ЧАСТЬ СТО ВОСЕМНАДЦАТАЯ (1917)
Глава 118.617. ЦИНИЗМ ПОЛИТИКАНА…
Точно так же Ленин поступил и с Декретом о земле.
Многих смутила, а кое-кого и возмутила бестолковость, что царила при подготовке этого важнейшего документа.
Куда-то потерялся текст с правками…
Даже Лейба Бронштейн (Троцкий) не сразу сообразил, почему вместо доклада по вопросу о земле Ленин зачитал на съезде напечатанную в «Известиях» эсеровскую программу земельных преобразований…{Ленин В.И. Изд. 5-е. Т. 35. С. 24–25}
И только потом, слушая возмущенный — дескать, это политический плагиат! — гул эсеров, Лейба сообразил, что главное в ленинском Декрете о земле не эсеровские обещания, а большевистская реализация этих обещаний.
Получалось, что Декрет, отменяя навсегда частную собственность на землю, определял, как должна проходить конфискация земель у владельцев, а вот реализацию права всех граждан России на свободное пользование землей при условии собственного труда на ней Декрет возлагал на Учредительное собрание.
Циничная гениальность ленинского плана восхищала Лейбу Бронштейна (Троцкого) и многие годы спустя.
Вместо свободы землепользования российское крестьянство и не могло получить по этому Декрету ничего, кроме продотрядов военного коммунизма, кроме права на рабский труд в коммунах и колхозах во имя победы мировой революции.
И так во всем… В каждом, даже самом малозначительном, распоряжении Ленина обнаруживался замысел, постигнуть который самостоятельно можно было, только обладая сильным интеллектом Лейбы Бронштейна (Троцкого).
И это и было боевым языком партии, позволяющим свободно, не опасаясь ни врагов, ни малоспособных сподвижников кавказского происхождения, говорить о наиболее важных проблемах партийной политики и укрепления своей власти.
Впрочем, и Лейбе Бронштейну (Троцкому) тоже приходилось приподниматься над собой, выпрыгивать из себя, чтобы до конца уразуметь цинизм стратегической линии ленинской политики: чтобы удержаться у власти, большевики должны не строить, а разрушать!
Руководствуясь этой мыслью, и составляли они с Лениным список первого правительства.
— Как назвать его? — спросил Ленин.
— Может быть, Совет министров? — предложил Лейба.
— Нет! Только не министгами! — решительно отверг предложение Ленин. — Это гнусное, истгепанное название.
— Можно назвать комиссарами… — сказал Лейба Бронштейн (Троцкий). — Совет верховных комиссаров…
— Нет! — Ленин покачал головой. — «Вегховных» плохо звучит…
— Нельзя ли «народных»?
— Нагодные комиссагы? — переспросил Ленин, как бы пробуя на вкус слово.
— А что? Это, пожалуй, пойдет… Совет нагодных комиссагов… Пгевосходно! Это пахнет геволюцией…
Любопытно, что В.Д. Бонч-Бруевич, вспоминая о рождении Совнаркома, косвенно подтвердил факт этого разговора Лейбы Бронштейна (Троцкого) и Ленина.
Он рассказывал, что название Совнаркома и его структура уже были определены В.И. Лениным и доведены им до сведения партийцев как решение, не нуждающееся в обсуждении. Но естественно, В.Д. Бонч-Бруевич усмотрел в этом только еще одно проявление гениальности В.И. Ленина.
«Как только наступил первый момент после захвата власти, когда пришлось всем подумать об устройстве правительства, то, конечно, сейчас же поднялся вопрос о формах его, — вспоминал он. — Большинство определяло эту форму в старых формах: кабинет министров. Как сейчас помню, Владимир Ильич, заваленный крайне трудной работой с первых дней революции, услыхал этот разговор, переходя от телефона к телефону, и мимоходом бросил: «Зачем эти старые названия, они всем надоели. Надо устраивать комиссии по управлению страной, которые и будут комиссариатами. Председателей этих комиссий назовем народными комиссарами; коллегия председателей будет — Совет народных комиссаров, которому и принадлежит полнота власти, съезд Советов и Центральный исполнительный комитет контролируют его действия, им же принадлежит право смещения комиссаров».
Этот мимолетный разговор предопределил формы организации новой правительственной власти.
Невольно обратило внимание всех, что Владимир Ильич, очевидно, за два десятка лет непрерывной революционной борьбы имел время обдумать все до мелочей и был готовым к тому судному дню, когда меч "пролетарской революции" (кавычки мои - Л.С.) отсечет голову буржуазной гидры, когда "переход власти в руки трудящихся" (кавычки мои - Л.С.) будет уже не сладостной мечтой, а суровой боевой действительностью. К этому дню ему, вождю подлейшей в мире революции, надо было быть всегда готовым, и он, действительно, был готов»… {Красная газета. 7 ноября 1920}
Думается, что гениального цинизма в ленинской политике было больше, чем мудрой предусмотрительности, и идея создания Совнаркома родилась на ходу.
Другое дело, что додумал ее В.И. Ленин до конца…
По-ленински, не упуская ни единой мелочи, Владимир Ильич заявил Лейбе, что в охране Совета народных комиссаров нельзя полагаться на солдат и матросов и надобно срочно собрать охрану из латышей или китайцев.
— Они же по-русски не понимают, Владимир Ильич… — возразил Лейба Бронштейн (Троцкий).
— И это пгавильно, Лейба! Я думаю, чем меньше они будут понимать нас, тем лучше… Ведь у нас, батенька, и аппагат пестгенький… — Ленин взглянул на лежащий перед ним список Совнаркома. — На 100 погядочных 90 мегзавцев!