Ненаучно-фантастическая гипотеза
Спору, казалось, не будет конца. Никогда ещё Гдар не чувствовал такого напряжённого возбуждения и не был вынужден так старательно его скрывать. От его самообладания зависел итог сегодняшнего разговора и, значит, многолетних трудов. Увидеть воочию то, что конструировал он в своём воображении долгими часами в залах видиотеки – мог ли он тогда об этом мечтать? Не хватало только, чтоб всё сорвалось из-за его излишней импульсивности. Время незаметно разменяло сутки, и табло с тихим щелчком высветило новый индекс: 11.02.2953. Лан, единственный конкурент Гдара в предстоящей командировке, выглядел тоже спокойным, но было заметно, что он устал. Чаша весов медленно качнулась в сторону Гдара. Руководитель Проекта встал, медленно прошёлся по широкому кабинету. Скрытая световая установка уже автоматически включилась, и в диплексном стекле окна наливался, как спелый плод соком, воображаемый рассвет. Какой-то психолог выяснил, что темнота плохо влияет на самочувствие некоторых людей, и постепенно обычные стёкла стали заменять специальными для тех, кому часто приходится бодрствовать по ночам. С наступлением настоящего рассвета автоматика плавно выключалась, и переход был практически незаметен. Наконец, Руководитель Проекта подошёл к Гдару и коротко произнёс: «Собирайся. Перенос завтра в четырнадцать ноль-ноль. Сейчас идёшь в лабораторию, а потом – отдых до утра. Перед переносом будет последний инструктаж, но ты и сам уже всё знаешь, а главное – ни при каких обстоятельствах … «не совершать действий, вызывающих изменение модуля», - быстро и чётко закончил Гдар, разрешив себе облегчённо вздохнуть. Он победил.
Лаборатория заняла не больше полутора часов, и скоро Гдар уже вытянулся на удобном диване, мгновенно принявшем форму его тела. Конечно, ни о каком сне не могло быть и речи, он снова и снова выстраивал в уме всю предстоящую командировку. Случай был и вправду уникальный. Он выступал как бы в двух ипостасях: в испытаниях хроносистемы был чем-то вроде подопытного кролика, а в точке переноса становился тем, кем был в действительности – ведущим историком Института, специалистом по тоталитарным режимам двадцатого столетия. Такой перенос – более чем на тысячу лет назад – проводился впервые, и, надо признать, что Лан подходил бы для этого лучше: он уже имел достаточный опыт в хронотелепортациях, хотя и на меньшие расстояния, и доказал завидную выдержку. Отброшенный на тридцать лет назад, он удержался от коррекции своей самой тяжкой жизненной ошибки, стоившей ему личного счастья. Но таково было главное правило: никакого вмешательства в прошлое! Несмотря на значительный прогресс в хронотелепортации, воздействие на происходившие когда-то события было строго запрещено из-за непредсказуемости обратной связи. И, хотя было заманчиво попытаться повлиять на процесс собственного зачатия, даже шутки об этом жёстко пресекались.
Гдар отличался не совсем уравновешенным нравом, и ему стоило труда с почти завершённой изыскательской работой в руках доказать необходимость своего участия в эксперименте. Конечно, её можно было принять и на такой стадии, но внутренняя неудовлетворённость, чувство ускользнувшей загадки мешало поставить точку в диссертации. Он не мог объяснить самому себе, как одному из самых кровавых диктаторов того столетия удавалось уничтожать свой народ почти без сопротивления. И сама смерть его была завешена тайной: болезнь или заговор, на что Гдар втайне надеялся, ибо это как-то оправдало бы хоть часть жертв.
В кончиках пальцев пощипывало от вживлённых элементов, и он автоматически повторял простейшие движения включения. Блокировка для безопасности предусматривала двуручное управление, и к тому же перекрёстное, чтобы исключить случайное нажатие. Переброс его по каналу времени осуществлялся из настоящего, по нему же он должен быть «выдернут» обратно, став у выходного жёрла канала. Все же его действия в прошлом будут самостоятельны. Двухнедельная погрешность считалась неизбежной при переносе. Он чётко знал, как вызвать дематериализацию и наоборот, где включать лингвоблок. Всё было продумано, просчитано, и под утро Гдар уснул, наконец, освежающим сном.
К моменту переноса собрались самые близкие к эксперименту сотрудники: Лан, Руководитель Проекта и ответственный за систему безопасности. Вход в канал времени выглядел уж очень прозаично, но Гдар шагнул во тьму, не разглядывая, почувствовал острый сквозняк во всём теле (вот он, ветер времени!) и закрыл глаза.
Ветер сменился влажной сыростью и каким-то знакомым неприятным запахом. Открыв глаза, Гдар обнаружил себя в тёмном и замусоренном подъезде и вышел наружу. Это была, по-видимому, городская окраина. На тротуарах и вдоль дороги оседали почерневшие сугробы, забитые водостоки не пропускали талую воду и она стояла озёрами, в которых плавали окурки, клочки бумаги и размокшие газетные кораблики. День медленно приближался к середине. Гдар, не спеша, пошёл вдоль тротуара и, заметив окно какой-то конторы, якобы равнодушно заглянул в него. Ему повезло сразу же увидеть то, что требовалось – старинный бумажный календарь, по которому в двадцатом веке определяли дни недели, переворачивая или отрывая ежедневно по одному листку. На сегодняшнем листке стояло девятнадцатое февраля одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Перенос прошёл почти идеально. Гдар двинулся дальше и скоро вышел на оживлённую улицу. Смешного вида машины сновали мимо, оставляя за собой чёрный шлейф дыма и надсадно визжа тормозами, с озабоченным видом шлёпали по мокрому тротуару старушки в платках, повязанных крест-накрест; бодро вышагивали женщины моложе в беретиках и мужчины в шляпах с ободком, похожим на кольцо Сатурна; бежали вприпрыжку дети с портфелями и ранцами. Внешне Гдар вроде бы не отличался от большинства жителей, хотя… Он решил выяснить своё местонахождение, точку отсчёта, как они называли, и, включив лингвоблок, обратился к оживлённо беседующей паре с безобидным, казалось бы, вопросом: «Как пройти к центру города?». Реакция же их оказалась неожиданной. Женщина уже открыла было рот для ответа, но осеклась и быстро скользнула глазами по облику Гдара. Они обменялись взглядами со спутником и Гдар скорее угадал, чем услышал: «Иностранец». Оба синхронно пожали плечами – мол, не знаем – и поспешили прочь. Действительно, серое пальто и шляпа Гдара носили налёт шика, неуловимого и всё же явного. Или его выдал акцент? Но все вокруг разговаривали на его родном языке, даже лингвоблок был не нужен, однако в произношении проскальзывал и вправду иной оттенок. Чтобы не искушать больше судьбу, Гдар заскочил в безлюдную подворотню, огляделся вокруг и быстро дематериализовался, а проще говоря, стал невидимым. Он был осмотрителен, и всё же чуть не вызвал изменение модуля. Слесарь Антипкин, с трудом продравший глаза после похмелья, выходил из подъезда за новой порцией «горючего» и увидел человека в ладном, «ихнего» пошиба пальто, исчезнувшего у него прямо на глазах. Он оторопел и повернул назад со словами: «Свят, свят, всё, завязываю». К счастью, обет свой нарушил в тот же вечер…
Став невидимым, Гдар прибился к усталого вида мужчине с портфелем, похожему на адвоката или врача, и следовал за ним до самого дома. Сначала в тесном троллейбусе, потом в вагоне подземки, и, наконец, пешком по аппендиксу переулка. Тот жил в большой, удобной квартире, где, к удивлению Гдара, оказались не только члены его семьи, родители и дети, но и вовсе посторонние люди, которые, однако, по-хозяйски занимали свои комнаты, чулан и углы на кухне. Быстро спустился вечер. Комнаты замыкались, начинали жить каждая своей жизнью, и над всеми висело невидимое, но словно обоняемое облако тревоги.
Жена его подопечного посмотрела на мужа и горестно спросила: «Что, опять? И кого сегодня?» Ответа он не услышал, но женщина вскрикнула со всхлипом: «Боже мой! А дети? И он же их самих спасал сколько раз, ночами у постели дежурил … Вот их благодарность!» Муж криво усмехнулся, сел на кровать и, глядя перед собой, произнёс словно самому себе: «Завтра попробую…», но женщина истерически вскинулась, схватила его за обе руки, словно уже сейчас удерживая от непоправимого шага, и запричитала: «Не смей, богом молю, не вмешивайся! Обо мне подумай, о детях, о матери! Куда она, больная, денется, если и тебя… Не буди лихо, пока оно тихо. Тебя не трогают – и не лезь…» Во сне заворочались двое пацанов, забормотали что-то, видимо продолжая дневные споры, и всё стихло.
«Да тихо ли оно, это лихо?» - горько вымолвил муж. «Все под дамокловым мечом живём, а наш новый врач открыто на моё место метит».
Они ещё пошептались и затихли, но чувствовалось, что оба не спят, а чутко слушают темноту.
Довольно скоро на лестнице стукнуло, и сразу же раздался резкий звонок в дверь. Потом по комнате двигались какие-то люди, шарили в шкафах, раскидывали вещи, разрушая небогатый, но тёплый уют, а мужчина и женщина стояли в стороне, спрятав лица на плече друг у друга. Мужчину увели, а женщина долго рыдала на разорённой кровати. За остальными дверьми было тихо, но Гдар чувствовал прижатые к обратной стороне, взмокшие от напряжения уши.
Он выскользнул на улицу и, настроившись на цель своего путешествия, включил двухнедельный переброс. На этот раз всё прошло без осечек. Он даже успел вскочить в чёрный, гробоподобный автомобиль, скользящий под влажным ночным покрывалом в сторону от города.
Гдар уже привык, присмотрелся к просторному кабинету, который мог служить к тому же и спальней, и теперь пристально наблюдал за невысоким человеком у письменного стола. Великий Диктатор, как он называл его в своей диссертации, работал. Следов смертельной болезни не было заметно на рябом лице, но усталость проглядывала явно. Возможно, сейчас Гдару предстояло узнать то, над чем ломали голову поколения историков. Объект наблюдения что-то быстро писал, и на губах тирана вдруг стала проступать сатанинская усмешка. Гдар, неслышный и невидимый, приблизился и стал читать текст, выходивший из-под пера. Да, язык был свой, понятный, но то, что появлялось на белом, безобидном листе бумаги, было столь страшно, столь невиданно по дикости замысла даже для того людоедского времени, что глаза отказывались верить. Возможно ли это? Диктатор дошёл до крайнего предела своей ненависти, а, может быть, страха, задумав такое… Но, с другой стороны, ни в одном документе Гдар не встречал упоминания о его осуществлении. Значит, всё-таки заговор?... Он читал дальше, и дикая ярость охватывала его. Да как же можно уничтожать целый народ?...
Он потерял на миг самообладание и громко вскрикнул. Человек за столом вздрогнул и поднял голову с расширенными от ужаса глазами. Затем он вскочил, потянулся к чёрной кнопке над столом, но не нажал её, а стал резко бледнеть и судорожно хватать застоявшийся, насыщенный табаком воздух, потом развернулся всем телом и с глухим стуком рухнул на пол. Из сведённых судорогой губ слетело, как последний выдох: «Боже…». Гдар с трудом овладел собой и кинулся прочь. Ему всё уже было ясно. Вскоре он достиг выхода канала времени, а возвращение прошло так же легко, как и перенос. Испытания признали успешными; даже свой промах Гдару удалось скрыть, только включать все выясненные обстоятельства в диссертацию было нельзя. Она была окончена вопросительным знаком.