая память. Жаль только, что мечта Маяковского и его друга-героя, равно, как и надежда наших воевавших отцов, – эта мечта мало приблизилась к реальности. А судя по нынешним реалиям, намного отдалилась – если не навсегда:
Это чтобы в мире – без Россий, без Латвий –
Жить единым человечьим общежитьем…
Январь 2021 г.