Телефон звонил дважды.
Один раз утром и второй вот только что. Я нажимал «принять вызов», но ничего, кроме шума, не слышал. Помехи, помехи!
Я слышал твой шёпот сквозь них. Ты рассказывал мне о том, что вскрыл себе вены, что кровь лилась на твой белый ковролин. Ты сказал, что хотел сделать это на улице, днем, усевшись в сугроб, чтобы наслаждаться классическим сочетанием красного на белом. Но ты не стал выходить на улицу. Там холодно, а ты с детства не любил холод после того, как пьяный папаша забыл тебя зимой во дворе и ушёл спать домой. Ты сказал, что ненавидишь меня. Потому что до этого очень сильно любил, но я не смог тебя согреть. Я подумал, что должно быть сейчас тебе ещё холоднее, чем обычно, потому что знаю, как становится холодно, когда кровь покидает вены. Но ты не услышал меня. Помехи.
Помехи.
Я слышал сквозь них морской прибой. На секунду даже запахло солью. Но потом ветер с городским смогом из открытого окна смыл этот запах, как тёплые волны смывали песок с моих ног. Я сидел на берегу и видел, как люди один за другим тонули в высоких волнах, как они цеплялись за поверхность воды, хватали воздух наполненными ртами. Я слышал, как они булькали, пытаясь закричать, позвать на помощь, но вместо этого вода лилась в их лёгкие. Я чувствовал, как паника сковывала их тела, как страх камнем приковывал ко дну. Я чувствовал, как содрогается их грудь, заполняясь обжигающей водой. Их взгляды устремлены наверх, туда, где свет мягкими полосами пересекал водные толщи. Я закрывал глаза вместе с ними и погружался во тьму, умирая и чувствуя лишь сожаление о смерти в одиночестве и неотвратимость происходящего. Наши тела плавно ложились на дно, и больше никогда не всплывали. Мы хотели, но обвившие водоросли стали нам помехой.
Помехи.
Я слышал сквозь них музыку и шорох колёс по горячему асфальту. Пахло свежеиспеченным хлебом. Терпкий аромат цветов медленно полз по знойному воздуху. В кофейне под моей квартирой из старого магнитофона лился ненавязчивый джаз, ленивые разговоры и шуршание газет под запах сладкого кофе с молоком поднимались вверх и оседали кварцевой пылью на моем подоконнике. Послеобеденное солнце сморило тебя окончательно, и ты, полностью раздевшись, провалился в лёгкий сон. Обнажённый и светящийся даже в тени спальни, расслабленный и открытый, ты раскинул руки в стороны. Я смотрел на тебя и не смел тревожить твой сон чётким клацаньем клавиш печатной машинки. Вместо этого я подошёл к окну, полил хризантемы и тихонько закрыл створки. Ничто не должно будить. Никто не должен быть помехой.
Вечером, когда телефон зазвонил во второй раз, я не раздумывая ответил. Ведь я знал, что сквозь жуткие помехи снова услышу тебя. Ты сказал, что ничего не чувствуешь, что не можешь поднять руки и пошевелить головой. Да, я знаю, так оно и происходит, когда кровь покидает твои вены. Ты попросил набрать мой номер какого-то мужика, который ходил перед тобой туда-сюда, и что сначала он не хотел этого делать, нервно смотрел на часы, но потом цыкнул языком и согласился. И сквозь эти помехи я слышал его шаги. Кажется, он ходил кругами. Зачем ты позвал его, спросил я тебя. Но ты не звал его, ответил ты. Потом сказал, что не сможешь мне больше звонить, потому что там Теле2 не ловит, что там вообще никакая связь не ловит. А письма, крикнул я, как же письма?! Ты ответил, что почтальоны не идут в те места, потому что никто обратно не возвращается. А все хотят вернуться.
Потом ты замолчал. Шаги остановились. Помехи прекратились. Повисла тяжёлая тишина.
Ты умер. А трубку не положил. И с собой не взял. Говорят, нельзя туда телефоны брать. Что до туда даже помехи не достают.
Я слушал тишину, пока не разрядился.
20.12.2019