Прелюдия
...
И вот, однажды, когда, казалось, что колхозный сезон уже весь окончился, почти сразу после именин нашей «ЛГ», снова надо было ехать в колхоз. Холодно, особенно по ночам уже было, но отопление в совхозе ещё не включали. Да и зачем? Дом специалистов почти пустовал. А «городские» как приехали, так и уедут, - дома отогреются.
Тем не менее, зубы буквально постукивали друг о дружку, когда, чуть ли ни с разбега, приходилось прыгать под одеяло и сжиматься в комочек – дол самого утра.
По составу колхоз был совсем не таким, как в комсомольский заезд. Однако, пришлось поехать в этот заезд и спортсменке Людочке. Она был кандидатом в мастера спорта по художественной гимнастике. И фигурка у неё была, что называется «Я тебе дам!». Держалась она мило; в соответствии со своим именем, но, вместе с тем, - строго. Жила она одна в комнате на втором этаже общежития.
Под конец их смены, они с Алексеем наконец-то разговорились. Оказалось, что и она его как-то выделяла среди остальных, - даже до их встречи в колхозе.
Естественно, что в разговоре они затронули и тему «сумасшедшего» холода в общежитии. И тут Алексею пришла в голову, с одной стороны – странная, но с другой – естественная, мысль. И он её озвучил:
- Люда, ты мне полностью доверяешь?
- Да, - с готовностью ответила та. А что?
- Да вот, понимаешь, не подумай дурного, - пришла мне в голову такая простая, но естественная, мысль. Начальство местное отапливать наши комнаты не сильно торопится. А холодно ночью, сама знаешь, как.
Людмила с интересом слушала его и согласно кивала головой.
- Ну вот, я и подумал. Короче говоря, как бы ты посмотрела на то, чтоб я, единственно, чтобы не окоченеть порознь, пришёл к тебе. Мы просто бы лежали рядом, и всё. Явно будет теплее. А согрев друг друга, естественно расстаёмся. Ты же видишь, я не трепло, - никто ничего не узнает. Ну что, пощечин давать не будешь?
Она очень деловито выслушала его, даже взяла под руку и ловерительно прошептала ему прямо в ухо:
- Согласна. Только, - как ты сам сказал, - «без всяких штучек». Когда народ уляжется. Часов в одиннадцать…
Перед сном он с особым тщанием вычистил зубы, вымыл подмышки, отыскал самую чистую майку и, дождавшись, когда даже записные остряки уже начали засыпать, с замиранием сердца поднялся на второй этаж. Поскольку этаж почти что пустовал, шаги его отдавались отчётливым эхом.
Стараясь не шуметь, нажал на ручку её двери и шёпотом спросил:
- Не спишь, Лю…
- Ты, Лёш? Нет! – заходи быстрее.
Присмотревшись в темноте, он понял, что она лежит на правом боку. Он вошёл, зайдя со стороны, противоположной той, в которую сторону она была повёрнута.
- Я быстро! – Мигом!
Она чуть подвинулась на своей полуторной кровати.
Он моментально сбросил с себя всё, что было на нём. Осторожно приоткрыл одеяло и юркнул под него.
- О-о-о! – Класс! Теперь не умрём. Как замечательно, что ты согласилась. Знаешь, ты оказывается, ещё стройнее, чем я представлял, не ощущая тебя так, как сейчас. Спасибо тебе!
- Тебе тоже спасибо! Знаешь, я выхожу замуж. Уже всё решено.
Хочешь, - поцелуй меня, - только поцелуй, - без всяких…
Он сделал это сладко и нежно.
- По крайней мере, будет, что вспомнить. Лёш, - представь, - это моя последняя вольная ночь!..
Они ещё теснее сплелись. Им стало очень тепло. Он нежно целовал то, что не было скрыто под лифчиком. А она нежно и почти что страстно шептала ему:
- Только веди себя разумно. Не позорь меня перед свадьбой. Он – хороший парень.
А он, всё ещё целуя её шею и плечи, в ответ приставил кисть своей правой руки, оперев большой палец о её висок, и покрутил, - что могло бы означать: «Что мы – ненормальные?!»
Ну, а когда разоргев их почти что достиг своего максимума, стало ясно, что далее возможны только два варианта. Либо потерять стыд и голову, либо уйти.
Сволочью он быть не хотел.
- Ох, не хочется, но надо! Какая же ты хорошая!
- Ты тоже.
- Ещё мгновение не поворачивайся. Всё, можно.
Он вновь поцеловал её в губы, щёки, протянутую для прощанья руку. Попятился к двери, словно фотографируя в памяти замечательную картину.
- Пока, Лёш! Иди быстренько, - я встаю, закроюсь на ключ.
Прощальный беглый поцелуй.
И он стремглав, но словно окрылённый, спускается на первый этаж. Осторожно открывает дверь своей комнаты и кто-то из мужиков спрашивает спросонья:
- И где это можно шататься?
- Спи уже, - скоро вставать!
- Так отож, - бормочет говоривший, переворачиваясь на другой бок.
Алексей мгновенно нырнул под одеяло, блаженно ощущая ещё не остывшее тепло и всё, что сопутствовало этому. Засыпает, улыбаясь.
Утром сосед допытывался:
- Чё это ты так лыбился?
- Сон приснился хороший.
- А-а-а-а! врёшь, небось. Где шастал?
- Где был, там уж нет! Слово дал.
Утром, после завтрака, Люда крепко и благодарно пожала ему руку, словно здороваясь. И только они знали, что скрывалось за этим.
В городе он её уже практически никогда не видел. Возможно, она уехала куда-то с мужем.