"Безумный человек" у Достоевского и у Ницше
или
Проклятые вопросы в Диалоге бессмертных.
"Ваши удостоверения?..
...Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский --
писатель, неужели же нужно спрашивать у него
удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из... его
романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что
имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него
и удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь?..
Пари держу, что не было...
Вы -- не Достоевский, -- сказала гражданка, сбиваемая
с толку Коровьевым.
Ну, почем знать, почем знать...
Достоевский умер, -- сказала гражданка, но как-то
не очень уверенно.
(Как?! -- с удивлением вскрикнул Коровьев)*
Протестую! -- горячо воскликнул Бегемот. --
Достоевский бессмертен!"
(М.А.Булгаков "Мастер и Маргарита")
***
Зайдем издалека, как бы импровизируя басню с фантастическим акцентом: в неведомом дремучем лесу, джунгли ли там или еще какие "заросли", как-то мартышка ляпнула словечко, мол, "а у Маугли-то "красный цветок", мол "Маугли-то -- герой-идеолог", "Маугли-идеолог"-"Маугли-идеолог" подхватила стая и эхом разнеслось по округе, а на этот шум-гам прибежал шакал, услышал в чем переполох и стал "трубить"-завывать по всему лесу, мол, "вы слышали, все слышали!?", "Ницше сказал!", "Ницше сказал!", "Бог умер!", "Бог умер!", "так сказал Ницше!"... А с другого конца леса маленькая мартышка вскрикнула: "ужас-ужас, смотрите, Маугли сошел с ума, став человеком", но шакал "трубил" ей в ответ, "нет же, нет, Шерхан слопал лягушенка", а "лягушенка-то слопали"...
Вот так, басня ли, загадка ли: "лягушенок", превратившийся в человека, который осознал "красный цветок", а самоосознание открыло возможность Иного и иных перспектив в мире "надзвездных мечтателей"...
Спрашивается, к чему вся эта басня? А не напоминает ли (и не повторяется ли?) вся эта История фантастических обитателей леса наш мир людей, т.е. то, что творится в мире людей. Ведь, до сих пор в мире людей у мыслителей мировых вопросов спрашивают удостоверения, мол, "вы чьих будете? какая у вас печать имеется, естественно, печать идеолога? А если без печати, то в сторону, в нашем уважаемом клубе нет места "надзвездным мечтателям"... ну и т.д. и т.п.
Так ведь до сих пор в различных идеологических клубах (конечно, клубах по интересам миро-воззрений) у Достоевского и у Ницше требуют "удостоверения" с печатью "идеолога", а в трудах мыслителей стараются искать лишь и только ответы, как свои ответы, что неизбежно объективируют и определяют принадлежность к какому-либо идеологическому типу. Например, идеологические штампы приписывались и приписываются Достоевскому, как "верующий охранитель", "шовинист", "ксенофоб", "националист", или в обратном направлении, как метафизический скептик и скрытный атеист (и как атеист, то "пророк русской революции"), двойничество которого отразилось в образе Ивана Карамазова, а герой Иван К. ни что иное, как Альтер-Эго самого Автора. Между прочим, и самый образ героя Ивана К. не избежал штампа "идеолога". Какого-какого? Конечно же, атеиста-утописта, который по странному истечению обстоятельств как-то вот "сошел с ума" и наговорил в почтительном месте (в зале Суда) неуместные запрещенные мыслишки. Конечно же, тут же началось: Скандал и шум-гам...
А Ницше? Удивительным образом Ницше повторяет посмертную судьбу Достоевского, ведь и у Ницше интерпретаторы стараются находить только ответы, чтоб приклеить штампы, поставив печать в виде "идеолога". В этом смысле (и не только в этом) Достоевский и Ницше почти братья-близнецы, ведь не зря же начало 20-го века ознаменовало их триумфальным шествием по умам современников, как бок о бок, у всех на устах только два имени, два пророка "Достоевский и Ницше". Ведь Лев Шестов один из первых кто ознаменовал это грандиозное шествие, одновременно, развенчивая их образы, как идеолога и пророка. Всего лишь мысль и только одинокого мыслителя, одиночество и страсть которого немногим осилить. Хотя и были попытки, как попытки преодолеть-одолеть-развенчать-профанировать мыслителей. Впрочем, весь 20-й век и занимался этим "преодолением" Идеи у Достоевского и Идеи у Ницше, понимаемые лишь идеологически: одни старались развенчать Идеи мыслителей, другие -- приспособить. Что интересно и занимательно, 20-й век триумфально ознаменовал имена "Достоевский и Ницше" чрез два исторических События: до первой революции 1917 года и после второй 1991 года, а между ними время омрачения... И бывает же так, что и Пророки превращаются в "безумного человека". Ведь, чтоб увидеть Такое ("Красный цветок" изнутри, из глубины самосознания), что им довелось увидеть сквозь рамки эвклидового ума, то желательно пройти чрез "безумие" "безумного человека", ибо лишь тогда нам откроется в Достоевском и в Ницше не ответы (наших желаний), а образ мыслителя, в глазах и взоре которого читается фундаментальное вопрошание к человеку.
Что ж, попробуем "прочитать" Такое вопрошание?.. Не страшно? пройти сквозь "кроличью нору"?.. Пройти сквозь и увидеть "весь мир наизнанку"!?.. Безумие и Фантастика!.. Фантастика и Безумие!.. А всего-то лишь две сцены, две карнавального образа сцены -- "Внезапная катастрофа" и "Безумный человек".
***
"V. ВНЕЗАПНАЯ КАТАСТРОФА.
Появился свидетелем Иван Федорович...
...лицо его на меня по крайней мере произвело болезненное впечатление: было в этом лице что-то как бы тронутое землей, что-то похожее на лицо помирающего человека. Глаза были мутны; он поднял их и медленно обвел ими залу. Алеша вдруг вскочил было со своего стула и простонал: ах! Я помню это. Но и это мало кто уловил...
-- Что вы этим хотите сказать? -- строго спросил председатель.
-- А вот, -- вынул вдруг Иван Федорович пачку денег, -- вот деньги... те самые, которые лежали вот в том пакете (он кивнул на стол с вещественными доказательствами) и из-за которых убили отца. Куда положить? Господин судебный пристав, передайте.
Судебный пристав взял всю пачку и передал председателю.
-- Каким образом могли эти деньги очутиться у вас... если это те самые деньги? -- в удивлении проговорил председатель.
-- Получил от Смердякова, от убийцы, вчера. Был у него пред тем, как он повесился. Убил отца он, а не брат. Он убил, а я его научил убить...
Кто не желает смерти отца?..
-- Вы в уме или нет? -- вырвалось невольно у председателя.
-- То-то и есть, что в уме... и в подлом уме, в таком же как и вы, как и все эти... р-рожи! -- обернулся он вдруг на публику. -- Убили отца, а притворяются, что испугались, -- проскрежетал он с яростным презрением. -- Друг пред другом кривляются. Лгуны! Все желают смерти отца. Один гад съедает другую гадину... Не будь отцеубийства -- все бы они рассердились и разошлись злые... Зрелищ! "Хлеба и зрелищ!" Впрочем ведь и я хорош! Есть у вас вода или нет, дайте напиться Христа ради! -- схватил он вдруг себя за голову.
Судебный пристав тотчас к нему приблизился. Алеша вдруг вскочил и закричал: "Он болен, не верьте ему, он в белой горячке!" Катерина Ивановна стремительно встала со своего стула и, неподвижная от ужаса, смотрела на Ивана Федоровича. Митя поднялся и с какою-то дикою искривленною улыбкой жадно смотрел и слушал брата.
-- Успокойтесь, не помешанный, я только убийца! -- начал опять Иван. -- С убийцы нельзя же спрашивать красноречия... -- прибавил он вдруг для чего-то и искривленно засмеялся.
Прокурор в видимом смятении нагнулся к председателю. Члены суда суетливо шептались между собой. Фетюкович весь навострил уши, прислушиваясь. Зала замерла в ожидании. Председатель вдруг как бы опомнился.
-- Свидетель, ваши слова непонятны и здесь невозможны. Успокойтесь, если можете, и расскажите... если вправду имеете что сказать. Чем вы можете подтвердить такое признание... если вы только не бредите?
-- То-то и есть, что не имею свидетелей. Собака Смердяков не пришлет с того света вам показание... в пакете. Вам бы все пакетов, довольно и одного. Нет у меня свидетелей... Кроме только разве одного, -- задумчиво усмехнулся он.
-- Кто ваш свидетель?
-- С хвостом, ваше превосходительство, не по форме будет! Le diable n'existe point! He обращайте внимания, дрянной, мелкий чёрт, -- прибавил он, вдруг перестав смеяться и как бы конфиденциально: -- он наверно здесь где-нибудь, вот под этим столом с вещественными доказательствами, где ж ему сидеть как не там? Видите, слушайте меня: я ему сказал: не хочу молчать, а он про геологический переворот... глупости! Ну, освободите же изверга... он гимн запел, это потому, что ему легко! Все равно, что пьяная каналья загорланит, как "поехал Ванька в Питер", а я за две секунды радости отдал бы квадриллион квадриллионов. Не знаете вы меня! О, как это все у вас глупо! Ну, берите же меня вместо него! Для чего же нибудь я пришел... Отчего, отчего это все, что ни есть, так глупо!.."
(Ф.М.Достоевский "Братья Карамазовы").
"Безумный человек.
Слышали ли вы о том безумном человеке, который в светлый полдень зажег фонарь, выбежал на рынок и все время кричал: “Я ищу Бога! Я ищу Бога!” — Поскольку там собрались как раз многие из тех, кто не верил в Бога, вокруг него раздался хохот. Он что, пропал? — сказал один. Он заблудился, как ребенок, — сказал другой. Или спрятался? Боится ли он нас? Пустился ли он в плавание? Эмигрировал? — так кричали и смеялись они вперемешку. Тогда безумец вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. “Где Бог? — воскликнул он. — Я хочу сказать вам это! Мы его убили — вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца? Куда теперь движется она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц? Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы словно в бесконечном Ничто? Не дышит ли на нас пустое пространство? Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь? Не приходится ли средь бела дня зажигать фонарь? Разве мы не слышим еще шума могильщиков, погребающих Бога? Разве не доносится до нас запах божественного тления? — и Боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами — кто смоет с нас эту кровь? Какой водой можем мы очиститься? Какие искупительные празднества, какие священные игры нужно будет придумать? Разве величие этого дела не слишком велико для нас? Не должны ли мы сами обратиться в богов, чтобы оказаться достойными его? Никогда не было совершено дела более великого, и кто родится после нас, будет, благодаря этому деянию, принадлежать к истории высшей, чем вся прежняя история!” — Здесь замолчал безумный человек и снова стал глядеть на своих слушателей; молчали и они, удивленно глядя на него. Наконец, он бросил свой фонарь на землю, так что тот разбился вдребезги и погас. “Я пришел слишком рано, — сказал он тогда, — мой час еще не пробил. Это чудовищное событие еще в пути и идет к нам — весть о нем не дошла еще до человеческих ушей. Молнии и грому нужно время, свету звезд нужно время, деяниям нужно время, после того как они уже совершены, чтобы их увидели и услышали. Это деяние пока еще дальше от вас, чем самые отдаленные светила, — и все-таки вы совершили его!” — Рассказывают еще, что в тот же день безумный человек ходил по различным церквам и пел в них свой Requiem aeternam deo (Вечная память Богу (лат.)). Его выгоняли и призывали к ответу, а он ладил все одно и то же: “Чем же еще являются эти церкви, если не могилами и надгробиями Бога?”
(Фр.Ницше "Веселая наука")
С иронией говоря, чего-то прям-таки так и недостает герою у Ницше, а именно того, что достаточно хватало у Ивана Карамазова, т.е. оченно сильного критика в виде чёрта. Но меня, здесь и сейчас, интересует не критика образов, а философское двойное сопоставление: два вопрошания и два сценических образа.
Ведь, очень затруднительно, преодолевая предрассудки, увидеть образ вопрошающего, увидеть самый смысл вопрошания?.. Спрашивается, ведь каков вопрошатель в сценическом образе? Разве "герой-идеолог"? Или видится нечто иное? Например, если исходить из видения М.М.Бахтина, исследовавшего "Проблемы поэтики", то по всем жанровым особенностям у Достоевского и у Ницше "герой-вопрошатель" предстает не иначе, как в образе карнавальном. Тут сама "карнавально-фантастическая атмосфера проникает" весь сценический образ. Тут и площадь рынка, и зал Суда, где "на пороге и на площади возможно кризисное время, в котором миг приравнивается к годам, десятилетиям, даже к "биллиону лет"...". Тут "катастрофы и Скандалы, кризисы и переломы, исключительные и провоцирующие сюжетные ситуации, моральное экспериментирование, контрастные и оксюморные сочетания", и амбивалентность ситуации, как резкие смены смехового и серьезного, развенчаний-увенчаний, комичного-трагичного и т.п.
"Напомним, говорит М.Бахтин, что мениппея -- универсальный жанр последних вопросов... Участники действа у Достоевского стоят на пороге (на пороге жизни и смерти, лжи и правды, ума и безумия). И даны они здесь как голоса, звучащие, выступающие "перед землею и небом". И центральная образная идея здесь мистерийна (правда, в духе элевсинских мистерий): "современные мертвецы" -- бесплодные зерна, брошенные в землю, но не способные ни умереть (то есть очиститься от себя, подняться над собою), ни возродиться обновленными (то есть принести плод)".
И, исходя из видения и понимания карнавального образа героев, попробуем "прочитать" Такое вопрошание, увидеть образ вопрошающего и самый смысл вопрошания?
"Кто не желает смерти отца?..
-- То-то и есть, что в уме... и в подлом уме, в таком же как и вы, как и все эти... р-рожи! -- обернулся он вдруг на публику. -- Убили отца, а притворяются, что испугались, -- проскрежетал он с яростным презрением. -- Друг пред другом кривляются. Лгуны! Все желают смерти отца. Один гад съедает другую гадину... Не будь отцеубийства -- все бы они рассердились и разошлись злые...
-- Успокойтесь, не помешанный, я только убийца! -- начал опять Иван. -- С убийцы нельзя же спрашивать красноречия...
-- Свидетель, ваши слова непонятны и здесь невозможны..."
(Ф.М.Достоевский "Братья Карамазовы")
"...“Я ищу Бога! Я ищу Бога!”...
“Где Бог? — воскликнул он. — Я хочу сказать вам это!
Мы его убили — вы и я! Мы все его убийцы!...
Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море?
Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта?
Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца?
Куда теперь движется она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц?
Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех
направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы словно в
бесконечном Ничто? Не дышит ли на нас пустое пространство?
Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь?
Не приходится ли средь бела дня зажигать фонарь?...
Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили!
Как утешимся мы, убийцы из убийц!
Самое святое и могущественное Существо,
какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами —
кто смоет с нас эту кровь? Какой водой можем мы очиститься?
Какие искупительные празднества, какие священные игры нужно будет
придумать?.." (Ф.Ницше "Веселая наука").
Вот это! сопоставление вопросов, как вопросы у Ивана К. и вопросы у "безумного человека". А чрез Такое сопоставление образ героя, образ "безумного человека" приобретает совсем иное значение, иную ценность, иной Смысл, а чрез иное видение открывается и совершенно Другой образ Автора.
Отсюда, нам открывается иное видение образа и иное понимание смысла, например, как "вариация на тему Диогена, бродившего с фонарем и словами: "Ищу человека", и как версия фундаментального вопрошания к человеку"*.
(Начато 22.01.2021)