Мои мемуары
(часть четвёртая)
Мой отец: П а н т е л е е в С е м ё н М и х а й л о в и ч.
Семён Михайлович Пантелеев был старшим из (выживших и достигших совершеннолетия) десяти детей в семье. Семён родился 28 января (по новому стилю) 1905 года, в Смоленской губернии в д. Рыжково. В семье участника Русско-Японской войны, а позднее десятника на железной дороге Михаила Пантелеевича Пантелеева и крестьянки – домохозяйки Феодосии Григорьевны Пантелеевой. В советское время бабушка получила медаль «Мать-героиня».
Среди всех описываемых мною родственников отец первый с кем я общался лично, и о ком я имею личные представления. Когда он умер, мне не было ещё и десяти лет, но даже за эти годы я от отца многое узнал, и он меня многому научил. Дед мой, Михаил Пантелеевич, умер за десять лет до моего рождения, а с бабушкой по отцовской линии виделся всего пару раз, будучи ещё несмышлёным ребёнком.
Отец вспоминал, как в детстве гостил у своего деда Пантелея, где часто встречался со своим погодком двоюродным братом Андреем. Дед их называл ласковым, но непонятным словом – «Анчутки». У деда была кубышка с мелкими монетками, использовавшимися для закрытия цифр при игре в лото. Часто «Анчутки» просили деда пересчитать монетки, вроде как они учатся счёту. При пересчёте специально роняли под стол по несколько монет, вроде нечаянно, но, когда собирали их под столом, часть клали себе в карман. Дед это видел, но ничего не говорил. «Пересчитав» кубышку, внуки под разным предлогом спешили пойти гулять на улицу, где тут же направлялись в сторону булочной за сдобой или баранками, а дед, «просёкши», что они увели копейки, за ними наблюдал в окно, спрятавшись за занавеску. Когда Семён повзрослел, его мать ему рассказывала, что дед Пантелей не давал им – пацанам, деньги на «пирожны» не от жадности, а говорил: «Неча баловать и потакать, не девицы – гимназистки», - но в душе понимал, что они ещё малы, и что сахар, мёд и мука из выпечки им нужны для роста детского организма.
Семилетнее образование получил Семён в 1922 году (на два года учёба прерывалась из-за временного закрытия местной школы во время революции и Гражданской войны). В эти годы он помогал отцу по хозяйству. После окончания школы Семён поступил на работу на маслозавод во вспомогательный кузнечно-слесарный цех подсобным рабочим. Завод находился около той же железнодорожной станции, где работал десятником на железной дороге мой дед (его отец). В те годы заводы, получавшие или отправлявшие по железной дороге сырьё и продукцию, должны были сами ремонтировать подаваемый им подвижной состав: вагоны, цистерны и платформы.
Ещё в 1920 году Семён вступает в комсомол. Комсомольская ячейка, первая в окрУге, как раз находилась в посёлке при железнодорожной станции. После поступления на завод Семён создаёт там первичную комсомольскую организацию, и становится её руководителем.
Работа на заводе была физически тяжелая. Отец вспоминал:
- «Девятиметровый рельс переносили впятером, редко вшестером. Вагонную полуось (два вагонных колеса на оси) переносили вдвоём. В одиночку поднимал её до пояса (вес более 100 кг.). Помимо зарплаты рабочим разрешалось выпить на обед пол литра свежего тёплого только что отжатого ароматного растительного масла. За забором располагалась хлебопекарня, где рабочим разрешалось взять один «кирпичик» ржаного хлеба. Происходил обмен: мы перебрасывали через забор бутылку растительного масла, завёрнутую в телогрейку, а они нам возвращали в ней «кирпичик» ржаного хлеба. Для такого обмена мы объединялись парами, одну бутылку кидали пекарям, а вторую делили между собой (выходило по стакану масла на человека), и переброшенный нам «кирпичик» делили пополам на двоих. А наши соседи наоборот делились между собой оставшимся у них хлебным «кирпичиком» и нашей бутылкой масла пополам. Получался обед на четверых, каждому по стакану масла и по полкирпичика свежего тёплого ароматного хлеба. Работая на заводе, поднабрал вес, возмужал и физически окреп. Но от этого коренастость моя стала ещё более заметной».
В 1928 году Семён призывается на действительную срочную службу в армию. Сначала в кавалерию, а затем в пулемётную роту. «В кавалерии, куда меня коренастого едва достигавшего среднего роста поначалу призвали, закрепили за мной здоровенного коня, какой в пору для двухметрового амбала. Во время джигитовки из-за нехватки длины руки нечаянно отрубил саблей своему коню пол уха. За профнепригодность, коня списали в хозвзвод, а меня перевели в пулемётную роту», - вспоминал Семён Михайлович.
На годы детства и юности Семёна выпадают такие исторические события как: Первая Мировая война (1914-1918г.г.), Февральская революция 1917г., Октябрьская революция 1917г., Гражданская война (1918-1920г.г.). Этот период времени принёс семье Пантелеевых сложные бытовые проблемы: недоедание, безработицу, бедность. Агитация и пропаганда большевиков, обвинявших во всём богатеев, окончательно укрепила в сознании С.М. правоту бедняцких слоёв общества, к коим их семья в силу вышеприведённых обстоятельств к тому времени и принадлежала. Это выразилось в том, что после призыва в армию он решает стать профессиональным военным, чтобы защищать интересы трудящихся в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии, В 1930 году его принимают в ряды ВКП(б), активным и преданным членом которой он оставался всю жизнь.
В это же время он поступает во 2ю московскую пограншколу (позже училище) НКВД, После окончания которого, служит на командирских, а позже офицерских должностях. Рассматривая личную жизнь Семёна Михайловича (далее С.М.) в этот период, теперь, уже много лет спустя после его смерти, возникают некоторые догадки и предположения, что первый брак с Аграфеной Васильевной (далее А.В.) был договорным. Семён не мог быть зачисленным в пограншколу не будучи женатым, ведь её выпускники порой всю жизнь служили на границе, т. е. в отдалённых местах, где порой практически невозможно обзавестись семьёй. «Грушенька», как звал жену С.М., была старше его на пару лет, для неё это был второй брак. Детей у них не могло быть, т.к. А.В. знала о своём бесплодии и не скрывала этого от С.М., и характеризовалась она как скрытная, не гостеприимная хозяйка, т.к. не хотела посторонних глаз, которые могли бы заметить признаки отсутствия семьи. Аграфену устраивало, что С.М. ей помогал материально.
Пограншкола базировалась в нескольких городках московской области, и курсанты по несколько месяцев жили в разных местах, но А.В. никогда не ездила с мужем, встречались они только когда С.М. приезжал домой. Впоследствии развод также был оформлен без проблем для С.М., сразу же после рождения сына от второй жены. Взвесив все эти факты вместе взятые, и напрашивается такое заключение.
По окончании погранучилища С.М. был направлен не на границу, а получил назначение в дивизию НКВД, дислоцированную в подмосковье. Его определили командиром пулемётного взвода. Не исключаю, что руководство училища знало о сомнительном браке С.М. , и не отправило его в приграничную глухомань, чтобы он смог по настоящему решить свой семейный вопрос.
И здесь я хочу сделать некоторые пояснения. В обществе бытует мнение, что все сотрудники НКВД изверги, хватавшие и истязавшие ни в чём не повинных людей, особенно начиная с 1937 года. Поэтому, давайте рассмотрим направления деятельности различных структур НКВД, а именно: внешняя разведка и контрразведка, это было элитарное и очень закрытое структурное подразделение с узким и специфическим кругом задач, работавшие за рубежом.
Следующее это погранвойска, также не имевшие отношения к репрессиям.
Внутренние войска НКВД предназначались для борьбы с ВООРУЖЕННЫМИ ФОРМИРОВАНИЯМИ, проникшими на территорию СССР или созданными на её территории для вооруженной борьбы с Советской властью. Внутренние войска были наиболее обученные, оснащённые, состоящие из самых надёжных, стойких в бою, проверенных людей на 90% из комсомольцев и членов партии, по сути это была гвардия РККА. Созданная И.В.Сталиным армейская гвардия в июле 1941 году носила больше политико-мобилизующий характер, т.к. пополнялась людьми без специального отбора и подготовки, и по надёжности и стойкости мало чем отличалась от обычных войсковых частей.
А вот службы внутренней разведки и контрразведки и служба исполнения наказаний, куда зачастую переводили провинившихся сотрудников других подразделений и были теми, кто очернил славное имя чекистов в конце 30х и конце 40х годов.
А что касается военной контрразведки, в которой бОльшую часть своей службы прослужил С.М., то к гражданскому населению она имела весьма отдалённое отношение. А если говорить об обоснованности репрессий конца 30х годов, то вот подтверждённый многими источниками факт:
К концу тридцатых годов прошло лишь чуть больше 20ти лет после революции. Более половины населения страны были старше сорока лет, т.е. стали взрослыми ещё при царизме. Среди этих людей ещё были сильны корни монархизма, помещичье-купеческого и буржуазного уклада жизни, сторонниками которых они оставались и после революции, жили они, всячески способствуя и надеясь на возвращение прежней жизни. Были и «обиженные» советской властью, это те, кого в соответствии с законами пролетарской диктатуры ущемили в правах, притесняли в жилищных условиях, экспроприировали нажитую наёмным трудом собственность и богатства. Поэтому 2 миллиона граждан СССР недовольных этим, оказавшись в годы ВОВ на оккупированной территории, либо став дезертирами, перешли на службу фашистской Германии и ещё 3 миллиона ДОБРОВОЛЬНО сотрудничали с фашистскими оккупационными организациями. Так что почва для репрессий в эти предвоенные годы ОБЪЕКТИВНО СУЩЕСТВОВАЛА.
В 1936 году С.М. направил рапорт с просьбой послать его в числе советских воинов-интернационалистов в Испанию. В загранкомандировку его не отправили, но повысили в должности, назначив командиром пулемётной роты. Летом 1939 года С.М. вновь пишет рапорт с просьбой отправить его на Холкин-Гол, где в это время разворачиваются боевые действия с Японией. Ему вновь отказывают, но назначают на должность старшего инструктора-инспектора по пулевой стрельбе дивизии и переводят в штаб дивизии. Теперь он отвечает не только за стрелковую подготовку пулемётчиков, но и снайперов и всего личного состава дивизии, включая командиров. Осенью 1939 года началась война с Финляндией, и С.М. вновь пишет рапорт об отправке на фронт. Только в январе 1940 года его вызывают в Москву в связи с его рапортом, Но отправляют на финский фронт не воевать, а в качестве одного из инспекторов-инструкторов стрелковой подготовки Генерального штаба РККА.
Дело в том, что первые месяцы финской кампании показали слабую тактическую подготовку, как пулемётчиков, так и снайперов, что вело к неоправданно большим боевым потерям личного состава, и, как следствие, к невыполнению стратегических задач. Особо тщательно С.М. должен был изучить маскировку и тактику финских снайперов –«кукушек». Ему всё время приходилось быть на самых передовых рубежах линии фронта.
Однажды финны предприняли контратаку, командир нашей обороняющейся роты был убит. Тогда С.М. взял командование ротой на себя, умело расставил пулемётчиков, в результате чего финская атака была отбита с большими для них потерями. За этот бой С.М. получил свою первую награду – медаль «За Отвагу», которая давалась только за личную отвагу в бою.
Перед поездкой в Москву, на Новогоднем вечере в конце декабря 1939 года, С.М. встречается с одной из своих сестёр, которая знакомит его со своей подругой по учёбе в медицинском училище Ольгой Дементьевной, окончившей уже училище и получившей назначение в военно-полевой госпиталь, отправляющийся на финский фронт. После окончания финской кампании они вместе с С.М. возвращаются в Москву и начинают жить как муж и жена, но, не регистрируя брак, т.к. С.М. официально женат, хотя давно с женой не живёт. В апреле 1941 года у них рождается сын, которого С.М. записывает на себя. В это же время С.М. разводится с первой женой. С началом ВОВ он отправляет Ольгу с грудным ребёнком в эвакуацию, с этого дня они фактически расстаются, т.к. Ольга с 1942 года начинает жить в эвакуации с другим мужчиной, официально регистрируя с ним брак, в то время как С.М. находится на фронтах ВОВ.
Но вернёмся в 1940 год, В апреле, после завершения финской кампании С.М. возвращается в Москву. Здесь он готовит отчёт о своей командировке на финский фронт, и в мае выступает с 10ти минутным докладом на всеармейском совещании по итогам войны с Финляндией. И.В.Сталин, открывший короткой речью совещание, поблагодарил солдат и младших командиров за их мужество и самоотдачу, но пожурил старший командный состав, сам же оправдывая их инертность устаревшими уставами РККА. «Принято считать, что воинские уставы написаны пролитой солдатской кровью, а пролитой в этих боях, хватит на то, чтобы уставы переписать полностью», - сказал вождь. Давая оценку генералитету, планировавшему прорыв линии Манергейма напролом, вождь сказал: «Таким военначальникам оценку давно дал народ. Вспомните поговорку «пошли дурака богу молиться, он и лоб расшибёт» и покинул совещание. Таким образом, И.В.Сталин в глазах присутствующих фронтовиков переложил всю ответственность за потери на устаревшие уставы и командиров Красной армии, безропотно их соблюдавших.
Вопреки утверждениям некоторых современных «историков», следует сказать, что В.И.Сталин, правительство и командование РККА знали об истинном положении дел, об отставании Красной армии в стратегии и тактике современного боя, выявившиеся в ходе финской кампании, и сделали правильные выводы. Весь вопрос только в том, что до начала ВОВ оставалось 13 месяцев, за которые предстояло разработать новые уставы и положения, и отработать, начиная от Генштаба, и до каждого подразделения, каждого бойца РККА новые стратегии и тактику современного боя.
Основными причинами больших боевых потерь в ходе финской кампании стали плохая разведывательная и контрразведывательная работа, успешная снайперская война финнов, диверсионная деятельность врага в нашем тылу и прифронтовой полосе, при полном отсутствии таковой с нашей стороны, плохая маскировка личного состава и техники РККА, отсутствие скрытности в подготовке операций и передислокации войск. Одним из принятых решений было создание при НКВД отделов разведывательно-диверсионной работы в тылу противника. Столь подробно я пишу об этом совещании потому, что оно стало поворотным в службе моего отца. Его перевели во вновь создаваемую структуру НКВД по Москве и Московской области. В это время он уже был капитаном НКВД. Став одним из первых сотрудников новой структуры, С.М. вынужден был заниматься подбором кадров. Вероятно ни для кого не секрет, с какой тщательностью это делается в органах госбезопасности. Эта работа многому научила С.М. и дала бесценный опыт.
С началом ВОВ С.М. работал в здании Московского горкома ВЛКСМ по адресу Колпачный пер. №5. Здесь из числа комсомольцев и комсомолок, не призванных в ряды РККА, формировались: санитарные дружины, отряды ПВО пожарных (т.е. людей, обученных сбрасывать с крыш домов зажигательные бомбы во время авианалётов немецкой авиации на Москву), а также диверсионно-разведывательные группы для работы в немецком тылу. Подбором конкретно этих последних групп и занимались чекисты. Именно здесь формировалась группа Зои Космодемьянской. Отец рассказывал, что эту группу формировал не он, а другой сотрудник, но отец их всех видел, в т.ч. и Зою.
С 22 августа 1941 г. отдел разведывательно-диверсионной работы Московского региона НКВД был передан в состав Западного фронта. Этот день совпал и с первым выездом С.М. на фронт, где он обеспечивал переход разведгрупп через линию фронта в немецкий тыл и их возвращение обратно. Жертвы были огромными, каждая вторая группа не возвращалась, а в вернувшихся группах всегда были потери. С.М. фактически до конца декабря 1941 года с фронта не уезжал. С началом разгрома немцев под Москвой было много работы по выявлению и поимке оставленных на освобождённой территории немецких шпионов и диверсантов и их местных пособников. Если не удавалось взять их врасплох, они оказывали упорное сопротивление. В 1942 году С.М. был награждён медалями: «За боевые заслуги» и «Оборону Москвы».
В конце весны 1942 года С.М. получил новое назначение, его перевели на Закавказский фронт во вновь формируемую дивизию НКВД на должность заместителя начальника разведки и контрразведки дивизии. Планы немцев на лето 42го года ещё никто не знал, дивизию создавали на случай волнений на Северном Кавказе, где обстановка среди местного населения вызывала беспокойство. Попал С.М. в эту дивизию по случайности. Гористая местность с перепадами высот, бурными, но не глубокими горными речушками и ручьями, отсутствие дорог предполагали передвижение в основном на лошадях, поэтому офицеров-чекистов отбирали в эту дивизию из числа лиц, имевших кавалерийскую подготовку. С кавалерии, как уже говорилось, начинал службу и С.М.
Штаб дивизии первоначально дислоцировался в г. Орджоникидзе. В течение лета 1942 года контрразведчики во главе с С.М. обезвредили несколько немецких развед-диверс. групп и их центр на Северном Кавказе. За это С.М. награждён орденом «Отечественной войны» 2й степени. С конца августа дивизия принимает непосредственное участие в боях по защите Северного Кавказа. В начале ноября немцы на участке обороны дивизии предпринимают попытку прорыва с целью захвата одного из перевалов Кавказских гор для выхода в Закавказье. С.М. всё время на передовой, ценой огромных потерь немцев останавливают. В одном из этих боёв С.М. получает тяжелое осколочное ранение в голову и сильную контузию. Немецкая миномётная мина взорвалась в нескольких шагах от него. Командующий фронтом даёт распоряжение всех погибших офицеров дивизии представить посмертно к ордену «Красной звезды», в том числе и С.М., лишь позже узнают, что его тяжело раненого, без сознания с большой кровопотерей удалось эвакуировать в госпиталь.
Лечился С.М. в тыловом госпитале в г. Баку до поздней весны 1943года. К этому времени немцев разбили под Сталинградом и на Северном Кавказе. В госпитале моего отца находит орден «Красной звезды» и медаль «За оборону Кавказа». К этому времени его дивизия передислоцирована на Апшеронский полуостров в Азербайджанской ССР, с целью защиты от диверсий бакинских нефтепромыслов и транспортных коммуникаций к ним.
Во время лечения в госпитале С.М. знакомится со своей будущей третьей женой, моей матерью, Анель Иосифовной, работавшей бухгалтером на бакинском рыбокоптильном заводе и отбывавшей трудовую повинность (по 4 часа в день) санитаркой в военном госпитале. Первый муж А.И. профессиональный художник Василий Дубровин был призван в начале войны в армию, умер от ран осенью 1942 года в госпитале. В Баку и сейчас сохранилось несколько домов, украшенных его барельефами и мозаикой. А в 30е годы несколько его картин были выставлены в художественном музее города. Кстати, несколько его картин маслом, багетные рамки для которых после войны сделал мой отец, хранятся у меня в доме.
Поскольку после госпиталя С.М. был ещё очень слаб, командование откомандировало его для совместной работы в военную прокуратуру Закавказского фронта, где готовились документы для публичного суда над группой офицеров-интендантов бакинского гарнизона, которые обвинялись в хищениях, фальсификации документов и передаче секретной информации иностранной разведке. Разоблачили и взяли их контрразведчики дивизии, в которой служил С.М.. В прокуратуре С.М. познакомился и подружился с офицером, следователем-аналитиком А.Шмелёвым, высокообразованным интеллигентом бакинцем, пригласившим его к себе домой в гости. И здесь произошел, прямо-таки, «киношный» случай. С.М. увидел у него в квартире фотографию моей матери, к которой испытывал чувства, по мере возможности встречался с ней там же, в Баку, отдавал часть денежного довольствия в помощь ей и её малолетней дочери от первого брака. Оказалось, что жена А.Шмелёва – (Ядвига Иосифовна) старшая сестра моей матери.
Здесь я хочу сделать коротенькое отступление. Моя мать, её сестра и все родственники по материнской линии были этническими литовцами. Моего деда и всю его семью царь сослал в г.Баку в 1913 году за участие деда в революционных волнениях в Литве, организованных социалистами в 1912 году. Дедушку звали Иозус Францевич Янкевичус, а бабушку Барбара Стэфания Янкевичене, но паспортист, выдававший в двадцатые годы советские паспорта нового образца, сказал, что литовцы это те же белополяки, поэтому, чтобы у моих родственников не возникли неприятности с «органами», он всех запишет на русский манер. Дедушка стал Иосифом Франциевичем, а бабушка – Варварой Степановной, также он «перекрестил» и всех детей, наделив всю семью одной фамилией – Янкевич.
С.М. пробыл в г.Баку до октября 1943г., когда в связи ликвидацией Закавказского фронта его дивизию перебросили на северо-запад, в состав формировавшегося 2го Прибалтийского фронта. Когда в конце 1944 года, после освобождения г.Риги от немецких оккупантов, стало ясно, что дивизия останется здесь не на один год, и офицерам предложили занимать квартиры в домах, где хозяева сбежали за границу, С.М. сделал вызов А.И., её 10ти летней дочери (которою он вырастил и дал образование, она стала врачом) и моей бабушке по материнской линии (будущей тёще), проживавшей вместе с А.И. и перевёз их в Ригу. В феврале 1947 года С.М. и А.И. официально расписались, а в ноябре родился я.
Но вернёмся в начало лета 1944 года. С.М. по прежнему заместитель начальника контрразведки дивизии, но уже майор НКВД. Разведчики дивизии, имевшие хорошие связи с местными партизанами, установили, что в штаб немецкого корпуса, противостоящего дивизии С.М. и ещё двум нашим дивизиям, приезжает какая-то генеральская «шишка» из Берлина. На встречу с ним планируется собрать в штаб всех командиров, офицеров немецкого корпуса уровнем от батальона и выше. Разведчики установили точное местоположение штаба и день проведения совещания. Командованием было принято решение провести большую войсковую операцию, техническую проработку которой возложили на моего отца.
О приезде в штаб «гостя» и «зрителей» разведчики доложили в наш штаб по рации. В воздух подняли эскадрилью «илов» под прикрытием истребителей. Они пересекли линию фронта в километрах тридцати от штаба немцев, долетели до немецкого небольшого нефтехранилища и сбросили с десяток маленьких бомб, потом развернулись, якобы, улетать обратно, но на нужном расстоянии, после вышеописанного отвлекающего манёвра, резко повернули в сторону немецкого штаба. О приближении самолётов нашим разведчикам сообщили по рации, и они зажгли на некотором отдалении от штаба дымовые шашки, образовавшие на земле квадрат, центром которого был немецкий штаб корпуса и его узел связи. Немецкие истребители, поднятые по тревоге, наши истребители сопровождения связали боем, а наши штурмовики, выиграв время, неожиданно и беспрепятственно заходили на указанную цель.
С началом бомбёжки, обстрел штаба стали вести дополнительно пять миномётов, заранее доставленных партизанам вместе с боеприпасами самолётом. Штаб немецкого корпуса, окруженный бойцами двух партизанских отрядов и взводом разведчиков-диверсантов, полыхал. Оставшиеся офицеры и солдаты охраны в панике бегали вокруг руин штаба и узла связи, сражаемые огнём наших снайперов, диверсантов и партизан. Немцы, планировавшие провести мероприятие скрытно, за счёт маскировки и секретности, а не за счёт усиленной охраны на земле и в воздухе, допустили просчёт.
В это же время началась артиллерийская подготовка наших частей, стоявших против немецкого корпуса, после которой наши части перешли в атаку. Немцы смогли оказать сопротивление лишь отдельными подразделениями, но в целом оборона корпуса, лишенного командования, затрещала по швам. За сутки наши части на этом участке фронта продвинулись километров на десять. Только к середине следующего дня немцы подтянули резервы и стабилизировали положение. Это был хороший отвлекающий манёвр, через два дня южнее, в Белоруссии, начиналась главная операция года «Багратион».
За подготовку самой ответственной разведывательно-диверсионной части этой операции, в которой ликвидировали двух генералов и бОльшую часть старших офицеров корпуса, С,М. хотели даже представить к званию Героя Советского Союза. Берия Л.П. по письменному представлению В.Г.Судоплатова, руководившего всей контрразведкой страны, докладывал на эту тему И,В,Сталину, на что вождь ответил:
- А где он (имея ввиду, С.М.) был во время операции, за линией фронта или в штабе?
- В штабе, товарищ Сталин», - ответил Берия.
- А что нам скажут наши бойцы, закрывающие вражескую амбразуру грудью, если мы будем давать «Героя» штабным офицерам, разрабатывающим над картой в штабе со стаканом чая в руке операции корпусного масштаба?
И моего отца наградили орденом «Боевого Красного знамени».
Когда в 1950 году С.М. уходил в отставку, вопрос об этой операции и звании «Героя» московские кураторы моего отца поднимали снова, но Берия Л.П. сказал, что к Сталину он с этим вопросом больше не пойдёт.
- Вот что, выдвигайте его (т.е. С.М.) по совокупности заслуг перед Родиной на орден «ЛЕНИНА», я подпишу представление, - резюмировал Берия.
Так в 1950 году мой отец получил свою высшую и последнюю награду. А до этого в 1946г. отца наградили орденом «Отечественной войны» 1ой степени за активное участие в ликвидации курляндского котла, медалью «За победу над фашистской Германией», и в 1948г. медалью «Тридцать лет РККА». Столь подробно я пишу о наградах отца не с целью похвалиться, а показать его боевой путь, где каждый день мог оказаться последним, где за каждой наградой стояли пролитые им пот и кровь.
Многие операции, в которых он принимал участие лично, или которыми руководил и разрабатывал, до сегодняшнего дня имеют гриф «Секретно». За боевые заслуги перед Родиной награждён также личным именным наградным оружием: пистолетами «ТТ» и «Вальтер». Имея полную выслугу лет, по состоянию здоровья вышел в отставку в 1950 году в звании подполковника с правом ношения формы, наград и именного оружия. Одной из негласных причин ухода в отставку можно считать и чувство обиды, какое испытывали тогда многие сотрудники НКВД. Всё дело в том, что до реорганизации НКВД в МВД звание у С.М. было – Старший майор, а это звание вместе с властью, правами и привилегиями приравнивалось к общевойсковому званию генерал-майор. Например: общевойсковой генерал-майор должен был первым отдавать честь старшему майору НКВД. После же реорганизации звание ст.майора приравняли к званию подполковника, т е ,как бы, понизили на два звания.
После ухода в отставку С.М. остаётся на постоянное место жительства в г Риге. По направлению советских органов поступает на работу председателем (директором) крупнейшей в Риге производственной артели «Калвис», являясь одновременно и секретарём её партийной организации. Заканчивает трёхгодичный вечерний университет марксизма. (Курс административно-управленческих работников). С.М. по характеру был твёрдым, авторитарным лидером, преданным членом партии, безжалостным к врагам и предателям, но заботливым и внимательным к простым людям и своим соратникам.
С.М. ненавидел Н.С. Хрущева, т.к. в отличие от широких масс населения знал о трусости Никиты, бросившего армию при отступлении из Киева в 1941 году. После ХХ съезда КПСС, в 1956 году, на котором Хрущев низверг Сталина, С.М. потерялся, лишился идеалов, веры, ориентиров. Начала действовать хрущёвская конъюнктурная установка на изоляцию активных проводников политики партии до хрущевского периода. В этих условиях обострились его хронические болезни, лечиться от которых он предпочитал «народным средством». Эта его депрессия продолжалась вплоть до марта 1957 года, когда он окончательно слёг и был помещён в госпиталь с диагнозом – рак печени, так и, оставшись на постах председателя правления артели «Калвис» и секретаря её парторганизации.
После его преждевременной смерти в возрасте 52х лет, последовавшей 30 июня 1957 года, артель «Калвис» была разделена и преобразована на четыре госпредприятия: Завод игрушек и эл.бытовой техники «Страуме», позже ставший известным во всём Союзе, художественный комбинат «Максла», фабрика сувениров «Дайльраде», экспериментальный завод осветительной арматуры, а также переведено в г. Лиепаю производство детских колясок на одноимённом заводе.
Семён Михайлович, будучи самым старшим из всех братьев и сестёр (некоторым по возрасту годился в отцы), и, занимая высокое служебное положение в обществе, после смерти в 1937 году их отца Михаила Пантелеевича, взял на себя заботу о всех братьях и сестрах, в первую очередь ещё живших с матерью и не имевших своих семей. В 1950 году привёз на воспитание своего старшего сына Валерия, забрав его (по взаимному согласию) у бывшей жены (О.Д.), которого в 1952 году отдал в Калининское суворовское училище, тем самым устроив его судьбу. Валерий Семёнович в дальнейшем окончил военное училище, Военно-политическую академию им.Ленина и адъюнктуру, дослужился до полковника, стал орденоносцем. В 1992 году, занимая генеральскую должность, мог бы получить и это звание, но отказался присягать новой власти, сказав на партсобрании: «Отец меня учил, что военные присягают только один раз», - и подал рапорт об увольнении. Валерий Семёнович имеет 15 научных работ по военной психологии, которые и сегодня носят гриф «секретно, только для служебного пользования».
Семён Михайлович был трудолюбив, любил всё делать своими руками, особенно столярничать и слесарить. Здесь я хочу привести ещё одно, лично мною услышанное, доказательство профессии и рода деятельности моего прадеда Пантелея Ермолаевича. В году 1953ем, мой отец привёз с работы отходы листов фанеры, рейки, бруски и с помощью нехитрого столярного инструмента, какой был у него в те бедные послевоенные годы, смастерил на даче буфет (сервант). В нём даже были дверки со стёклами и модными тогда пластмассовыми ручками, какие в те годы продавались в хозмагазинах. Отец покрасил своё изделие морилкой и лаком. Увидев его творение, один его хороший знакомый очень удивился: «Семён Михайлович! Вы же кадровый офицер, откуда у Вас такой талант?» Я при этом присутствовал и слышал, как мой отец ответил ему: «Это у меня наследственное. Мой дед был краснодеревщиком».
С.М. много занимался самообразованием, проявлял любознательность, следил за политической обстановкой в мире, интересовался новостями спорта, любил научную фантастику. Обожал кино и цирк, особенно клоунов, силачей и фокусников. Был очень гостеприимным, хлебосольным хозяином, умел слушать гостя, любил шутить, дружески с любовью подкалывать. Например, он привёз откуда-то с курорта тарелку с муляжом из воска фруктового ассорти. Тарелку эту ставили в центре стола среди прочих настоящих кушаний. Когда кто-то из гостей пытался взять сливу или грушу и тянул за неё, не видя тонкой резинки, вся тарелка подпрыгивала на этой резинке, вызывая дружный хохот. Любил и умел рассказывать разные байки, причём так, что слушатели не могли отличить, где правда, а где выдумка.
Некоторые мои родственники, и об этом я уже писал в предыдущих главах, стараются высосать из пальца и доказать, что наши предки имели дворянские корни. Например, старшая сестра нашего прадеда (кровная ему лишь по отцу) вышла замуж за дворянина Суворова, но это ведь по женской линии, да и все связи с ней и её потомками на этом оборвались. Или, что прадеду фамилию дал дворянин Пантелеев, и наш прадед его незаконнорожденный сын. Этот вывод делается лишь на основании того, что между датой отпевания прапрадеда и крещением прадеда прошло более 10и месяцев. Мало ли по какой причине могли крестить на 3-4 недели позже принятых сроков. А внебрачный дворянский отпрыск должен был быть хотя бы признан отцом-дворянином, чего в жизни не случилось, и скорее всего, фамилию ему присвоили исходя из его имени - Пантелей. Кроме того, Мой отец (С.М.) никогда не стал бы секретарём комсомольской ячейки и даже рядовым комсомольцем, и не был бы принят в пограншколу НКВД, если бы в нашем роду были дворяне. Так как окружавшие отца в те годы люди ещё хорошо помнили его дедушку и бабушку и непременно «донесли куда следует» об их дворянском или пусть даже купеческом происхождении. Да и комсомол, и ЧК рьяно проверяли всех своих новых членов.
Семён Михайлович, несмотря на своё высокое положение, в жизни был очень скромным человеком. Похоронить себя он просил не в парадном мундире, а в полевой гимнастёрке, подпоясанной офицерским ремнём, и в галифе, как будто он собирался не в мир иной, а на службу. В 1957 году ещё разрешалось похоронным процессиям двигаться пешком вместе с духовым похоронным оркестром через весь город от дома до кладбища, следуя за машиной с опущенными бортами и, драпированной тканью под катафалк, на которой был установлен гроб. Впереди машины шли офицеры с орденскими подушечками в руках, за ними солдаты несли огромное количество венков, а за гробом следовала похоронная процессия более 300 человек, растянувшаяся на целый квартал. Постовые милиционеры перекрывали движение, пропуская колонну. Прохожие - военные и ветераны войны снимали головные уборы, поворачивались лицом к процессии, приняв стойку «смирно» и склонив голову, стояли, пока вся процессия проходила мимо них.
Будучи исключительно требовательным к себе, он не переносил лени, всегда говорил: «Вот, когда меня положат на деревянную кровать с табличкой «Спи спокойно», тогда и отдохну и высплюсь, а сейчас ещё дел много». Он имел в виду гроб, в изголовье которого крепилась жестяная, покрашенная бронзовой краской тесненная табличка с такой надписью. Такая табличка на его гробе была. Он её заслужил.
P.S. – См. продолжение. Часть Пятая. Братья и сёстры моего отца.
http://proza.ru/2021/01/15/1746