Вобще-то звали его Валера. А Конем Троянским его прозвали за то, что фамилия его была Трояновский. Но на коня он не похож был, скорее на медведя: коренастый, приземистый, дородный, круглая голова сидит прямо на плечах, угрюмый взгляд изподлобья, - ну сущий медведь! А то придумали – Конь! Но мне-то без разницы, хай будет Конь, мне-то что за дело. Хоть, как говорится, «Горшком» назовите.
Так вот, этот Конь или как его там, Валера, был лучшим другом моего непутевого муженька. Только тот в отличие от нелюдимого и молчаливого (слова не вытянешь) Валеры был сущая балаболка; рот ни на минуту не закрывался, так и сыпал то анекдотами дурацкими, то какими-то прибаутками, ну сущий словесный понос; так тебе зубы заговорит, что и забудешь, о чем речь шла. Непонятно было, что их связывало. Наверное, противоположное притягивается друг к другу. Сергею нужен был слушатель, поскольку все его разговоры – это был один нескончаемый монолог, а Валера особо и не вникал в этот словесный поток, молчал себе в тряпочку, да и все. Что называется: «На своей волне». Знали они друг друга еще с детства, когда-то учились в одной школе, правда, Валера был лет на пять постарше. Больше всего он боялся попасть в тюрьму, так как работал когда-то в колонии надзирателем и говорил, что, если попадет, то зеки его там убьют.
Жил он один в большом красивом доме. Когда-то была у него семья: жена и двое дочерей, но жена стала ездить в Москву торговать и нашла там себе мужика, да там и осталась, и дочерей забрала. И остался Валера один, а поскольку жил он за жениной спиной, то ни сготовить, ни постирать, ни убрать не умел, и чувствовал себя совершенно потерянным. Почему снова не женился, это для меня загадка, ведь сколько женщин одиноких, но он, во-первых, не особо-то умел с ними ладить, а, во-вторых, среди одиноких было слишком много пьющих, а такую жену Валера категорически не хотел. В то время, как я с ним познакомилась, он нигде не работал. Это не удивительно: был разгар 90-х, а тогда очень многие остались без работы, мой муж тоже не работал, так же, как и я. В общем, одни безработные кругом, куда ни плюнь. Я хоть получала кое-что на бирже, а они – вобще ничего. Промышляли тем, что ходили иногда на халтуру, да Сергей мой ездил время от времени с артелью рыбаков ловить рыбу, а за это ему что-то там платили, но больше рыбой; тогда мне еще на рынке приходилось стоять, рыбу продавать. Мои деньги шли все на продукты, те же друзья, как что-то заработают, бежали сразу за водкой. У Валеры нередко собирались дружки-выпивохи со всей Болгарки, Сергей мой тоже там пропадал частенько, и мне иной раз приходилось идти туда, чтоб забрать моего непутевого муженька. Так продолжалось, пока не ударили морозы. С наступлением холодов посиделки у Валеры прекратились, так как у него не было дров, а в холодной хате наши избалованные сибариты сидеть не хотели. Остался наш Валера один – голодный и холодный. То хоть дружки приходили, что-то пожрать приносили, а тут – хоть волком вой! – ни выпить тебе, ни закусить, беда, да и только! Вдобавок еще и работы никакой. Загрустил Валера, сидит, думу горькую думает, как ему, бедолаге, быть, как из ямы, куда угодил, выбраться.
И однажды пришел ко мне в хату и попросился квартирантом до весны. Мы с Сергеем сами ютились зимой в летней кухне, чтобы дров палить меньше. А там комнатка метров десять и кухонька малюсенькая и все. Но я, неожиданно для самой себя, согласилась. И не потому, что я такая уж праведная христианка и спешу со всех ног ближнему помочь, и не потому, что муж меня об этом просил, а просто жалко стало, вспомнила, как сама скиталась, не имея пристанища, и отовсюду меня гнали, как паршивую овцу, потому и решила помочь. Поселили мы Валеру в кухне за печкой. Кушетка там у нас стояла, вот на этой кушетке он и спал. Вот так мы и стали жить втроем. Я им есть готовила, да обстирывала (машинка сломалась, приходилось вручную), а мужики иногда на халтуру ходили, а больше дома сидели, у печки грелись, да языки чесали. Ну а мне сидеть с ними некогда было, весь день работа: то печку растопи, то сготовь, то убери, то постирай. А зима холодная выдалась, снежная. Мужикам вся забота – дров нарубать да снег раскидать, и то заставлять приходилось, сами-то не больно разгонятся. Прошли уже и новогодние праздники, январь уже к концу подходит, а Валера все сидит на нашей (вернее, моей) шее. Сам-то он ничего не зарабатывал, а, если и заработает изредка какую копейку, то тут же ее с Сергеем и пропьют, а я должна была на свое грошовое пособие двух мужиков кормить. Признаюсь, поднадоело мне все это, стала я Сергею говорить, мол, скажи Валере, не пора ли ему со двора. А Сергей только руками разводит: «Да куда ж ему деваться! Пропадет он один!» Ну и пускай пропадает! Я что, нанялась его кормить? Особенно меня возмущала его неблагодарность: уж коли живешь ты тут из милости, так хоть помогал бы, так ведь нет, лежит, как боров, целый день, а как жрать, так за троих! Вечером повечеряем, так он еще и ночью встает, подъедает, что в кастрюлях осталось. Вот если бы еще работал так, как жрал! А то легкий на подъем лишь тогда, когда просят за водкой сходить, а что другое сделать, так не допросишься. Меня всегда удивляла людская неблагодарность: почему есть люди, которые считают, что все им чем-то обязаны? В общем стала я проявлять недовольство, коситься на того Валеру, а тому и горя мало, нажрется и в койку. Ну истинно медведь в берлоге!
Наконец, когда совсем уже потеплело и растаял снег, выперла я того Валеру, иди, мол, голубчик, шуруй в свою хату, не замерзнешь уже! И что вы думаете, что он сделал, этот Конь Троянский, как отблагодарил за заботу о нем? А вот как: явился в один прекрасный день с тремя мужиками и давай требовать у Сергея, чтоб тот, значит, ему куртку отдал (он подарил ему эту куртку, когда просился на постой). У меня от удивления глаза на лоб полезли. Это ж надо, какой наглый! А то, что он жил три месяца на всем готовом, что я ему, паскуде, готовила, стирала, убирала, - это что, ничего не стоит? А то, что тебя, борова, кормили все это время? Это тоже ерунда? А теперь верните ему курточку, которую он, якобы, подарил? Я от возмущения просто слов не находила! А Сергей снял с себя куртку и отдал ему. А я целый день просто рвала и метала. Какими только словами его не обзывала! Ну, думаю, попадись ты мне, гадость ты эдакая, я тебе покажу, где раки зимуют!
И надо же такому случиться, на второй день пришли мы к свекрухе, а тут снова Валера с теми мужичками нарисовался. Зашел в хату и к Сергею, стал у него какие-то деньги требовать. Тут я уже не выдержала, схватила полотенце и давай его тем полотенцем хлестать, мол, я тебе сейчас все мозги повышибаю, а ну пошел отсюда, дерьмо вонючее! Ему, конечно, не больно было, шкура у него толстая, но унизительно, как это, баба его бьет. Он даже замахнулся на меня, ну тут я уже совсем рассвирепела, кинулась на него. Он кричит Сергею: «Держи свою бабу бешеную!» Сергей меня схватил, держит, а я руками и ногами брыкаюсь, вырваться пытаюсь. Валера побыстрее к дверям да и тикать из хаты, а я, почувствовав, что хватка ослабла, вырвалась, наконец, и, схватив кружку литровую с водой, ринулась следом. Было уже начало марта, но еще довольно холодно, а Валера почему-то без куртки (наверное, уже успел пропить) в одном спортивном костюме. Я подлетела и эту кружку с водой на него и вылила. Он как заорет: «Сука!», а я в хату скорей тикать, пока не зацепил, а то, боюсь, долго лечиться бы пришлось. Сила-то медвежья.
Больше Валера к нам не приходил, и Сережка к нему ходить перестал. Рассказывали, что туго ему приходится, жег он разные тряпки, что от жены и детей остались, чтоб погреться, но это уже его заботы. Самое трудное время пережил, а в марте уже можно найти работу и на Бугских, и у корейцев. Было бы желание!
Так бы и развела судьба с тем Валерой, и ничего бы я больше о нем не слышала, но судьба неожиданно снова нас свела в самом неподходящем для встреч месте: в отделении милиции. Я пришла туда по какому-то делу и вдруг смотрю – Валера! Он шел по коридору в сопровождении участкового. Шел он как-то странно, еле переставляя ноги. Вид какой-то затравленный. Взглянул на меня мельком и снова в пол уставился. Позже вездесущий Сергей рассказал мне (узнал от знакомых ментов), что взяли того Валеру по подозрению в краже (у соседа пропали два кроля), и, хотя следы вели не к его дому, а в другую сторону, заставляли его взять вину на себя. А так как тот не соглашался, стали бить, в основном, резиновыми дубинками по ногам. Позже у него из-за этого отняло ноги, и его положили в больницу, а потом он как-то быстро умер, не дожив и до пятидесяти. Было это связано с ногами или нет, этого я не знаю. Он очень боялся тюрьмы, боялся, что его там убьют, и потому ни в какую не соглашался взять вину на себя, терпел избиения, а в результате его отпустили, сделав инвалидом, и он, хоть и не сел в тюрьму, все равно умер.
Ну что я еще могу сказать? Да здравствует наша доблестная милиция (или полиция, как ее сейчас называют), которая невинных людей делает калеками лишь потому, что ей лень искать настоящих преступников. Да и стоят ли два кроля человеческой жизни, даже если это жизнь человека никчемного?
21.12.20 г.