Ночь.
Снова красный.
Снег мелкими, острыми крупинками заметает залитый тёплым светом уличных фонарей Никитский бульвар. Не щадя, хлещет голые ветви деревьев, рождественские огни, неоновые вывески, судорожно бьется снаружи в стекло машины. На улице ни души. Только редкие таксисты везут замёрзших, благодарно кутающихся в тепло заднего сиденья, пассажиров. Она увернула звук и прислушалась. Тихо. Слышно только еле различимый скрежет от сотен снежинок, колко впивающихся в железные бока. Она поднесла ладони к лицу и сделала глубокий вдох. И мир вдруг изменился. Перед глазами появилась его улыбка, та самая, довольная, озорная, та особенная, когда он был только её. Появились лучистые глаза, улыбающиеся ей, от которых невозможно оторваться и из которых лилось столько тепла и света, что можно было растопить весь, засыпавший столицу, снег. Она будто снова возвращалась на полчаса назад, когда в маленьком, тёплом пространстве, заботливо засыпанном снегом, скрывающим их от чужих глаз, мир переставал существовать. Когда время то ли тянулось, то ли летело, когда они оба были за гранью понимания этого времени. Когда мир состоял из ощущений. Ощущения пальцев, поглаживающих кожу, ощущения мягких и нежных губ, ощущения того, что только в этих объятиях можно чувствовать - ты на самом деле живешь.
Она любила эти ночные светофоры. Они дарили ей драгоценные секунды, пока она ещё успевала надышаться им. Пока его запах жил на ее ладонях, он как-будто все ещё был рядом. Полчаса. Час. Может чуть больше. Потом он исчезал. И медленно, болезненно, будто ступая босиком на ледяную корку снега, она возвращалась в реальную жизнь. Возвращала на место разум и успокаивала ритм сердца.
Но вот сейчас, пока горит красный, она зарывается лицом в ладони и дышит коротким счастьем. Еще есть целый час. Может чуть больше...