Окно было открыто, в него вливался теплый весенний воздух, пропитанный насквозь ароматами радости, свободы, начала, которое уже крепко стоит на ногах, но еще ощущает восторг перспектив будущего. За окном клубилось зеленое месиво листвы, сквозь которое островками неподвижности возвышались городские постройки.
Она сидела у окна, но была не здесь, не в этой комнате – уютной, чистой, которая нежилась в притоке живительного, наступившего наконец, тепла. Она была высоко вверху на облаке, она была легка и свет пронизывал каждую клеточку ее существа. Ей было спокойно и сладко оттуда глядеть вниз. С высоты всё, что внизу, казалось мелко, не существенно и не имело значения перед тем, что есть вечное. Она растворялась в слепящем свете истины, она понимала ее, как себя, она сама была ею, задыхаясь от восторга и упиваясь свободой этого понимания.
И в то же время Она была внизу, в шевелящейся круговерти, где ей было тяжко от материальных оков своей сущности, которая жива была потребностью ежеминутного, и не могла вырваться из этого круга сожалений. Скользила, извивалась в понимании - нет идеала, можно сколько угодно обманываться, но, сделав шаг, ты снова сделаешь его ради себя, ради повседневного выживания, а не ради кого-то, не ради высоких целей, о которых вслух.
И Она была нигде, растворяясь среди незначительных, всплывающих в памяти фраз: "Эх, женщины, вам бы только цветочки", "Смотрите, она действительно полетела", "Не занимайте, уже конец рабочего дня", "Да, быстрее, еще быстрее", "Тенденцией современного общества является..." и дум о том, что, наверное, правильно было бы не уезжать на выходные, потому что и дома полно работы.
Ее желание рваться вперёд, к той точке, куда стекались последнее время все ее мысли, было одновременно тягой унестись по стреле времени назад, где она, маленькая, могла привалиться к плечу взрослого, решив этим все свои проблемы: бывшие, настоящие и будущие. И оно же сливалось с жаждой покоя, желанием сидеть, положив руки на колени, и знать, что только так и можно - не делая, не желая, не проявляясь.
И еще много было за гранью осознания, за граню того, что можно объяснить словами, понять и даже почувствовать.
Раздался звонок в дверь, Веки ее дрогнули. Она тряхнула головой, встала и шагнула навстречу тем, кто знал и понимал ее не более, чем на десять процентов, впрочем, как и она сама себя, к тем, кого и она знала едва ли больше, чем на одну десятую от ста.