Рассказ делового человека
Был когда-то у нас в городе заводик номерной, выпускавший нечто секретное, по слухам, вроде добавок к «ракетным топливам», но более известный в народе побочными изделиями – разными красками, замазками, растворителями, клеями и прочей бытовой химией. Полезный заводик. Мне на нём побывать не довелось, зато я немного знал его директора Игоря Токарева, довольно колоритного мужичка средних лет, полноватого «по чину», но подвижного, живого и вообще этакого округлого, уютного на вид, с носом картошкой и русым ёршиком над высоким лбом. Мы изредка встречались с ним, сопровождаемым половиной, удивительно похожей на мужа, в застолье у общих знакомых. Иногда беседовали накоротке. Мне нравились его своеобразные суждения о событиях и людях, искренне доброжелательный тон и ещё склонность к самоиронии, довольно редкой среди начальственного люда. Касаясь в разговоре собственной персоны, он не смущался признаваться и в том, о чём другой бы скорей промолчал.
Запомнилась, к примеру, одна забавная история, приключившаяся с ним, которую поведал он в свойственной ему манере.
В застольной компании, где мы встретились в очередной раз, кто-то из гостей почему-то завёл разговор о… храпунах и мучительных неудобствах, доставляемых ими для окружающих. Как водится, тема была подхвачена и получила развитие. Одни пустились вспоминать свои встречи с подобными индивидами не без ядовитых насмешек над ними. Другие, напротив, выражали сочувствие этим несчастным и, в сущности, нездоровым людям, хотя именно их беспокойный сон по какому-то недоразумению принято считать «богатырским». Третьи не преминули тут же поделиться советами, как можно побороть навязчивый недуг с помощью разных медицинских препаратов, аппаратов или, ещё лучше, народных средств от лечебных трав до заговоров бабушек и приводили живые свидетельства чудесных исцелений.
Общительный Токарев против обыкновения не спешил вступать в затеянную полемику, молча выслушивал рассуждения сторон, но потом всё же высказал своё замечание, прозвучавшее, как обычно, довольно-таки неожиданно.
– Да я вот сам любитель храпануть с присвистом, но особенно не страдаю от этого качества, да и родные, надеюсь, – заявил он с полушутливым вызовом.
– Дрыхнем, как под колыбельную, и если рокот замолкнет, я тотчас просыпаюсь в испуге: – всё ли там ладно с мотором?» – тоже с усмешкой заметила жена, сидевшая справа от благоверного. А он добавил:
– Более того, порой нахожу его даже полезным.
– Ох, уж тоже скажете, Игорь Иванович: «поле-езным», – в сомнении покачала головой его молодая соседка слева, из числа хозяйкиных сослуживиц.
– И скажу, коли угодно.
– А ну, например? – наступательно потребовала молодайка, не то много страдавшая от близлежащих храпунов, не то сама потаённая храпунья.
Гости притихли, следя за их обострённой пикировкой в ожидании какой-нибудь занятной бывальщины или небылицы, которыми не однажды их потчевал Игорь Иванович. И он не заставил долго ждать честную компанию, обратившую на него свои любопытные взоры.
–––––––
– Например, говорите? – начал он, пошмыгав толстым носом.– Что ж, за этим добром в карман не полезем. Вот навскидку взять хотя бы такой случай из командировки в Белокаменную. Времена перестроечные. Наши заводские шестерёнки ещё крутятся, но хаос всюду нарастает, и многие схемы дают сбои. Начальство всё чаще дёргает нас, вызывает в центр «на ковёр». Помню, в спешке не стал я заранее бронировать место в гостинице, понадеялся на привычные ходы, на старые знакомства и, по прилёту в стольный град протолкавшись день в главке, вечером подкатываю к гостеприимному корпусу «России», где обычно останавливался.
Подхожу к регистратуре, с удовлетворением отмечаю, что у стойки ни единого конкурента. Дежурная, блондинистая дива, с серьгами типа колеса обозрения, вроде знакомая немного…
– Кхе-кхе, по официальной версии, – иронично вставила супруга. Некоторые слушатели с готовностью подхихикнули ей, но Игорь Иванович, не удостоив её даже взглядом, продолжил:
– Вынимаю краснокожую паспортину и этак любезно-настоятельно, с нашим аборигенным юморком:
– Привет с Енисея, красавица! Пустите переночевать. Хотя бы в заурядный люксишко-полулюксишко. Отблагодарим соответственно…
Ну, и всё такое, с попутным напоминанием как бы вскользь своих титулов и портфелей. Дежурная охотно принимает моё самородное остроумие, улыбается в ответ на булыжные комплименты, однако в результате, вздохнув глубоко, отвечает:
– Всегда рады сибирякам. Но в последнее время такой наплыв гостей! Особенно оттуда, из-за океана, из «общего европейского дома»… И, представьте, на сегодня у нас ни одного свободного места. Даже для Вас…
– Спасибо, не отказываете, – подмигиваю я почти по-свойски и беру собеседницу, что называется, на понт: – Ничего, мол, согласен и на то, на резервное, не самое удобное, которое Вы по своей воспитанности стесняетесь предложить.
Дама настораживается и молча отворачивается, словно бы в раздумье. Молчу и я. Потом она так же в сторону, но более доверительно говорит:
– Знаете, действительно есть в двухместном одно не занятое. Только едва ли оно Вас устроит. Уже двое покинули его, притом со скандалом.
– И всё из-за соседа с характером, – догадливо подхватываю я.
– Да, из-за него, но не с характером, а, простите, с храпом. С каким-то редкостным, чрезмерным, от которого, по рассказам свидетелей, даже окна дрожат. Заехал один немец, кстати, тоже представитель делового мира, на вид корректный, тихий господин, но с таким вот изъяном.
– О, для нас это не беда, мы сочтём за музыку. Так что оформляйте смело, – подвигаю я паспорт поближе к дежурной.
– Что ж, смотрите сами, только не жалуйтесь потом, – сдаётся она и таки
прописывает меня в тот неудобный номер.
Подхожу к двери, стучу осторожно. Открывает лысоватый, кругловатый толстячок, вроде вашего покорного. Натянуто улыбается и говорит на сносном русском, с небольшим баварским иль, может, саксонским акцентом:
– Новий компаньон? Проходите, будете, как дома… Толко, надеюсь, Вас, уже предупредил, что…
– Да-да, не беспокойтесь, коллега, – киваю я.– Аллес зер гут. Мы из Сибири, у нас сон крепкий, рядом с медведями живём…
Короче, перекинувшись ещё несколькими взаимно любезными фразами, расходимся по кроватям, готовимся ко сну. Немец какое-то время ворочается в своём углу, должно быть, из деликатности выжидает, когда первым задремлю я, чтобы уж потом включить самому «редкостное» вокально-музыкальное сопровождение. Ну, а мне, утомленному дневной столичной суетой и ценными указаниями начальства, не до соревнований с ним в политесах, и я, не дожидаясь его рулад, привычно отворачиваюсь к стене и вскоре погружаюсь в небытие, то бишь задаю своего Храповицкого…
Однако, не слишком долго. Просыпаюсь внезапно, как от толчка, среди мерцающих сумерек и абсолютной …тишины. Странно, думаю, а где же ожидаемое «чрезмерное» соло соперника? Бросаю взгляд на свои золотые:
два часа ночи. Поворачиваю голову на сто восемьдесят: кровать соседа пуста. В общем-то, дело житейское: может, направился туда, куда и короли ходят пешком. Ан, нет, смотрю – там зелёный глазок над дверью, значит, кабинет свободен. Тогда, поди, вышел покурить в коридор либо в ванную. Есть же у нас любители ночных затяжек спросонья, почему бы им не быть в ихнем Дойчлянде?
Лежу, этак рассуждаю минуту, другую, пятую… Но потом уже сомнения начинают шевелиться, да и любопытство одолевает. Поднимаюсь, ногами нашариваю тапки, шлёпаю к ванной. Дверь не защёлкнута, открываю её, врубаю свет и… Боже ты мой! Обнаруживаю, что потомок воинственных готов, грозный храповержец, выживший из гостиничных покоев двух моих предшественников, в жалкой позе внутриутробного младенца ютится в узкой ванне, корчится, закутавшись в одеяло и скомкав в изголовье подушку. Не спит. Молча и как-то смущённо-уважительно, даже восхищённо смотрит на меня в упор и затем не изрекает, не выговаривает, а вроде бы выдыхает на нашем великом и могучем уже без всяких акцентов: «Ваш-ша взяла!».
––––
Надо ли говорить, что последняя фраза Игоря Ивановича утонула в дружном хохоте весёлого застолья. Справа и слева раздались хлопки в ладоши и поощрительные возгласы: «Молодец!». «Богатырь!», «Знай наших!», «Опять им капитуляция!»
Но молодая соседка триумфатора слева болезненно поморщилась и протянула с укоризной как бы в продолжение его рассказа:
– И-игорь Иванович, и Вы, значит, после того с победоносным видом оставляете поверженного беднягу в этой жёсткой ванне и возвращаетесь на мягкое ложе досыпать, задавать своего Храповицкого? Негуманно, право…
– Ну, зачем уж так-то? Мы к побеждённым милостивы. Прежде всего, понятное дело, я извинился за вероломное вторжение в его убежище, далее – за доставленные неудобства и даже предложил поменяться местами, однако он был неумолим. В ответ только мотал головой и повторял обречённо: «Ваша взяла… ваша взяла…» И что же мне оставалось делать? Я пожал плечами, вырубил свет и действительно вернулся, как вы говорите, на своё мягкое ложе задавать Храповицкого. А когда проснулся утром, то не нашёл закордонного собрата по вредной привычке не только на его кровати, но и в ванной. Его, как говорится, и след простыл. Видно, сбежал в другой хотэль...
Игорю Ивановичу гости сочувственно закивали. А хозяин дома, бойкий журналист и политолог, охочий до слова, решил по-своему закрепить мнение большинства, он поднялся над столом с рюмкой в руках и витиевато изрёк:
– Знать, всё же прав наш мудрый народ-языкотворец, откатавший на века поговорку: «Что русскому здорово, то немцу смерть». Не зря её повторял когда-то сам Суворов, которому она, возможно, даже и обязана своим появлением. Из выше прозвучавшего явственно следует, что она по-прежнему живёт и побеждает, ибо мы увидели, как снова «наша взяла». И это стоит отметить. Предлагаю выпить за доблестного Игоря Иваныча, за то, что не ударил лицом в грязь, не спасовал в сложной жизненной ситуации!
Гости тост его охотно поддержали и потянулись со своими рюмками к победителю, сумевшему превратить коварный недостаток в преимущество.
Правда, когда, пропустив горячительное, все примолкли и уткнулись в тарелки, опять подала реплику соседка Игоря справа, его немногословная жена:
– Так, да только в результате-то взяли нахрапом они, эти отовсюду налетевшие хищные «партнёры» и советчики, а наши полоротые богатыри прохрапели свою Державу, вместе с заводами и недрами…
Но весёлое застолье не откликнулось на её слова. Никому не хотелось говорить о грустном.