"Солнцеликий недоволен тобой, Лё-ха-сан!" - провозгласил сёгун, выйдя из покоев Императора Пу И все придворные затрепетали. Для того, кто услышит такие вести с озарённой вечной славой вершины власти, остаётся только один выход: харакири, если ты самурай, ну а если ты человек гражданского сословия, и у тебя нет меча, который поможет смыть позор кровью, то остаётся только смиренно надеяться, что Император милостиво пришлёт чашу с ядом...
Через полгода при дворе поползли слухи, что злосчастный Лё-ха по кличке Свобода,попавший в немилость Императора из-за непозволительно смелых высказываний, выжил после приёма яда. Мало того, что он имел наглость получить исцеление в одной из неблагонадёжных западных стран, он ещё собирается объявиться на Родине! Что будет, если об этом узнает Сын Бога, податель всякого блага и сосредоточие самой жизни каждого благочестивого подданного?
Безудержный, как цунами, гнев Солнцеликого падет в первую очередь на голову тех, кто призван обеспечивать безопасность Богоносного правителя. Сёгун отдал приказ задержать Лё-ху прямо на границе и доставить к нему на допрос. "Как только земля носит таких отщепенцев?" - горестно размышлял он в своем роскошном рабочем кабинете, ожидая выполнения приказа.
"Как ему вообще могло прийти в голову выжить, и к чему длить свое никчёмное существование, если оно может омрачить светоносное бытие Императора?" - такие неспешные благочестивые размышления плавно текли в лысоватой голове достойного воина. Прежде чем он отдаст приказ казнить изменника Родины, самой позорной казнью, сёгун хотел бы понять мотивы странного поступка. Все бывает под луной, а вдруг Лё-ха знает нечто такое, что и ему, могущественному сёгуну неизвестно? Может быть нечто о той самой жажде свободы, которую сёгун считал опасным заболеванием.
И вот гнусный предатель доставлен пред светлые очи благородного военачальника. Лицо его темно, на нём сёгун видит следы запоздалого раскаянья и бесплодных терзаний погибшей души.
- Как ты посмел вернуться сюда, на что ты надеялся, несчастный?
- Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы,
Не блестела луна! - горестно отвечал подсудимый строчками из стихов древне-японского поэта.
В душе старого воина шевельнулось нечто напоминающее жалость. Он украдкой смахнул слезу, широким росчерком подписывая смертный приговор. Не о чем было больше говорить с этим подобием человека, от которого осталась лишь печальная тень. И где эта свобода, ради которой он потерял все, разве помогла она ему, разве утешила в трудный час? Нет. Она всего лишь несбыточная мечта, всего лишь тень, в этом мире теней.
Сёгун взмахнул рукой, и широкомордые самураи в голубых ушанках бодро поволокли несчастного по тюремным коридорам. Сёгуну показалось, что лицо Императора, величественный образ которого всегда присутствовал в его сознании, приняло удовлетворенное выражение, совсем как на обложке журнала "Time". "Дай Бог, дай Бог!" - прошептал он про себя.
Впрочем, Бог и Император, это же одно и то же лицо? Не правда ли? Так о чем беспокоится?