Едва появлялся, его сразу же окружали окрестные прилипалы. И лохматоголовый, с короткой лешачьей бородой он плыл от столика к столику, от навеса к навесу, переводя в спиртное, расточая направо и налево только что полученную пенсию.
Рыхлый нос никогда не теряющего память пьяницы постепенно наливался цветом бордо. Он говорил все короче и внятнее, но слушал все более нарастающие комплименты очередной волны прилипал. Прилипал к стае и автор этих строк. Не было в округе ни одного халявщика, который бы хоть раз не воспользовался слабостью Лесника. Заключалась же она в том, что сидящий месяцами на кордоне в экологически идеальной среде поэт-хоккуист, нуждался не только в живом слове как никто из нас, перманентно истекающих словесным поносом. Его навсегда испорченная душа горожанина страдала без общения с обитателями человейника, окутанного пороками, погруженного в миазмы греха и тоски.
***
Готов ли ты жить за пределами слов? – спрашивает автор книги «Созерцания» у нас или сам задается этим странным вопросом? Чтобы проникнуть в ментальность Ан Фаня, нужно адаптироваться в атмосфере, непривычной для большинства из нас поэтической традиции. Легче всего сказать, что это заумь, или продукт досужего эгоизма. Причем, парадоксально то, что автор как раз ценит тех из своих читателей, которые его не понимают. Он ищет, прежде всего, их, быть может, потому что хочет завоевать? Или понять? А может быть, это по сути своей одно и то же?
Ищу того, кто
Не понимает. Только
Он понимает.
Понимание
Непонимания. Тут
Прорыв в Абсолют.
Скажи себе так:
Не понимаю. Это и
Будет Истина.
Автор не только ставит вопросы, но и сам пытается ответить на них. Помочь найти ответ, но не растолковать неопытному читателю, что же с ним и с нами происходит. Он корректировщик, сидящий высоко и видящий далеко. Это он сообщает координаты наводчику, и артиллерия бьет без промаха.
Говорю. Но то,
Что имею в виду, за
Пределами слов.
Эти и другие ощущения возникли у поэта в моменты абсолютной тишины, какая бывает в душе одинокого путника в лесу или в горах.
В келью тихо вплыла тишина.
В глаза
Мне глядит. Вот она – лира!
Не из этого мира…
Чтобы научиться играть на ней, то есть погружаться в такую тишину в любое время и в любых условиях, необходимо хоть ненадолго покинуть суету сует. Что и сделал Ан Фань. Правда, не по своей воле он покинул город и поселился в краснолесском предгорье. Но как же верна эта истина: что ни делается, все к лучшему. Он обрел в своем уединении давно, и, как ему казалось, навсегда утраченное качество: видеть и слышать тайные, недоступные многим движения природы. Из лесу он пришел в сей шумный мир, в лес и вернулся.
Хочу нарушить
Тишину и не могу:
Сам стал тишиной.
Охотовед по образованию Анатолий Кузнецов немало лет работал редактором краеведческой литературы в издательстве «Таврия». Иногда публиковал свои «заметки натуралиста». И никому из тех, кто общался с ним в тот период, ни разу не приходило на ум, что бывший егерь, а теперь редактор специфической литературы, поэт.
Делаю Добро.
Но никто даже и не
Подозревает…
В самом деле, тогда кое-кому из более ярких и преуспевающих литераторов казалось, что Анатолий просто окололитературное существо. Он же знал иное о себе. Хотя знание это сформулировал много лет спустя.
В жизни многие
меня обогнали.
А я – впереди!
Но как бы глубоко ни зарылся ты в стог свежего сена, ни опустился в карстовые залы, не вознесся на самые малопосещаемые плато, если ты не прошел, прежде всего, свой путь – неповторимый, как дактилоскопический, лабиринт души, вряд ли ты сможешь увидеть, услышать и сладостно вновь и вновь не понять этот наш необъятный Божий мир.
Как давно я построил родник!
А он журчит и журчит…
Поседела вода!
Небо вижу. Звезды вижу.
А возле дома
Об один и тот же камень спотыкаюсь.
Величавые буки покачивают кронами…
А внизу – олененок
На дрожащих ногах…
Гулко бьется под рукою сердце
Новорожденного олененка –
Мамы нет!
Круговерть: жизнь, дух,
Смерть. Чтобы пробудиться.
Надо умереть.
Всего восемь дней в году
Цикада поет. Но как
Упоительно!
Можно все эти трехстишья, как в своей книге сделал автор, отбить друг от друга звездочками. Можно выстроить сплошным потоком, как это сделано в этих заметках. Причем в любой последовательности. Можно расположить даже прозаической строкой, абзацами. Гамма ощущений останется неизменной. Дело в том, что каждая строка Ан Фаня самодостаточна, то есть несет в себе, по возможности, исчерпывающую информацию, являет завершенный образ.
Трехстишья – для русской поэзии несвойственная форма. Традиционная на Востоке, она проникает к нам как экзот или это естественный процесс? Ан Фань утверждает:
В Пути нет юга,
Севера. Нет запада
И нет востока.
Как раз стихи, подобные этой формуле, которых в книгах Ан Фаня много, и стали причиной того, что к их автору тянутся самые разные люди, почему находит она отзвук в отнюдь и далеко не японских душах?
Трехстрочными своими миниатюрами поэт умудряется выразить характерную для русской души полную неутолимой горечи житейскую философию, столь свойственную детям необъятной, увы, распавшейся по их же вине империи.
Истина на дне
Бутылки,
Которую не допили.
Не имею.
Поэтому ничего
не теряю.
Видимо, это одна из тех загадок, о которых автор сборника «Созерцания» («Санат», 2002 г.) говорит: «Понимание – хорошо. Но непонимание глубже».
Парадоксальность, непредсказуемость поворота мысли, свойственные хокку или танку, привлекли Анатолия. Наверное, потому, что он искал объяснения своей склонности именно в такой форме изъяснять чувства. Найдя аналог, пошел дальше – стал осваивать ее, и, похоже, создал русскую форму трехстишья, свободную от канонов – строго определенного числа слогов.
Все умирают.
Но не все понимают,
Что не рождались.
Невидимое
Вечно, а видимое
Обусловлено.
Полнолуние
Птицы молятся
В гнездах.
Крым по своим экологическим условиям занимает первое место в мире. Самый чистый воздух на полуострове на северном склоне Карадага. Именно здесь в гостях у Анатолия Кузнецова за последние десять лет побывали поклонники его поэзии из многих уголков планеты.
Суть одна. Форм
Много! Каждая –
Учение.
Может быть, такое понимание вещей и способствует тому, что негромкий голос Ан Фаня, незамысловатые и бесхитростные трехстишья крымского лесника услышали и в туманном Альбионе, и в Южной Америке, и на Ближнем Востоке, не говоря уже о самых удаленных и дремучих уголках нашего многонационального СНГ.
Гриф учит птенцов летать.
Толкнет со скалы.
И – прямо в небо!
Каждую зиму один и тот же дрозд
Клюет шиповник под окном.
Верный приятель…
Ночь. Лают собаки. Кто-то
Идет. Что он
Несет?
Сомневаемся ли мы в целесообразности вселения такой формы стиха в нашу поэзию. Скорее всего, да, чем нет! Кажется ли нам, что подобный путь размывает нашу традицию, видимо, да.
Сомневается ли сам Анатолий Кузнецов в избранном пути? Наверняка. Потому что, во-первых, отсутствие сомнений, признак деградации. Во-вторых, напрямую противоречит установкам автора.
Быть может, кого-то смущает китаизированный псевдоним Анатолия Кузнецова. И то, что такие слова как Путь или Истина он пишет с большой буквы. Ан Фань, окунувшийся в мир восточной поэзии, не может не отдать дань традиции, там существующей.
Духовный воин
Участвует в делах. Но
Успех – мимо него.
Еще один образчик того, как нашли друг друга библейская истина и буддийская интерпретация ее же, как органично в этих 18 слогах поместились, не вредя друг другу, уходящие в века (как назад, так в грядущее) традиции добра.
Питаясь иным воздухом, существуя за пределами родной поэтической стихии, поэт еще выразительнее проявился как русский, подтвердив старую мудрость, что при смешении далеких одна от другой кровей рождаются талантливые дети.
«Литературный Крым»
2003 г.