«Если бог награждает нас за добрые дела, тогда,
возможно, сатана награждает за дурные»
/Стивен Кинг/
Детство катилось под горку, убегало, звало за собой, но Арина не хотела его догонять. Осталось дотерпеть последний школьный год, одиннадцатый класс. Десятый она окончила с двумя четвёрками: по алгебре и геометрии (Валентина Филипповна упрямо занижала оценки, пятёрок не ставила) и тройкой по химии (Елена Петровна не забыла историю с мелом, а Пашкиных угроз облить Арине волосы кислотой не слышал никто, кроме Арины).
Информатику с трудом вытянула на «отлично», хотя ей никто не помогал и не подсказывал: отец Миланы Риваненко, военнослужащий, получил новое назначение и вместе с семьёй уехал в Новороссийск.
Повезло Милане, будет жить у самого моря, завистливо вздыхали девчонки. Арина видела море в кино. Ничего в нём нет необыкновенного, селигерские плёсы красивее любого моря, а закаты просто волшебные!
Милана рассказывала, что часто переезжает из города в город. «Прикинь, в каждом городе новая школа. А одноклассников столько, что никому и не снилось! И все мне письма пишут по электронке. Мальчишки в любви клянутся, а девчонки в вечной дружбе, — смеялась Милана. — Вот уеду, и ты мне тоже будешь писать. Вольёшься, так сказать, в ряды».
Арина согласно кивала и думала о своём. «Вливаться в ряды» не хотелось. С Миланой Риваненко они больше не увидятся.
Об их дружбе в классе никто не знал: для всех они просто сидели за одной партой, Милана выручала её на информатике, а Арина помогала разобраться с геометрией, когда три плоскости начерчены на плоской доске, и попробуй пойми, где какая…
Милана уехала через неделю. Арина вспоминала, как подружка учила её украинскому языку, обе хохотали, и Милана звала её зябликом. А за спиной, наверное, называла сопливым воробьём. Мысль об этом пришла в голову неожиданно, вольготно там устроилась и предложила поразмышлять.
Арина представила, как Лариса Грибанова, которая делила парту с Пашкой Родиным, а теперь сидела одна, уговаривает Милану:
— Риваненочка, тебе не надоело с этой заучкой сидеть? Пересядь ко мне, Валентиша разрешит.
— Не разрешит. Нас на первую парту за разговоры посадили, в наказание.
— А зачем ты с ней болтала? О чём с ней вообще разговаривать? Она молчит всё время, рта не раскрывает.
— Да это я рта не раскрываю! А она всё время спрашивает. Сама не соображает ничего, в информатике вообще ноль.
— А ты не отвечай ей.
— Девчонки, ну какие вы… Вам нисколечки её не жалко? А мне жалко, без меня она на второй год останется. Вот и сижу с ней, помогаю.
Арина представила, как Милана врёт, а девчонки её жалеют, и содрогнулась. Ничего этого не было, Арина всё выдумала. А тогда зачем Милана взяла с неё клятву никому не рассказывать, что они дружат? Зачем?
Разлуку она переживала в одиночестве, ни с кем не делясь (помогла монастырская выучка). Молча съедала приготовленный бабушкой завтрак (а раньше говорила, что очень вкусно), без звука надевала тёплые рейтузы (а раньше жаловалась, что все девчонки в «паутинках», она одна в рейтузах), без вздоха отправлялась в школу.
Ею овладело странное безразличие. Не страшил даже маячивший впереди ЕГЭ: примитивные задания с несколькими вариантами ответов. Антидепрессанты она больше не пила (а бабушке говорила, что пьёт), с настроением справлялась сама (ей казалось, что справлялась), а разлуку с единственной подругой не вылечить таблетками.
Арина перестала улыбаться, замкнулась в себе. Депрессия навалилась тяжёлым душным одеялом, а из развлечений осталось только вышивание. Не радовали даже воскресные поездки с Вечесловыми на остров Кличен.
***
«Событием года» стало увольнение Натальи Георгиевны, которую дружно ненавидели оба одиннадцатых класса. Новую учительницу истории, Светлану Сергеевну Киселёву — красивую платиновую блондинку, похожую на киноактрису из фильма «Бриллиантовая рука» — прозвали Светланой Светличной.
Прозвище не прижилось: историчка была та ещё изуверка. Наталью Георгиевну с её педантичностью и щепетильностью вспоминали с тёплыми чувствами. А «Светличная» на своих уроках творила беспредел, который носил название «фронтальный опрос».
Происходило это так. В начале урока Светлана Сергеевна просила освободить две передние парты в каждом ряду. Участников «фронтального опроса» сажала на первые парты. За вторыми никто не сидел, так что подсказать несчастным никто не мог, и уж тем более передать листок с ответом.
Светлана Сергеевна истязала своих учеников с наслаждением, неторопливо изучая классный журнал и выговаривая-выпевая с продолжительными паузами: «На первые парты, с листочком бумажки… Та-ааак… На первые парты… приглашаются… Я повторюсь, только бумага и ручка, и ничего больше. На первые парты пойдут…»
В наступившей мёртвой тишине называла шесть фамилий, ведя по журналу наманикюренным пальцем: «Володченко… Дорохина… Жарикова… Захаров… Марченко… Юркова… Якушин».
По классу прокатывался вздох облегчения. Но «экзекуция» на этом не кончалась. Седьмого «фронтально опрашиваемого» историчка вызывала к доске (класс обречённо слушал…). Спустя десять минут забирала с первых парт «листочки».
— Светлана Сергеевна, мы не дописали ещё! Можно ещё пять минут?
— Нельзя. Времени у вас было достаточно.— И выкликала следующие шесть фамилий…
Светличная была предана забвению. А Светлану Сергеевну прозвали ЭсЭсовкой (сокращённо Эсэска).
Арину «эсэсовка» вызывала к доске почти на каждом уроке. Требовала чётко называть даты и имена (из-за хронического насморка получалось нечётко) и сердилась, когда Арина, оборвав фразу на середине, отворачивалась и сморкалась.
Аринин носовой платок Светлана Сергеевна издевательски называла салфеткой:
— Это обязательно — выходить к доске с салфеткой?
И пока Арина отвечала, настороженно следила за её руками. В платок можно запросто спрятать шпаргалку. До чего же хитрая девчонка. И отвечает так, что не подкопаешься.
— Садись. Пять. Материал знаешь блестяще. — И обращалась к классу: — Все слышали, как надо отвечать у доски?
В классе Арину прозвали заучкой и эсэскиной любимицей. Историчку она возненавидела и даже рассказала про неё бабушке.
Вера Илларионовна её не поняла:
— Чем же она тебе так насолила? Четвёрку ни разу не поставила, в дневнике одни пятёрки. И хвалит тебя перед всеми, в пример ставит… А с гайморитом ты сама виновата, зимой без платка гуляла, и куртка нараспашку, мне матушка Анисия рассказывала. Вот и догулялась. Теперь прокол гайморовых пазух делать надо, а ты к врачу идти не хочешь...
— Я боюсь. Не пойду.
— Тогда терпи. Вылечим сами, вроде уже поменьше стало, и говоришь почище, не гундосишь почти.
— Почти не считается. А историчка… Она других на первые парты вызывает, письменно отвечать, а меня всегда устно. Я отвечаю, а всем смешно…
— И их когда-нибудь вызовет, досмеются они. Не зря в народе говорят, что каждому свой крест, а Бог посылает испытания по силам. Справимся, внуча.
От ласкового бабушкиного «внуча» в горле становилось щекотно, и Арина прощала одноклассникам всё. У неё есть дом, где ей хорошо, есть бабушка с дедушкой, которые её любят, и она их любит, а на остальное наплевать. Не обращать внимания.
А если не получается — не обращать?
— Ба, а вот Уминский говорит, что в народе всё неправильно трактуют, про испытания…
— Кто? Одноклассник твой? А ты его не слушай…
Бабушку расстраивать не хотелось. Иначе бы Арина сказала, что Алексий Уминский протоиерей, и в статье, опубликованной в интернете, он говорил совершенно обратное:
«Мысль, что Бог посылает какие-то испытания тому, кого Он больше любит – это такой фольклор, вроде присказок-частушек, — писал Алексий Уминский. — Вроде того, что нет креста не по силам, Бог посылает каждому человеку испытания, какие тот может преодолеть, может выдержать. Простите меня, Евангелие — это что, по силам?! Как мы можем говорить такую чушь, что крест не бывает непосильным? Да, крест всегда непосилен. Не бывает посильного креста. А вот эти слова: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк. 8:34) — это по силам? По силам человеку слышать такие слова?»
Была ли тому причиной разгулявшаяся без «стабилизатора настроения» эйфория, или у Арины просто иссякло терпение, но однажды на школьном дворе, под окном кабинета истории, появилась снегурка-крейзи в немецкой серой каске времён Великой Отечественной. Сзади из-под каски выглядывали волосы, собранные в пышный узел, как у Светланы Сергеевны. Спереди торчал монументальный бюст (Светланин до такого не дотягивал).
Арина возилась со снегуркой битых два часа, и пальцы на руках замёрзли так, что потеряли чувствительность. В итоге у неё получилась статуя в пальто с меховым воротником и отороченными мехом рукавами. Руки снегурка прятала в муфту. А вместо привычного носа-морковки Арина вылепила лицо.
Композицию завершали стоптанные туфли с облезлым лаком, выглядывавшие из-под юбки-макси. Каблуком снегурка опиралась на развёрнутые страницы учебника.
«Учебник» Арина сложила из четырёх кирпичей. Аккуратно облепила их снегом, выложила «строчки» из тонких прутиков и мысленно пожалела того, кому вздумается ударить по «страницам» ногой.
Туфли она нашла у мусорных баков, а каской послужила выброшенная кем-то алюминиевая кастрюля, которой Арина придала «дизайнерскую» форму, постучав по ней кирпичом. Алюминий оказался податливым. Повезло!
«Эсэсовку» она лепила вечером, когда на школьном дворе никого не было. От зимних ботинок «Sbalo» на снегу остались приметные следы. Арина их уничтожила, находчиво присыпав снегом (до калитки в ограде она пятилась задом).
***
Высадив на первые парты шестёрку «десантников», Светлана Сергеевна подошла к окну, как делала всегда. И побелела от ярости…
В аналогичных жизненных ситуациях доцент кафедры общей и практической психологии Ольга Баршадова советовала «не тянуть одеяло на себя». Киселёва, в отличие от Арины, лекций Баршадовой не читала и тянула это самое «одеяло» с усердием Сизифа, волокущего в гору булыжник…
Дело кончилось собранием в актовом зале. «Подследственные», т.е. все старшие классы, ёрзали на жёстких стульях, вертели головами и перебрасывались записками. Арине тоже пришла записка: «Как ты думаешь, кто это сделал, напиши». Ниже разными почерками были вписаны фамилии предполагаемых «скульпторов». Арина вместо фамилии написала «не знаю» и передала записку соседу. Тот задумался…
Все уже порядком устали и хотели есть (собрание проводили после седьмого урока). Директриса продолжала монотонно бубнить про совесть и сознательность. Арина вспоминала слова Грибоедова: «Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой».
В содеянном никто, понятное дело, не сознался, а расследование возымело обратный эффект: к «скульптурной композиции» проложили широкую, хорошо утоптанную тропинку.
— Мы памятник Эс-Эс слепили рукотворно, к нему не зарастёт народная тропа… — вещал Олег Неделин под общий смех.
— Водой надо полить, заледенеет и будет как каменная, — предложил Миша Верскаин, еврейский немногословный мальчик с нежным как у девочки лицом и тихим взглядом голубых глаз.
Все с восторгом согласились.
Ведро выпросили у школьной уборщицы («Баба Аня, мы в классе бутылку с сиропом нечаянно разбили, теперь пол липкий, дайте ведро, мы сами вымоем» — «Угораздило вас! Вы уж там поаккуратнее, стёкла соберите сначала, а то руки изрежете…» — «Спасибо, баб-Ань, мы аккуратненько»). Воду набирали из крана в туалете, ведро передавали во двор через окно.
Верскаин вошёл в раж и артистично изображал, как Эсэска пинает ногами заледеневшую статую и морщится от боли. В классе его не любили и звали Каином — вовсе не имея в виду библейский персонаж, а просто потому, что фамилия такая.
Арине было так обидно, словно двусмысленным прозвищем заклеймили её саму. О том, что она была в него влюблена, Миша так и не узнал. Она и подойти к нему не смела.
С того дня Мишино аутсайдерство благополучно кануло в Лету, и Верскаин стал героем дня. Девчонки шептались, что Миша с его пухлыми губами и нежным лицом похож на актёра Яна Пузыревского, сыгравшего Кая в «Снежной королеве»; ребята уважительно хлопали по плечу и превозносили до небес Мишин «инженерный талант».
И всё это благодаря Арине! Бог всё-таки есть. Он на неё обиделся и не хочет ни в чём помогать, но помогает тем, за кого Арина просит. Тем, к кому относятся несправедливо и кто не может помочь себе сам. За Мишу она теперь была спокойна.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2021/01/22/1421