Два года назад в больнице после тяжёлой болезни умер мой друг. Мне отдали оставшиеся от него вещи. Среди них я нашёл эти записи: странички дневника или попытку эссе. Я помнил его жену, их странную любовь и странный развод. И кое-что понял. В этих записях мой друг пытался найти дорогу назад, к потерянной любви. Но не нашёл и поставил точку.
…………………………………..
Разбираться, так разбираться. Вот первая страница - про любовь.
Когда она приходит, мужчины и женщины переживают пожар. Душа рвётся сквозь пламя к другой душе, которая и есть её отражение. Зеркальное и огненное чудо.
Не-любовь растит одиночество. Огонь гаснет, зеркало раскалывается, душа замолкает.
Ещё любовь меняет мир. Тебе неважен ты, тебе важен другой, другая.
Влюбившись в ту, единственную, я писал песенки и рассказывал ей, как это происходит:
Кто цепями, кто хлебом и лаской
Мою душу хотел приручить -
Я бежал и от милости царской,
И в неволе не склоне был жить.
Но, бежав от цепей и от царских столов,
Я приручен тобой без науки.
И шершавым своим языком я готов
Безвозмездно лизать твои руки.
«Безвозмездно» - чересчур громоздко, слон в посудной лавке, не спорю. Но ведь это говорил влюблённый в хозяйку пёс. Ему простительно.
Любовь - ваши голоса и ваша доброта, просьба и прощение.
Не-любовь превращает мир в жестокого насмешника. Пока ты безмолвствуешь, он хохочет над тобой во всю глотку. Ты - без слов, а он - изрыгает пошлости, не умолкая ни на секунду.
Вторую жену я воспринимал как спутника в путешествии от не-любви к любви. Мы не знали друг друга, только робко присматривались.
И всё же наша семейная жизнь началась в доброте и согласии. Мы соскучились по близкому человеческому голосу. Не тому, который приходит и уходит, когда захочет, а тому, что всё время звучит рядом. Я обрёл женщину сообразительную, отзывчивую и преданную. Она - заботливого и бескорыстного мужчину. Её и моё несчастья словно укрылись от нас в самой дальней комнате и сидели в ней тихо, не напоминая о себе ни малейшим шорохом. Очень мило с их стороны. Нам тоже следует отдать должное. Благодаря этой тишине мы прислушивались друг к другу, непонятное старались понять, глупое и случайное простить, чужеродное пропустить мимо ушей и как можно скорее забыть. Это была нежная дружба. И жене и мне этого было достаточно.
Истина запрятана глубже и не всегда похожа на пасущуюся среди сочной травки правду. Оба мы много читали о жизни, но, оказалось, мало что про неё знали.
Мы соблюдали обряд внешне: хозяйство, взаимоподдержка, общая постель, откровенности и признания. Но вместе с тем постоянно что-то укрывали, прятали в дальние карманы и молчали о сокрытом. У всех должна быть своя личная тайна. Быть голым можно в бане, но не в мире. Однако вместе с пустяшными тайнами не-любовь успевает наглухо запереть частичку свободы и души. От их нехватки рано или поздно становится трудно быть самим собой, честно радоваться и любоваться друг другом.
Рождается малюсенькая ложь, невесомый муравейчик, жучок, смешная козявка, которая подрастает и становится жирным и гадким червяком.
Я прятал свою маленькую ложь, жена - свою. Мы оба двигались туда, где не-любовь становится сначала обманом, а позже - предательством.
Движение, мельтешение картинок, клубки слов и поверхностных эмоций скрывали от нас обоих конечную станцию. Милосердие бытия? Не думаю. Мне нравится принцип Оккама: простой ответ - самый правильный.
Первый раз я женился в двадцать один год, моей избраннице было семнадцать. Та история тоже не была любовью. Было сумасбродство, мальчишество, болезненный жар, но не страсть. Прямо по доктору Споку. У подростка два страха: неужели я такой, как все и неужели я не такой, как все? Через двенадцать лет бытие, перегревшись на нашем бесплодном огне, развело нас каждого в свою сторону.
Ей достался богатый издатель, мне - испытание души. Я нашёл то, что искал.
Та, единственная, оказалась внезапным откровением. Ожогом. Мальчишеская труха сгорела, осыпалась пеплом и ей на смену пришла мужская ясность. Мне нравились многие девушки, но они были мне чужды. Я хотел редчайшего. Я хотел единства душ.
И это случилось. Появилась та, единственная. Я смотрел в её глаза, я обнимал её, я разговаривал с ней - и слышал, что со мной беседует Космос.
Только я опоздал. Однажды она спросила:
- Где ты был раньше?
Была глубокая ночь, мы сидели на кухне в её квартире, мне надо было уезжать. Утром домой должен был вернуться из деловой поездки её муж.
И души наши разомкнулись, погасли глаза, объятья распались, Космос стал плоской Землёй.
Простой ответ - самый правильный. Я понял, что никогда больше не взлечу, а обречён брести по равнине.
Спустя годы я встретил свою вторую жену. Не знаю, был ли у неё полёт в Космос прежде, что-то она говорила об одном знакомом, за которым бегала как безумная, а тот всё уезжал играть в теннис. Но требовал приходить к нему домой за любовью, когда у него будет время. А она страдала.
В общем, мы встретились на равнине и стали жить вместе, как равнинные обитатели.
- А что будет дальше? - как-то, размечтавшись, спросила вторая жена.
- Дальше будет только хуже, - пошутил я со странным спокойствием приговорённого.
Почему в нужную минуту молчит Бог и говорит Дьявол?
Потому что Бог - это тишина и великое молчание, а Дьявол - мельтешение картинок, клубки слов, лоскуты эмоций.
Итак, мы выбрали место на равнине, между тишиной и прозрачными, как льдинки, словами. Мы играли в игру, заранее согласившись на ничью. Каждый из нас надеялся на своё, но общей надежды у нас не оказалось.
Даже приёмная дочка не сделала нас ближе. Мы старались вЫходить её, бегали по врачам, носились по магазинам, потом пошли ясли, детский садик, школа - и я с ужасом чувствовал, что мы с женой не единое целое, а удаляющиеся друг от друга планеты. Почему мы не поговорили? Не обсудили, что с нами происходит? Смею думать, потому что у каждого из нас была своя догадка, своя версия, своё знание.
Они, наверняка, не совпадали да и не могли совпасть. Ведь соединяются души, а не оболочки. Если души живут порознь, внизу, на равнине, они наблюдают только трущиеся друг о друга со скрежетом тела.
Рано или поздно это трение может дойти до боли.
Я руководил детской театральной студией и никак не мог понять, почему жена не придёт посмотреть хотя бы один наш спектакль?
- Тебе неинтересно?
- Интересно.
- Тогда почему?
- Потому что я ненавижу твою студию!
- ?..
- Вместо того чтобы быть со мной в выходные, ты пропадаешь там вместе со своими девочками. Значит, они тебе нужнее, чем я. Пожалуйста!
Уже работая в районной управе, однажды вечером жена пришла домой вместе со своим коллегой, высоким парнем лет тридцати. В четыре утра им надо было быть на Манежной площади, чтобы участвовать в Дне памяти 22 июня. Они сидели в кухне. Резали бутерброды, пили чай и болтали, словно не виделись сто лет. Я извинился и ушёл в комнату, подсел к телевизору. Через полчаса жена появилась между мной и телевизором.
- Почему ты ушёл? Тебе не нравится Виктор?
- Зачем надо было притаскивать его к нам домой?
- Мы должны поесть и отдохнуть перед мероприятием.
- Он что, не мог поесть и отдохнуть у себя дома?
- Но мы же поедем на Манежку с ним вдвоём. Решили, что он зайдёт к нам. Или ты хочешь, чтобы я ехала туда ночью одна?
- Я мог бы поехать туда с тобой. Или с ним лучше?
- Ты что, ревнуешь?
- Да, ревную. Дурацкий характер. Пейте свой чай, а меня лучше не трогайте!
То есть мы с женой глупели прямо на глазах. Между прочим, единственное слово любви могло бы поставить наши мозги на место. Но мы его не произносили, потому что разлетались в противоположные стороны.
Теперь, как бы не было больно и стыдно - о не-любви. О путешествии в другую сторону.
Жизнь рушилась, сыпались обломки, а я стоял, прикрыв голову руками и молчал, словно полный идиот. Способность соображать исчезала. Словно погасили свет, подталкивали меня шарить в темноте руками, а я ничего не делал, понимая, что это бессмысленно. Есть такое состояние - абулия, полная атрофия воли. Оно овладело мной безраздельно. Мне было лень думать, слушать, сопротивляться, заботиться хотя бы о самом себе.
Видели когда-нибудь глаза человека под часами, который так и не дождался той, которая обещала прийти на свидание? Я весь, как уродливый голем, состоял из этих слепых глаз.
Вот так подленько и гнусновато я вынудил жену принимать решения за нас обоих.
Зимним вечером мы возвращались из гостей. У подъезда на меня навалилась слабость. Это было начало болезни, но я об этом пока не догадывался. Я попросил жену потерпеть, пока ноги заработают нормально.
Несколько минут мы стояли на улице.
- Послушай, - внезапно сказала жена. - Мне кажется, тебе надо переехать обратно в свою коммунальную комнату. Мы из-за твоей болезни только мешаем друг другу. Я буду тебе помогать, приезжать, убираться, покупать лекарства и всё, что требуется. И подумай о дочери. Она же видит, что между нами происходит. Подумай хотя бы о ребёнке.
Движение в сторону не-любви началось.
Стали вспыхивать ссоры из-за пустяков. Немытая посуда в раковине, громко работает телевизор, пылесосом никто не пользовался уже неделю, телефон занят целый час.
- Мой тебе совет, - нечаянно заумничал я как-то во время ужина. - Попроси маму не ездить с тобой в магазины за одеждой. Она вечно заставляет тебя покупать какую-то фигню. Сама выглядит как конфетка, а тебя одевает под пенсионерку. Тебе чуть больше сорока, самый сок и секси, а мама наряжает тебя как шестидесятилетнюю вдовушку.
- Не смей оскорблять мою маму! - внезапно закричала жена и ей в лицо, обычно благородно бледное, хлынула кровь. - Или я тебя сейчас ударю!
Движение ускорялось. Но я всё надеялся, что моё заболевание, только-только себя обнаружившее, отрезвит ездоков. Сработает тормозом, защитит нашу семью от удара о стену не-любви.
Какое заблуждение! Болезнь никого ни от чего не защищает. Она - наказание, а не адвокат.
Возможно, распад семьи, равнодушие жены к заболевшему мужу - предательство.
Но мой личный опыт предательства гораздо гаже. Я не был выше ситуации, я послушно сползал вниз. Предательство всегда обоюдно. Разница лишь в степени оскорблений и очерёдности поступков. Удар - ответ, удар - ответ. И это тоже нежелание душ не только слышать, но даже повернуться друг к другу.
Летом жена с дочкой уехали отдыхать на две недели в Анталию. Болезнь, разрастаясь, давила на меня всё сильнее. Но я ещё мог - пусть медленно и не всегда аккуратно - справляться один на один с домашним хозяйством. Одиночества в привычной обстановке я не боялся. Просто сокращал до минимума потребности и вёл себя, можно сказать, по-спартански. Иногда даже стелил себе постель на ковре, на полу, когда разложить двуспальную постель не хватало физики.
Внезапно мне позвонила старая знакомая, напросилась в гости. И осталась на ночь.
Утром сказала:
- Пойду прогуляюсь с твоей таксой. А ты лежи, не беспокойся. С дверным замком я справлюсь. Только подскажи, где ключи?
И потрепала меня по голове, торчавшей из-под одеяла.
Я был спокоен, как не был спокоен уже давно. Бог никогда не простит мне этого пошлого спокойствия. Возможно, я был не вправе так откровенничать даже на бумаге. Но это не мужская смелость. Это крик отчаяния. Немножко достоевщинки, но куда без неё в нашей нескладной жизни?
Тем не менее, мы с женой тянули семейную лямку ещё несколько лет. Я был не-муж, а она не-жена. Иногда ей приходилось ухаживать за мной, помогая переодеться, вымыться, содержать себя в чистоте и порядке. Болезнь превращала меня в инвалида. Не-жена мирилась с этим, женщины намного терпеливее мужчин. Но лицо и глаза у неё сильно изменились. В них появился не холод, не отвращение, а чужесть.
Как же я был бездарен! Рядом со мной умирала жизнь, а я не мог выбраться из сетей своего страдания.
Впрочем, я тоже заглядывал в зеркало. И не узнавал его обитателя. Неужели мы когда-то с не-женой весело тусили в Питере, бегали смотреть на разведение мостов, шлялись белыми ночами по набережным, гуляли босиком по Павловску и скакали, укрываясь от фонтанов-шутих, в парке Петродворца?
Да, это было, только оказалось прологом не того, о чём мы мечтали. Боже мой, думал я ночами, всё поддаётся распаду и тлению. И отовсюду лезут волосатые грязнолапые черти.
А мы с не-женой, словно заложники террористов, ошалев от несчастья, начинали оправдывать и чуть ли не любить своих мучителей. Синдром жертв, кланяющихся покорно своим убийцам. Противоестественная молитва Дьяволу.
Я замер и бездарно ждал конца. И дождался.
Дочка-четвероклассница делала в своей комнате уроки. Я сидел за компом и что-то писал.
- Папа! - зазвенел голос дочки (дети любят кричать на всю квартиру, им всегда хочется шума и возни). - Найди сайт про диких кошек. Мне нужно составить рассказ о гепарде.
Я отвлёкся от своей работы и нашёл подходящий сайт.
- Нина, иди смотри!
Несколько минут тишины.
- Ты слышала? Вот твои гепарды!
Ноль эмоций. Я прибавил жару:
- Быстро иди сюда, посмотри сайт и опять займись уроками! Хватит валять дурака!
Дочь влетела в комнату с глазами по восемь копеек и протянула мне телефонную трубку. Я приложил её к уху.
- Прекрати орать на ребёнка! - голос тёщи разрывался от злобы. - Дохлая крыса, висящая у всех на шее!
Меня затрясло и я отключил связь. Я никогда не поднимал руку на женщин, пальцем их не трогал. Но если бы тёща сейчас была рядом, не знаю, чем бы всё кончилось.
Вечером с работы вернулась жена. Я посматривал на неё и отчётливо видел перед собой её маму. Казалось, что слышу её голос. Можно было даже не спрашивать, каким именно представителем животного мира они обе меня считают. Надо было собраться и уйти. Но идти без чужой помощи я не мог и идти мне было некуда.
Это был итог моей жизни, сооружённый моими собственными руками. Позорный и действительно похожий на смерть крысы в чужом подвале.
Потом я долго вёл переговоры со своими родителями и объяснял им ситуацию. Просил поселить меня в их трёхкомнатной квартире. Бедные мама и папа, они вновь меня поняли! В конце концов, продав комнату в коммуналке и отдав им часть денег, я вернулся в родное Покровское. Заявление на развод было подано, Нина была в детском лагере отдыха, не-жена настаивала, что это самое лучшее время для моего отъезда. Дочери она скажет, что папа уехал к бабушке и дедушке, чтобы лечиться.
Ложь победно визжала и хохотала из всех углов.
За мной на машине приехали сестра с мужем. Сборы проходили в полном молчании. Иногда не-жена, набивая мои сумки одеждой и другой ерундой, коротко что-то спрашивала. Я так же коротко отвечал. Азбука морзе с того света.
Когда я сел в машину, то посмотрел на стоявшую рядом не-жену. Она взглянула на меня. Потом вдруг протянула руку и похлопала меня ладонью по запястью. «Больше мы никогда не увидимся», - это был потрясающе содержательный жест. Я убрал руку и отвернулся.
Так мы и расстались, не сказав друг другу ни слова.
Жертвы оправдывают террористов, если остаются живы. В противном случае, просто молчат…
………………………………………..
На этом записи обрывались.
Мне казалось, что я хорошо знал своего друга. Но оказалось, что дружба не всегда означает откровенность. Я перенёс записи на компьютер, иногда открываю этот файл и перечитываю.
январь 2021,
Саморядово