«Между низко- и высоко-технологичным терроризмом,
между терроризмом религиозных фанатиков и рыночных
фанатиков, терроризмом потерявших надежду и
терроризмом властьимущих, терроризмом припадочного
психопата и терроризмом хладнокровного профессионала
в униформе, общее то, что все они разделяют неуважение
к человеческой жизни…».
Политические эссе.
Эдуардо Галеано, уругвайский писатель
ВМЕСТО ПРОЛОГА
К заявке на конвоирование, которую принесли из секретной части на рассмотрение и подпись начальнику штаба Магаданского полка внутренних войск МВД СССР, была подколота ориентировка:
«Секретно»
… С октября 1971 по апрель 1973 года Абдула Магомедов, Ризван Агаширов и Вадим Бессмертных совместно с четырьмя сообщниками организовали и подготовили террористический акт в городе Анадырь, Магаданской области.
Двадцать пятого января 1972 года, используя изготовленное кустарным способом самодельное взрывное устройство, начиненное поражающими элементами, они пытались привести его в действие.
Взрывное устройство заложили в автомобиль ВАЗ, который припарковали у Дома культуры, где в это время проходило массовое мероприятие. Однако машина не взорвалась, а только загорелась, и пожар был ликвидирован.
В апреле и мае 1972 года Магомедов, Агаширов и Бессмертных незаконно приобрели, перевезли, а также носили, перевозили и хранили три пистолета ТТ и два автомата АК-74, боеприпасы к ним, девять гранат Ф-1 и сорок пластитовых взрывчаток С-4 с электрическими и радиоуправляемыми детонаторами.
В мае 1978 года, в Магадане, в ходе проверки документов сотрудниками милиции, Магомедов, Агаширов и Бессмертных оказали сопротивление, пытались скрыться и в перестрелке ранили одного из милиционеров, а ещё одного - убили.
Скрываясь от преследования, Магомедов, Агаширов и Бессмертных, в одной из квартир, взяли в заложники семью из четырёх человек и на протяжении нескольких часов удерживали заложников, угрожая им расправой.
В результате совместной спецоперации МВД и КГБ СССР преступники были задержаны и обезврежены, а заложники освобождены.
В ходе следствия установлено, что указания и инструкции на совершение терактов Магомедов, Агаширов и Бессмертных, получали от лица, скрывающегося на территории СССР гражданином Турции. По имеющимся оперативным данным, все они принимали участие в деятельности, запрещенной на территории СССР террористической организации «Серые волки».1
… по совокупности преступлений приговорены к исключительной мере наказания…
***
- Э-хе-хе! – пожилой подполковник почесал авторучкой за ухом. - Такие молодые! Совсем не дружат с головой! По девятнадцать лет, всего-то! Им бы жить, да жить, работать, жениться, детей делать, мать их!..
Начальник штаба полка наложил резолюцию на заявку:
«Командиру 7 роты! Подготовить особый караул в Москву. Срок отправки в соответствие с заявкой. Решить все вопросы транспортировки с Магаданским управлением Гражданской авиации…».
***
Наш ИЛ-62 был на подлёте к Москве.
Подопечные конвоя сидели в хвостовой части самолёта, как это и положено, отдельно друг от друга и в наручниках. Я - начальник особого караула - рядом с главарём преступной группы, Ризваном Агашировым.
Вообще-то, караулу запрещено разговаривать с «подопечными». Но молчать почти девять часов кряду было трудно. И я бессовестно нарушал требования устава боевой службы практически всё время конвоирования.
Я многое узнал о Ризване, молодом парне, ещё не успевшем пожить и осознать своего выбора и места на этой земле, но уже успевшим совершить этот выбор.
Его судьба – не имеет прямого отношения к этому повествованию. Важен лишь сам факт совершённого им и его сообщниками, преступления: выбор…
Конечно же, он есть у каждого человека. И у каждого он свой. Мы вольны выбирать дорогу в жизни. Но как вовремя осознать, праведна ли она?
И как часто мы не осознаём вовремя, что живём на этой земле только один раз…
***
- Скажи, Ризван, зачем ты делал всё это, кому и что ты хотел доказать?
Ризван смотрел перед собой, в спинку кресла.
- Э-э, начальник, всё равно не поймёшь. А вообще - просто жить хотел, понимаешь? Жить по-человечески.
Отлично понимая, что он имел в виду, говоря о «человеческой жизни», я всё же, спросил:
- А ты сам-то точно знаешь, что значит, «жить по-человечески»? Может, это желание мира, а может, справедливости? Может быть, это жажда достатка и благополучия?
Ризван едва, повернув голову в мою сторону, посмотрел на меня, скосив взгляд, как мне показалось, зло и с надменностью. Я видел такие взгляды и такое отношение человека к человеку и раньше. Особенно это отношение проявлялось - пусть меня простят за это - у людей
с Востока, с Кавказа. Но в этом нет моего отрицательного отношения к людям других национальностей. Просто, замечал – и всё. Возможно, это только казалось.
- Не понять тебе этого, начальник, - он криво, как-то брезгливо, ухмыльнулся, – у тебя работа другая. Наверное, любимая и высокооплачиваемая, а, начальник?
- Но разве тебе кто-нибудь запрещал иметь любимую и высокооплачиваемую работу? Ведь, всё от тебя самого зависит.
- Любимую и высокооплачиваемую? Где? У меня в Дагестане? Это что, скот пасти? Или спуститься с гор и вкалывать слесарем на заводе по двенадцать часов в сутки? Не-е-т, начальник! Уволь!
- Понятно…Ты хочешь сказать, что в нашей стране нет справедливости? А что такое справедливость в твоём понимании? Неужто, когда вино под лежачий камень течёт?
- Эх, начальник, начальник! Что ты понимаешь! Справедливость… Да хрен ты её в эСэСэСэРии найдёшь! Где ты её видел? Наверное, живёшь в благоустроенной квартире? И все, видать, у тебя здоровы, всё у тебя «на мази», да? Хорошо получаешь, детишкам на молочишко хватает, да?
- Ну, в общем, не жалуюсь. Но, я ведь и государству нашему отдаю лучшие свои годы, и себе в это время принадлежу относительно.
- Вот видишь, начальник! Ну, и большая ли теперь меж нами разница? Вот я, например, сижу - понятно за что. А ты? Ты вот с такими, как я, полжизни, за что срок отбываешь?
Справедливость… Какая, к херам, справедливость, начальник? Ты вон, поезжай в мой аул, в Дагестан. Вот там и поймёшь: и что такое справедливость, и что такое комфорт, и что такое здоровье твоих родных и близких, когда не хватает ни на лекарство парализованной маме, ни на штаны всю жизнь корячившемуся на работах отцу. А про дедов - так, вообще промолчу!
А жить - жить всякий хочет в достатке, не считая копейки до получки или до пенсии. Это тебе, вона, видать, не слабо платят! Так ты и живёшь, наверняка, неплохо! А у меня – пустота, лачуга, безденежье, мать с отцом больные и в безнадёге! И к кому обращаться? К Аллаху? Дык, тоже молчит – видать, онемел, напрочь! Устал я выходы искать, начальник. Лет с десяти ищу. А мне всего-то восемнадцать, я жить хотел и хочу! Понимаешь? Жизни! Жизни, а не существования! Да, только… какая это жизнь? Теперь вот, всё быстро и кончится. Ну, да хоть чуточку, а пожил по-человечьи…
Я молчал, хотя, конечно, возразить Агаширову определённо бы сумел. Но я понимал, что он сейчас на взводе и всё равно не воспримет того, что я мог бы ему сказать, какими бы убедительными не были мои аргументы и доводы.
Ризван же, сделав паузу, спросил:
- Как думаешь, начальник? Нас сразу расстреляют или, может, через годок?
- М-н-да, по-человечески… Не знаю, Ризван…Не знаю я таких вещей. Исполнение «вышки» всегда за семью печатями. Не знаю. Одни говорят, что это происходит быстро, другие, что мол, может тянуться годами…М-н-да, по-человечески…
И мне показалось, что Агаширов так и не понял, что натворил и с жизнями людей, и со своей собственной жизнью…
***
Шасси самолёта коснулись посадочной полосы. Потом, как принято, пассажиры аплодировали командиру корабля и экипажу. Наконец, затёкший от девятичасового сидения в креслах народ, зашевелился, готовясь к высадке из салона самолёта.
А я всё никак не мог отвязаться от мыслей:
«Чего ты хочешь, человек? Мира, справедливости? Достатка? Благополучия? Радости от труда? А если всего этого дать тебе сразу никто не может? Что ты будешь делать? Будешь бросаться на всех с гранатой в надежде получить своё? И получить быстро, всё и сразу? А-а! Ты будешь пытаться переделать этот мир на свой лад, переломить его под себя! Но ведь обязательно найдётся сила противодействия! Обязательно!
А как ты будешь учить жизни своих детей? Или тебе всё равно, какой они выберут путь? Тебе безразлично, что будет с этим миром, если наши молодые люди будут вступать в ряды террористов, а потом придут в твою страну, в твой дом и будут убивать, насиловать, пытать твоих любимых людей? Или ты хочешь жить и бояться всего этого? После нас – хоть потоп?
Скажи, а сам-то ты задавал себе, хоть когда-нибудь, такие вот вопросы? Может, другие, подобные? О морали, нравственности? Просто о том, как живёшь, или как жить будешь? Вижу, понимаю: просто, живёшь и вопросов себе чаще всего не задаёшь. А зря.
Страшно это…Страшно…».
В ДАЛЁКОМ СЕВЕРНОМ ВРЕМЕНИ.ВСТРЕЧА
Вспомнился Магадан. Далёкий, далёкий семьдесят третий год.
Я, молодой, в офицерских погонах, родной мне полк и мой, уже не в первый раз, отличный взвод…
Голова шла кругом от дерзких планов в достижении служебных высот. Не зря ведь говорят, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. И в то время я действительно хотел им стать. Это потом, когда прошли годы и действительность, раз за разом, обрубала мне крылья, планы мои резко поменялись. Нет, я, как говорят, «не упал в канаву» и «не захлебнулся придорожной жижей». Просто понял, что идти мне – именно мне! – следует в ином направлении. Но это совсем другая история.
А тогда мы, молодые офицеры, прибывшие служить на Колыму, не искали в службе райских кущей, хотя тщеславия нам было не занимать.
Мой взвод был первым в роте и комплектовался по определённой схеме: мне необходимо было в каждом призыве набирать на службу здоровых, высоких, мускулистых, ловких парней, желательно спортсменов и с образованием. Но, как известно, всего не бывает в «одном флаконе». И выбор был чаще всего небогатым: всё больше хиленькие, с образованием восемь-девять классов. А уж о морально-волевых качествах говорить чаще всего и не приходилось.
…Шла на убыль обычная, колымская весна. На холодном и заледенелом плацу стояли солдаты, только завершившие подготовку к службе в линейных подразделениях, после учебного сбора.
Стояли, чтобы быть отобранными и отправленными для прохождения дальнейшей службы в свои подразделения.
Я обходил строй молодых солдат и испытывал волнение: найдутся ли в этом строю те, кто будет соответствовать требованиям отбора? Вглядывался в каждое лицо, пытался понять, как некий физиономист, подойдёт ли кто-то из них для службы, которая, скажем так, несколько тяжелее, чем обычная?
…Вот одессит с Молдаванки. А вот сын солнечного Азербайджана. За ним – паренёк из Крыма, с таким серьёзным-присерьёзным лицом. А вот показавшийся мне смешным маленький киргиз. Почему-то, наверное, из-за его кривых ног, я про себя назвал его «колёсиком».
О! Вот это да! Вот это великан! Такие великаны мне подходят! Передо мной, в строю, стоял здоровенный парень из томского Нарыма…
А вот и южно-российские ребята! Да, тут цвет всего Причерноморья! Статные парни, крепкие! Но надо беседовать, иначе можно напороться и на негатив…
Так я обошёл строй несколько раз. И всё равно был недобор: ну, мало кто подходил для спецподразделения по своим данным, совсем мало! Наверняка, останется ещё меньше после собеседования.
Я уже решил, что всё, что выбирать больше не из кого, как вдруг обратил внимание на, казалось бы, неприметного паренька. Самого, вроде бы обычного даже по физическим параметрам. Как потом оказалось, это был первый взгляд, и я ошибался. Но почему он привлёк моё внимание? Не знаю. Наверное, иногда – и поверишь тут во что-то сверхъестественное! – сквозь тьму неведения всё же проскальзывает какой-то путеводный лучик света в наших судьбах, и мы встречаем на своём пути именно тех людей, которых должны встретить. Кто-то, веря в рок, называет это судьбой, кто-то говорит об интуиции. Я же всегда называл и называю это «господином случаем».
- Фамилия?
- Косинский Михаил, - ответил солдат не по уставу.
- Михаил! Не надо называть имя, когда командир спрашивает фамилию. Отвечать положено «Рядовой Косинский».
- Благодарю вас, товарищ командир, - ответил рядовой.
Мне захотелось рассмеяться в ответ на интеллигентную неуклюжесть новобранца, но я постарался сдержаться. Но лёгкий намёк на улыбку, скорее всего, пробежал по моему лицу.
- Откуда вы родом, Михаил?
- Я… - Косинский замялся и после некоторой паузы всё-таки чётко доложил, что он из-под Азова, из деревни Лебединое.
- Кажется, это где-то под Таганрогом, так?
- Так точно, товарищ старший лейтенант! – вполне спокойно ответил Косинский.
- Как у вас с физической подготовкой?
- Думаю, товарищ старший лейтенант, что не очень. – Михаил опустил взгляд и как-то замялся.
- У вас какие-то проблемы или вас что-то смущает? – спросил я
- Ну, в общем, у меня проблемы с лыжной подготовкой. А вообще – я только кандидат в мастера спорта по самбо. – Михаил снова потупил взгляд.
- Что значит «только». Вы считаете, что этого мало?
- Мне кажется, мало. Я недотянул, не смог стать мастером, хотя обещал отцу. - Косинский снова, виновато, как будто совершил какой-то серьёзный аморальный проступок, замолчал.
«Ничего себе! Да, парень максималист! Кандидат в мастера спорта по самбо для него плохо? Ай, да парнишка! А что? Мне, пожалуй, такие люди нужны»!
- Ну, что ж, рядовой! Раз недотянули и папа недоволен – будем служить вместе и выполнять норматив мастера спорта. Как вы, согласны?
- Так точно, товарищ старший лейтенант! Только…- он снова потупил взгляд.
- Что только? Не хотите служить в спецвзводе?
- Нет, почему же, очень хочу. Но…
- Ну, вот и прекрасно, Косинский! Будем служить вместе.
…Если бы я только знал, какого парня я беру себе во взвод, и что его судьба и судьба его семьи, его настоящей родины, отпечатается в моей памяти, в моём сознании и в моей душе на всю оставшуюся жизнь…
***
Вот так Миша Косинский попал служить в мой взвод. И служебные будни завертели нас обоих вихрем, остановить который было невозможно. Вернее, создавал этот вихрь большей частью я сам, ибо ещё в военном училище нас готовили именно к такому отношению к делу. И «дубово-берёзовыми» поговорками - в том числе: «Ветер есть – держи берёзу, ветра нет – качай её»!
Учёба, стрельбы, марш-броски, рукопашный бой, служебные наряды и караулы, хозяйственные заботы…
И человеческий фактор, конечно. Всегда и во всём решающий человеческий фактор, многогранный и интересный. Мы прослужили вместе почти год, пока я не был переведён из нашей роты в другие, как мы их называли тогда, «ссыльные» края».
Хотя…Что может быть «ссыльнее» и суровее Колымских далей, в которых мы служили со смешанными чувствами собственных к ним симпатий и печалей? И там, уже в другой должности – должности командира роты – я часто вспоминал о Мише. О наших с ним командировках и беседах, о его удивительной начитанности, уме, интеллекте. О многом и многом, что было связано с этим интереснейшим парнем.
Через несколько лет Миша погибнет на Афганской войне. Храни его Всевышний на том свете и дай ему всего того, чего не хватало ему на этом. А пока…
***
Сизый зимний вечер. За окном занудно и противно, волком, подвывает ветер, и даже из-за оконного стекла слышится гул пролетающего низко над городом вертолёта…
А в кабинете тепло и уютно, пахнет только что сваренным кофе. Рабочий день завершён, пора домой. Но в городе «пробки», и если выехать сейчас, то застрянешь часа на два, два с половиной - точно!
Я откинулся на спинку кресла и расслабился: день выдался трудным – было много работы. В красивой зелёненькой кружечке, на дальнем крае стола, остывал мой кофе. Но «расслабуха» одолевала до такой степени, что лень было протянуть руку.
Я прикрыл веки. И перед глазами поплыли то пункты неосуществлённого плана работы на день, то невыполненные задания президента компании, в которой я работал, то воспоминания - и близкие, и далёкие. И лица, лица, лица… Лица тех, кто встречался мне на жизненном пути. В общем, как всегда: память не сотрёшь. Хотя, говорят, что можно.
Но не хочу…
***
Магадан…Мигель…
Почему-то вспомнился наш с ним первый разговор, на второй день после его зачисления в штат моего взвода. Он робко заглянул в проём двери и, как это было положено по уставу, спросил:
- Товарищ старший лейтенант, разрешите войти?
- Входите, Косински, входите. – Я дружелюбно улыбнулся.
- Разрешите обратиться, рядовой Косинский? – Мигель явно произносил свою фамилию в русском варианте. Настоящая его фамилия звучала без буквы «й».
- Да, пожалуйста, обращайтесь.
- Я хотел бы с вами поговорить.
- Присаживайтесь, Мигель, присаживайтесь…- я жестом показал ему на стул, приставленный к моему письменному столу.
- Можно, просто Миша, Михаил.
- Не возражаю. Но тогда, при встречах наедине, зовите меня Володя, ведь я всего-то на четыре года старше, - сыронизировал я.
- Простите, но я так не смогу, - не поняв, видимо, иронии начал Мигель. - Ведь вы мой начальник. Возраст тут не имеет значения. Да и воспитание не позволяет мне вести себя так со старшими: мои родители не одобрили бы такого.
- Ну, что ж! Тогда зовите меня по имени-отчеству, Владимир Сергеевич. Как, согласны?
- Хорошо, Владимир Сергеевич. И давайте поступать так: я вас – «на «вы», а вы меня – «на «ты»? Так мне кажется справедливее.
- Ну, что ж! Справедливость вещь великая. Хотя, каждый понимает её по-своему. А вообще, что-то мы тут условий друг другу понапридумывали – воз, да маленько! А, Михаил? Ну, да ладно, договорились! Ты – Миша, а я Владимир Сергеевич. «В миру» - рядовой и старший лейтенант! Наедине – я тебя – «на «ты», ты меня – «на «вы» Договорись?
- Договорились.
- Так что вы…что ты хотел, Михаил?
Миша немного замялся, видимо, подбирая слова к тому, с чем пришёл. Но заминка была недолгой.
- Понимаете, Владимир Сергеевич, я хотел вас просить ходатайствовать перед командованием части о моём переводе в другое подразделение.
- Это почему и куда? – не удивился я, ибо после первых дней службы в нашей специальной роте, многие просили о переводе: трудности, знаете ли, физические. Не все выдерживали.
- Вы хорошо знаете кто я, Владимир Сергеевич?..
***
…Я вспомнил, как меня вызвал начальник штаба полка. В его кабинете сидел подполковник Рабинек Виталий Николаевич – начальник особого отдела дивизии – знакомый мне ещё по первичной беседе со мной, когда я только прибыл в часть для прохождения службы.
Теперь же, разговор был коротким, и не очень ёмким по информации. Это меня озадачивало: когда чего-то не понимаешь, плохо соображаешь, как себя вести, как действовать в той или иной ситуации – чувствуешь себя неуютно.
- Вы командуете первым взводом первой роты, насколько мне известно, - начал подполковник Рабинек. - Так вот. На «отборе» вы взяли себе во взвод рядового Косински. Поначалу, по ряду причин, мы хотели отменить ваш выбор. Но, подумав, решили всё оставить, как есть. И прежде, чем я продолжу вас информировать, прошу - распишитесь вот здесь.
Подполковник протянул мне документ, в котором было изложено, что я обязуюсь…хранить и не разглашать…Ну, в общем, всё в таком роде.
- Отныне, и пока Косински будет служить в вашем взводе, вы будете нести за него персональную ответственность. В плане дисциплинарном – в общепринятом порядке, а вот в плане политическом – особо.
- Простите, товарищ подполковник, но я не совсем понимаю, поскольку не знаю…
- Ну, знать вам следует только то, что следует знать. Первое: он сын уругвайца и польки, ещё некоторое время тому назад, сын граждан Уругвая, а ныне - граждан СССР. Дальше объяснять надо?
- Ну…хотелось бы чуть поподробнее…
- В общем, он требует контроля, во всех отношениях потому, что потенциально поддерживает идеи, которые когда-то провозгласили для себя его родители. Это следствие воспитания, в том числе и личного примера отца и матери этого парня. А они у него были, и как мы полагаем, по убеждениям и остались, активными участниками уругвайского террористического движения «Тупамарос». Теперь яснее?
- Так точно, теперь понятно! - соврал я, поскольку в те времена понятия не имел, кто такие тупамарос и с чем их «едят». Так только, едва что-то слышал краем уха. Но показывать свою политическую малограмотность, неосведомлённость, в общем – некомпетентность, мне не хотелось: было стыдно, что такой, уже довольно опытный, как мне самому тогда казалось, офицер, не знает элементарных вещей. Тогда это могло быть расценено командованием не в мою пользу. И я сделал вид, что я «в теме».
- Ну, вот и хорошо! – произнёс сидевший до этого, молча, начальник штаба полка, - вопросы есть?
- Так точно, товарищ полковник! Мне не совсем понятно, раз уж он требует повышенного внимания, как потенциально опасный элемент, то почему его сразу не отправили в какую-нибудь дыру? Ведь, их по дивизии тьма тьмущая!?
Рабинек заёрзал на стуле и хмыкнул, и я тут же понял, какой глупый вопрос задал.
- Ну, мы же объяснили вам: чтобы постоянно был на глазах, под контролем. Что тут непонятного?
- Да, всё понятно, товарищ подполковник. Вот только…
- Что «только»? Договаривайте, - вступил в разговор начальник штаба.
- Да, нет-нет, ничего. Мне всё понятно, – опомнился я и спросил разрешения на выход.
- Докладывать о Косински будете мне еженедельно – приказал начальник штаба, глядя на Рабинека, как бы спрашивая у него разрешения. Рабинек только слегка кивнул головой. - Идите…
Я прикрыл за собой дверь кабинета и, чертыхаясь, направился в подразделение, жалея, что не высказал своему полковому начальнику всех претензий по поводу комплектования спецподразделения. В частности, что слишком много развелось при спецназе хромых, глухих, слепых, энурезников и прочих «неполноценных», как мы их обзывали, военнослужащих. Они, по мнению командования, должны постоянно находиться под неусыпным «государевым оком» или, как в моём кругу говаривали, ближе к «аптеке», то есть, к санчасти. А тут ещё и Косински! Только террористов мне не хватало! Да ещё и отвечай за него!
«Эх-ма!»- подумал я и зашагал в роту.
***
- Вы хорошо знаете кто я, Владимир Сергеевич?..
- Знаю Миша, знаю. И что?
- Ну, я…в общем… ну, в общем, я не хотел бы доставлять вам хлопот. По разговорам я понял, что их у вас и без меня хватает. Командир вы… Ну, в общем, в роте о вас говорят много чего. И хорошего и плохого… И я подумал, что не хватало вам ещё и меня.
- Так-так-так-так! Интересно, интересно! А, что говорят-то обо мне в роте? Раз уж «заикнулся», выкладывай.
- Да-а! Всякое, там! Но они не понимают, что тем и хорош командир, что учит, а не жалеет.
- Да-а? Так обо мне думают и говорят? Интересно! Скажи, а ты откуда знаешь, каким должен быть командир?
- Мой папа… О нём всегда говорили, что он жёсткий команданте. Но его за это и уважали.
- Понятно. Ну, так и…
- А что «и»? Вот мой рапорт, подпишите, пожалуйста.
Мигель положил на стол тетрадный листок в клеточку с аккуратными красивыми буквами: почерк у него был просто каллиграфический!
- Вот, что Миша! Давай договоримся так: служим с тобой там, куда нас назначила служить Родина!
Я сказал «Родина» и осёкся: а что этот мальчик считает своей родиной? Но быстро взял бразды беседы в свои руки:
- Я знаю, и кто ты, и кто твои родители. Но теперь вы граждане СССР. И как я понимаю, уже давно. Я не знаю, насколько вы принимаете нашу страну, которая, впрочем, приютила вас в трудный для Уругвая час. Но думается мне, что теперь это и ваша родина, а не только моя. Ведь паспорта-то у вас с родителями советские? Или уругвайские? А? Что скажешь?
- Скажу, Владимир Сергеевич, что родина – это то, что у вас в памяти и сердце, а не в графе паспорта. Но я люблю СССР, хотя многое в этой стране не понимаю. А то, многое, что понимаю, зачастую…не приемлю. Именно поэтому я пришёл к вам: мне бы не хотелось, чтобы из-за меня у вас были неприятности.
- Ну, что ж! Мне импонирует, Миша, такая откровенность. Но скажи, а если ты будешь служить во взводе Иванова, Петрова или Сидорова – они что, будут гарантированы от таких, как ты полагаешь, неприятностей?
- Нет, конечно, но… То есть…Ну, я хотел сказать, что я вообще не собираюсь эти неприятности кому-либо доставлять. Просто, понимаю, что со стороны КГБ любое мое действие и слово могут расценить по-особенному. А значит, и вас потянут…
- Мигель! Скажи, пожалуйста, а откуда ты так хорошо осведомлён о том, как работает КГБ? Что тебе вообще об этом может быть известно?
- Ну, кое-что родители рассказывали, кое-что сам слышал, кое о чём догадываюсь: не дурак же я всё-таки…А так, собственно, ничего конкретного-то не знаю…
- Вот, давай и не будем, давай на этом разговор на эту тему с тобой и закончим. Я вижу и понимаю тебя, ты видишь, и надеюсь, понимаешь меня. И каким ты себя мне и ребятам во взводе покажешь - таким ты для меня, командира, и для них, для командования полка, и будешь! Кстати, и для КГБ - тоже. Идёт?
- Идет, Владимир Сергеевич, - Мигель слегка, в знак согласия, наклонил голову. – По большому счёту я могу служить везде. Только точно знаю, что КГБ меня до конца дней моих не оставит в покое.
Мигель хотел продолжить, но я решил свернуть разговор, поскольку пора было выезжать на стрельбы с расчётами бронетранспортёров и снайперами. Да и разговор повернулся не в то русло…
- Ну, ладно, Миша. Иди во взвод, а то мне конспект дописать надо, а уже через несколько минут выезд на стрельбище: к нам, офицерам, знаешь ли, свои, бюрократические требования, со стороны системы.
Мигель поднялся со стула, поправил гимнастёрку, надел пилотку и, приложив руку к головному убору, спросил разрешения выйти. Уже в дверях он приостановился и смущённо произнёс:
- Да…это…товарищ старший лейтенант…спасибо вам…- дверь в кабинет командиров взводов закрылась, и…
Закружились мы с Мигелем в нашей служебной карусели, как белочки в колёсиках…
***
Служба не давала покоя, и остановиться, чтобы о чём-то подумать, передохнуть и перевести дух, времени не было.
Да, и о солдате я должен был знать всё, как говориться, от группы крови до названия места, где родилась его прабабушка. Ну, конечно, я слегка утрирую и, тем не менее.2
Сам я - тоже «крутился, как белка в колесе»: работа с людьми – это бесконечность дела! Бывало, что и дотемна, не присев «крутил колёса» роты, чтобы не дай бог не остановились!
Простому солдату, конечно, от этого было не легче. Но и тогда я считал, и теперь, через годы, считаю такой подход к делу единственно верным. Беспрерывно учить людей науке выживать и побеждать! Возможно, кто-то скажет, что так нельзя, что нужно людям давать время для того, чтобы они отдохнули? Конечно, не без этого. Но думаю, что солдат обязательно должен быть занят полезным делом! Многие, очень многие, через годы, сказали мне за это спасибо. И я горжусь этим! Но не суть. Главное заключается в том, что те, кто жаловался на трудности службы в моей роте тогда - сегодня живы, и то, чему они были научены – осталось с ними на всю жизнь.
…Миша, несомненно, был крепким солдатом, умным, выносливым, воспитанным человеком. Он занимался не только самбо, но и боксом, старался везде и всюду быть впереди и при этом был чрезвычайно скромен. Чтобы он не делал - чёрт ему был не брат! Спеть что-нибудь по-испански? Да, пожалуйста! Да так, что заслушаешься и обзавидуешься! Станцевать эстило, сальсу или самбу – танцы, о которых его неизменно просили товарищи, зная его происхождение? Да, нет проблем!
Кстати, внешность у Мигеля была вполне европейской.
Казалось, он всё умел и всё делал лучше других. Но он никогда, ни перед кем не показывал своего превосходства. Быть лучше всех и при этом не принижать значимости других людей - было в его характере, в его воспитанности. Такая, я бы сказал врождённая, интеллигентность, но при этом и твёрдость характера. Умел он непроизвольно показать в чём-то отличие от других и в то же время не выпячивать себя.
Он не ныл на маршах, трудился, как проклятый в спаррингах по рукопашному бою, не боялся крови. И если что-то делал – то делал это, как бог!
В общем, в коллектив он влился быстро и естественно.
Многие не верят в дружбу офицера с солдатом, часто говорят о том, что у офицера в подразделении появился любимчик и всё в таком духе. А мы сдружились, сдружились в самом лучшем смысле этого понятия. При этом Михаил никогда не переходил черты, которая разделяла нас в служебном плане: врожденные и воспитанные родителями чувства меры и дистанции в каждой жизненной ситуации не изменяли ему никогда.
Часто, вечерами, мы с ним беседовали на самые различные темы. Меня очень интересовал этот человек, и я многое стал узнавать о нём и о его семье, о его родной стране. И постепенно стал понимать, какая беда постигла и его родину, и его семью, и его самого.
Однажды, проверяя в спальном помещении, в расположении взвода, внутренний порядок, я нашёл в его тумбочке листок, сложенный вчетверо. Развернув его, я прочитал:
Ах, Уругвай!
Страна мечты! Равнины,
мир пальмовых зелёных сочных рощ,
холмы, саванны, бурных рек стремнины,
Атлантики безудержная мощь!
Лес Омбу, что у озера Кастильос,
и грозовой дурманящий озон…
Здесь, выбраться из вод светило, силясь,
в зелёный, сочный падает газон…
Залив Ла-Плата…
Воды Рио-Негро…
Легенды в духе чарруа из памп…
В смешеньях кровных белые и негры…
Сиянье улиц в разноцветье ламп…
Монтевидео…
Ни восток, ни запад.
Чуть Лиссабон и чуть Париж на вид.
А взглянешь по-иному - то Неаполь!
Ну, а кому-то – видится Мадрид!
Монтевидео…
Город непокорных,
фиесты, танго, визуальной лжи:
здесь роскошь яхт и вонь клоак позорных,
и в то же время - город ностальжи.
Дома друг другу вечерами шепчут:
«Ты помнишь век ушедший золотой?»
А ночью - звёзд, сверкающих, как жемчуг,
полным-полно! И плещется прибой…
Здесь нет широких бесконечных улиц,
потоков нескончаемых авто,
и переулки в древность окунулись:
барокко…неоклассицизм… шато…
Ночная жизнь бурлит, быть может, где-то.
Но тут – она размеренно течёт.
Здесь рай для филосо;фов и поэтов.
Отсюда жизнь страны берёт отсчёт…
Вот взгляд с холма Серро Монтевидео.
Здесь Форталеза Граль Артигас бдит,
когда после фиесты очумелой
уставший город безмятежно спит!..
Пройдите центром тихо и неспешно
сквозь Старый город, в океанский порт.
У статуи Артигаса, конечно,
в вас прозвучит торжественный аккорд!
Здесь грандиозно и сакраментально
истории дымятся чудеса!
И птицею Дворец взлетает Сальво
в лазурно-голубые небеса!
Паласио Эстевес грациозно
венчает Де ла Конститусион!
И у театра «Солис» виртуозно
танцуют танго под аккордеон.
…О, Уругвай!
Истории страницы
твоей не освятишь в одной строке!
Ты полон злата, простоты, амбиций!
Ты бриллиант в божественной руке!
С памперо, приходящими однажды,
трагедией «последних могикан»
И жаждой жизни и свободы жаждой,
присущих людям самых разных стран!
Я свернул листок и положил его на место. Потом вышел на улицу, в курилку, и сидя на весеннем солнышке, долго думал об этом парне.
Он тоскует по своей стране, по своему Уругваю. А то, что написал…Наверное, такой запомнилась ему страна его детства, иначе он так не восхищался бы своей первой родиной.
Первой? А стал ли СССР ему родиной второй?
В этом я тогда будто бы сомневался. Хотя…
БЕСЕДЫ С ДРУГОМ
- Привет, Володь! – в кабинет фирмы, в которой я работал после увольнения из войск, заглянул мой бывший сослуживец, Анатолий.
- Чего? Рабочий день давным-давно закончен, а ты всё сидишь? Забыл, как нас учили?
- Привет, Толя, привет. А как нас учили?
- А так: на рабочем месте задерживается тот, кто плохо работает. Потому и не успевает всё сделать до окончания рабочего дня!
-Ай, да, помню я этих умников! Так рассуждали и рассуждают теоретики, которые никогда ни «в поле», не трудились, ни «в окопах» не мёрзли, ни в казармах портянок не нюхали! Всё в штабах трусишки в креслицах парили, да штаны протирали. Помнится, и ты в штабе «трудился», а? Или нет?
- Дык, и ты, Володь, тоже там обретался, пока не уволился, - парировал Анатолий.
- «Так-то оно так, ибо потому что, а вот коснись такого дела, так вот тебе и, пожалуйста» - отмахнулся я от Толиной словесной оплеухи известной в наших кругах глупенькой армейской прибауткой. – Я, Толечка, как тебе известно, с юных годочков, командовал линейными и специальными подразделениями. Не то, что некоторые офицеры! К примеру…
- Да, ладно тебе! Нет, правда, чего сидишь-то? Уж полтора часика, как домой пора. И вообще, я заметил: как не иду вечером по стоянке - «жучок» твой стоит. У тебя всё дома в порядке?
- Ишь, ты, какой глазастый, да заботливый. Всё у меня в норме, Толь, всё «тип-топ»! А сижу потому, что кое-что пишу.
- Опять стихи? Или что-то новенькое?
- Ну, что стихи! Стихи, Толя, ты и сам в Интернете почитаешь, путь к ним знаешь.
- Неужто, на что-то серьёзное замахнулся? Никак роман?
- Не-а, не роман. Так, наброски. Скорее всего, повесть. Так, воспоминания нахлынули.
- Ха! Ну, так я тебе ещё, когда служили, говорил, что будем писать мемуары. А ты не верил.
- Ну, ты, может, и не верил, а я всегда знал, что буду писать.
- И что же написалось? Давай, колись, Чехов!
- Ну, до Чехова мне ещё далековато – так талантливо и кратко писать, как делал это он, у меня вряд ли получится. Но, всё равно, спасибо.
- Ладно, не набивай себе цену, Володь! Ты же знаешь, что мне нравится практически всё, что ты пишешь, давай, показывай.
- Ох, ты и настырный, Толян! – Ну, на, читай. Только с Чеховым меня не сравнивай. А то про него всякое нынче пишут.
Толя понимающе хихикнул.Я протянул ему распечатку первой части начатой повести, и Анатолий вслух, с выражением, начал читать.
Ах,Уругвай! Страна мечты! Равнины…
Мир пальмовых зелёных сочных рощ…
Холмы,саванны,бурных рек стремнины!
Атлантики безудержная мощь!
Лес Омбу, что у озера Кастильос,
и грозовой дурманящий озон…
Здесь, выбраться из вод светило, силясь,
в зелёный, сочный падает газон…
Анатолий внезапно перестал читать, помолчал, положил листок на стол перед собой и многозначительно протянул:
- Ну-у-у-у… По этому поводу надо выпить. Не возражаешь? Лиха беда начало!
- Ты знаешь…А не возражаю, давай!
- Сей момент, Вовчик! Готовь посуду. Сейчас я тебя удивлю. - И Анатолий исчез также стремительно, как и появился. Видимо, побежал в свой кабинет – они у нас были в одном здании.
***
- Ага! Ты уже готов? Молоток! – увидев на столе, коньячные фужеры, шоколад и, порезанный как попало суджук, похвалил меня дружок. – Ну, давай, наливай! – И он выставил на стол, не что иное, как бутылку настоящего… «Курвуазье»!
От удивления я чуть не матюгнулся!
- Ни хрена себе! Ты где… как… откуда?
- Ну, не каждый день такой коньяк презентуют. И я надеюсь, ты понимаешь, что не каждому и не за красивые глаза. - Толя многозначительно приподнял правую бровь.
Я знал за Толькой некоторые безобидные махинации по работе. Но чтоб получить «Курвуазье», надо было совершить нечто из ряда вон выходящее! Однако я не стал заморочиваться. Но, тем не менее, спросил:
- Толь, ты хоть знаешь, сколько стоит такой коньячок? Не те подделки, которые красуются на полках наших магазинов, а «Курвуазье» от настоящего производителя?
- Ну, и сколько же?
- Толя, держи рукой сердце, чтоб не выскочило: от двадцати тысяч рублей и выше! И такая цена ещё самая низкая!
- Ах, ох, ах!- манерно запричитал Анатоль и игриво начал имитировать падение со стула. - Ну, этот-то как раз из той серии, что не за тысячу – это точно, сам проверял! Двадцать одна пятьсот! Вот так вот!
- Ах, ох, ах!- манерно запричитал теперь уже я и также как Толя сымитировал падение со своего кресла.
Мы ещё немного похихикали. А потом - потом Толька открыл коньяк.
Мне никогда раньше не доводилось пробовать «Курвуазье». Нет, не тот, который продаётся в наших винно-водочных магазинах, где и обычного-то, неподдельного коньяка купишь вряд ли. Может поэтому, когда я начал разливать его в коньячную посуду, его запах так заворожил меня! Это был не запах, это было благоухание!
Да, и Анатолия, я это видел, амбре коньяка поразило.
«Золото» заблестело в наших фужерах! Мы чокнулись по-русски и… Чистый, лёгкий, утончённый аромат фруктов, цветов, лесных орехов, мёда поплыл и в нас, и по кабинету.
Ах, гурманы! Не читайте это! Лучше представьте себе, как постепенно раскрываются во рту нежные ванильные нотки и экзотические фруктовые нюансы!
- Да-а-а! – протянул я.
- Да-а-а-а-а! – подтвердил Анатоль.
- Ну, знаешь! Ты, вероятно, хочешь вогнать меня в долги? Я же никогда не смогу тебя угостить таким коньяком.
- Да, ладно, Володь! Ну, что за счёты!? Когда-нибудь, когда станешь знаменитым писателем, пригласишь меня на рюмку чая...
Мы ещё немного позубоскалили на этот счёт, и Анатолий, деловито потерев руки, взял лист с текстом повести. Это было стихотворение, которое я когда-то нашёл в тумбочке Мигеля.
- А теперь, давай я тебя помучаю вопросами.
- Я это предвидел. Ну, что ж, давай! Постараюсь ответить на все, если, конечно, смогу...
***
- Вот, смотри. Ты столько всего «напихал» в текст – я тут подсчитал – в восемь восьмистиший! Володь, неужели ты полагаешь, что кто-то поймёт красоту всего того, о чём ты написал? Ну, понимаю, некоторые без знаний, интуитивно, как я, воспримут и восхитятся неизведанными красотами, это ясно! На уровне эмоционального восприятия, так сказать.
И потом, почему Уругвай, вдруг? Столько всего испано-язычного, непонятного?
- Ну, понимаешь, это не я «напихал». Это действительно, стихотворение Мигеля.
- И тем не менее…
Анатолий прикурил сигарету и по кабинету, в дополнение к ароматам «Курвуазье», распространился ненавязчивый, лёгкий запах ванили.
- Ух, какой вкусный запах! – я, некурящий к тому времени уже лет десять и не переносящий сигаретного дыма, действительно спокойно и даже с удовольствием, ощущал аромат Толиных сигарет. – Что это за сигареты?
Он протянул мне коричнево-жёлтую пачку с экслибрисом парусника в самом верху коробочки, с надписью «Captain Black Classic Filter» - «Чёрный капитан», классические, с фильтром».
- Это «Чёрный капитан», из качественного трубочного табака, букет которого состоит из колумбийских, европейских и индонезийских ферментированных сортов. С добавлением лёгкого аромата ванили, - торжественно и манерно «пропел» Анатолий.
- Слышь, Толька! Ты, воистину, гурман! Во всём! Гурман и сноб! Но для меня это хорошо в том плане, что, наверное, такие, как ты, лучше оценят всё, что я написал. Ты ведь любишь и понимаешь, как мне кажется, всё экзотическое, необычное?
- О, тут ты, Володь, прав, не отрицаю, - самодовольно улыбаясь, протянул тщеславный Толя.
- И ты знаешь, мне нравится эта первая часть твоей повести. Только вот, я пока не пойму в честь чего ты это всё затеял? Да, некоторые упоминания, испано-язычные, не понимаю. А когда человек чего-то недопонимает, он, как правило, этому не доверяет.И потом, ты ведь не был в Уругвае, насколько мне известно. Только не говори, что направлялся туда с особой миссией в составе группы спецназа! Чего это ты вздумал писать именно об этой стране?
- Это длинная история. Но если кратко – служил у меня, в Магадане, солдатом, парень один. Отец – уругваец. Мать – полька. Мигель, солдат мой – их сын - тоже до шестнадцатилетнего возраста жил в Уругвае. Отец и мать – были активными членами террористической организации «Тупамарос». Но тогда во многих, особенно социалистических странах, их, зачастую, не считали террористами. Хотя, конечно, не в СССР: у нас сразу разобрались, кто они такие…
- Ага! Ну, вот теперь твой путь яснее. А то, думаю, чего это он в экзотику вдарился?
- Ты понимаешь, я вообще-то не люблю писать о том, чего не видел и не знаю. И редко делаю это. Но, ведь писал же, Высоцкий о войне?
- Лавры Владимира Семёновича не дают покоя?
- Да, нет, Толь, не в этом дело. Где Высоцкий и где я? Просто, рассказы моего солдата о себе, об отце, о маме, об Уругвае – взять хотя бы вот это стихотворение - были такими эмоциональными и красочными, а судьба их семьи впоследствии оказалась такой трагичной, что я просто не могу об этом не писать. И, конечно же, актуальность темы. Ты ведь знаешь, что такое терроризм. Сам вон, на своей шкуре испытал…
Анатолий вздохнул, по его лицу пробежала тень: он редко кому-либо рассказывал, что служил в отряде спецназа Внутренних войск МВД России «СКИФ». А уж тем паче, несмотря на присущее ему тщеславие, не хвастал своим участием в антитеррористических операциях, наградами и двумя огнестрельными ранениями.
- Да, уж…Чёртовы террористы! И чего это ты о них вздумал писать?
- Так я не о них. Я о судьбе людей, выбравших неправедный и трагичный путь. А ещё о пагубности и преступности терроризма, о том, как люди ошибаются, героизируя своё участие в этом гнусном движении и ему подобных.
- Ну, может, ты и прав…
Тень с лица Толи постепенно исчезла, и наш разговор перешёл в развлекательно-познавательное русло, согретое прекрасным коньяком и вкусным ароматом Толиных сигарет.
Анатолий всё задавал и задавал свои вопросы, а я отвечал на них и всё время вспоминал рассказы моего солдата - замечательного, умного и честного парня, уругвайца Мигеля, его отца, с которым, тоже, но немного позже, мне довелось встретиться…
БЕСЕДЫ С МИГЕЛЕМ
- Скажи мне, Миша, Уругвай красивый?
- О, да, Владимир Сергеевич! Но разве это передашь словами?
- А ты попробуй…
Мы сидели в домике, у мастерски сложенной и жаркой печи, на краю земли, как нам тогда казалось. Это была Чукотка. Кажется, декабрь семьдесят восьмого. Посёлок Амгуэма - человек четыреста населения.
Боже, как давно это было, этот маленький пятачок вымерзшей земли, куда нас забросила служебная, командировочная судьба!
Колыма, Чукотка, мыс Шмидта, Эгвекинот, Североэвенск, Анадырь, Сусуман…
Где мы только с Мигелем не побывали! Я всегда брал его с собой, ибо оставлять его без присмотра для меня было чревато взбучкой от командования и особого отдела. Мигель это знал. И никогда не обижался. Он был понятливым парнем.
- Скажи, Миш, а что это за дерево такое у вас произрастает, ты как-то рассказывал? Омбу?
- А-а, Омбу! Ну, это есть у нас лес такой, на берегу озера Кастильос. У нас говорят Кастижьо. По меркам России это небольшой лесок – километров двадцать протяжённостью. Омбу считается национальным деревом страны.
Вообще – интересное дерево. Высотой - метров пятнадцати. Но интереснее другое: толщина его ствола бывает такой же! У нас никто толком не знает, как омбу появилось в пампах.
- А что такое пампы?
- Пампа – это такая травяная равнина. Ну, что-то вроде российской степи. Вообще, в пампе нет деревьев. И скорее всего, омбу когда-то посадили скотоводы, чтобы отдыхать под их ветвистыми кронами в тени. Но в пампах оно растёт на больших расстояниях друг от друга. Другое дело – лес Омбу. У этого дерева, крона очень пышная! Омбу – это такой, знаете ли, здоровячёк, эдакий корявый, с узловатыми руками-ветвями. Испанцы в своё время дали ему прозвище «Белла сомбра» - прекрасная тень.
А корни! Если бы вы видели, Владимир Сергеевич, какие у него корни! Часто они торчат из земли на такой высоте, что, на них можно сидеть, как на скамейках! Есть Омбу и в городах. Но вечерами оно источает такой противный запах, что люди стараются не подходить близко. Даже комары к нему не подлетают – ядовитое оно. Знать надо, как с ним обращаться. Живучее, ничего не боится! Ни огня, ни засухи, ни ветра, ни бури!
Помните в «Детях капитана Гранта», у Жюля Верна? Там есть эпизод, когда писатель рассказывает, что в кроне исполинского омбу разместился, укрываясь от наводнения, небольшой отряд путешественников.
- Да, да…Что-то такое припоминаю. Хотя, честно говоря, Мишаня, уж давно я Жюля Верна не перечитывал. И, наверное, уже не буду. Вроде как не по возрасту мне это.
Ну, и что там пампы?
- Пампы? Ну, я же говорю, это такие травяные равнины, нечто вроде степи. В наши пампы из аргентинских часто приходят сильные и холодные ветры. Они сезонные. По-разному бывает, но дуют они, как правило, около трёх-четырёх дней. Бывают и исключения, конечно. И вот, когда в наши пампы вторгаются южные ветры – мы их называем «памперо» – то становится холодно. От плюс шести до минус шести градусов. Конечно, это мне теперь смешно, когда я на собственной шкуре уже здесь, на Колыме и Чукотке, испытал шестидесятиградусные морозы. Но для уругвайцев, поверьте, памперо - это неприятно! И даже в некотором роде испытание…
В печке начали мерцать синенькие огоньки-угольки – дрова прогорели, и остался только жар. Спать не хотелось, и я сунул в огонь ещё пару поленцев, подумав при этом: «Наверное, дорого здесь стоят дрова? Да, и откуда они у хозяев? Ведь, на сотни километров кругом сплошная тундра! Один только стланик лежмя лежит на мёрзлой земле.
А вот дрова-то во дворе, как раз есть – вместо забора вокруг дома поленница, чурочки аккуратно уложены. Странно, необычно. Деревьев нет, а дрова есть...
- Миша расскажи мне ещё об Уругвае? Ну, вот, например, о заливе Ла-Плата?
- О-о! Ла-Плата? Ла-Плата - это залив – место, где река Ла-Плата впадает в океан. Сама эта река довольно длинная – двести девяносто километров! Есть река «Уругвай», а есть река «Парана». Вот, там, где они сливаются и есть Ла-Плата. В этом месте залив ширится почти до пятидесяти километров! Скажите, Владимир Сергеевич, Вы знаете, какая самая широкая река мира?
- Ну-у…Нет Миш, наверное, не знаю. Самая длинная, кажется, Нил, а широкая?..
- Так вот, самая широкая – Ла-Плата! Её называют «Серебряная река». Она образует часть границы между Аргентиной и Уругваем. А есть ещё интересная река - Рио-Негро, в переводе с испанского - «Черная река» - крупнейшая река Уругвая! Она начинается где-то в горах Бразилии и течёт на запад, до впадения в реку Уругвай. Вот, таким образом, она и делит страну на части - северную и южную. По ней ходят суда и лодки.
- Миш! Скажи, а ты откуда всё так хорошо знаешь? Ты ведь, маленький был, когда вы жили в Уругвае. А впечатление такое, что рассказываешь ты мне всё это, как доцент кафедры
географии какого-нибудь университета. Наши русские мальчишки вряд ли так блестяще знают географию своей страны.
- Понимаете, Владимир Сергеевич. Это всё мама…
В глазах у Мигеля потеплело, и мне показалось, что нежность настолько переполнила его душу, что вот-вот выплеснется из глаз слезами сентиментальности: всё-таки он был сильно привязан к матери. Его любовь к ней чувствовалась в каждом произносимом о ней слове.
– Ну, и папа, конечно. Он часто изучал карту страны, карту Монтевидео, вплоть до подземных коммуникаций города. Это было необходимо ему в боевой работе. Он у меня был командиром «двадцатки», а потом и подразделения «коммандос»! – и Миша, осёкшись, на минуту замолчал, поняв, видимо, что ещё не время рассказывать мне всё, без разбора, о своей жизни и жизни родителей в деталях…
«Ну, и ладно! - подумал я, - всему своё время. Захочет – сам потом расскажет! Чего человеку в душу лезть?»
- Скажи, Мигель, а кто живёт в Уругвае? - я называл его, то по-русски, то по-уругвайски. На самом деле – по-испански. Уругвайцы разговаривают не совсем на испанском языке, а на так называемом рио-платском диалекте.
- А давно уже всё сложилось, Владимир Сергеевич. Спокон веку на этих землях жили индейцы чарруа и гуарани. Ну, и на нашей территории, и в Аргентине – тоже. Они жили там задолго до наступления эпохи «конкисты». Помните? Проникновения испанцев на территорию современного Уругвая началось в шестнадцатом веке. Сегодня этих индейцев практически нет. А живут на территории Уру в основном белые. Процентов девяносто. Остальные – метисы, мулаты, ну, негры есть. Да, многие есть национальности. Папа рассказывал, что у него в «двадцатке» даже египтянин был...
Мигель снова осёкся. Но его смятение внезапно ушло: он умел быстро овладевать собой.
- А основное население, всё-таки живёт в городах. Ну, так чтоб не соврать – в Уру примерно три с половиной миллиона человек населения. Из них, около полутора миллионов человек проживают в Монтевидео, в столице.
- Кстати, Миш! А что означает, «Монтевидео»?
- Ну, я точно не знаю, Владимир Сергеевич, много разных версий. Но мне ближе вот эта: в переводе с гуарани, языка племён, проживавших на территории нынешнего Монтевидео -
«Монте виде эу» – «Я вижу гору». И вообще, Монтевидео всегда был городом непокорных! Вся его история связана с борьбой за независимость и самостоятельность. И ещё говорят, что один из испанских моряков, вперёдсмотрящий одного из кораблей Магеллана, при виде берега, где ныне расположена столица Уругвая, закричал «Монте виде эу»! «Я вижу гору» – якобы, по-португальски.
- Так что же, выходит, гуарани говорили по-португальски?
- Нет, конечно. Мама рассказывала мне, что лингвисты и историки вечно спорили по поводу происхождения имени города. Спорили потому, что «Монте» - это «гора» по-португальски. А вот, остальные слова - из языка гуарани! Так что, фразу, состоящую из слов двух разных языков, к тому же португальцам доселе неизвестных, Магелланов матрос прокричать, конечно же, не мог. Ну, разве что, он знал язык гуарани? Но это вряд ли. Скорее, всё тут - красивая версия, в которую жители Монтевидео всегда верили с энтузиазмом! А как оно на самом деле – только господь знает.
Кстати, знаете, Владимир Сергеевич, на этом самом холме, расположена крепость с небольшим военным музеем на территории. Я мальчишкой там бегал. Ох, и гоняли нас и смотритель, и охрана! «Форталеза Граль Артигас»! С этого холма – холма Серро Монтевидео, с высоты ста тридцати двух метров над морем - открывается великолепнейший вид на город и залив! Мне кажется, ему-то и обязана столица Уругвая своим названием…
***
… Я задумался, поражённый тем, как здорово Мигель знал историю и географию своей родины.
Боже мой! И где родители наших солдат?! Ведь, приходят же их сыновья в войска - двух слов связать, порой, не могут! Где школа, где общество? Где такие мамы, как мама Мигеля, которая научила его всему: и истории, и географии, и языкам? А главное - порядочности и пониманию того, что значит быть человеком? Неужто, у этой женщины, террористки по убеждениям - во всяком случае, как-то же пришедшей к этим убеждениям - столько ума в голове и добра в душе? Сколько и ненависти к инакомыслию, сколько и жестокости в действиях по отношению к тем, кто мешает жить по-человечески…
Как это могло сочетаться с прекрасным материнством и жестокостью террористической борьбы, с заблуждениями в выборе путей борьбы с неравенством?
Тут же мне вспомнилось «агашировское» «по-человечески жить». И мысли по этому поводу тут же спутались…
Я слушал Мигеля, а сам всё задавал и задавал себе эти вопросы: как? почему? что мешает нам вырастить таких же прекрасных парней, как Мигель? Вот же! Террористка смогла! А мы?
Впрочем, разве могут наши дети быть все одинаково хорошими или одинаково успешными? Одинаково умными и одинаково красивыми? Куда они идут? Зачем? Почему?..
***
- Да-а, Мишаня! – я покачал головой от восхищения его эрудицией, - наверное, надо сильно любить свою страну, чтобы вот так о ней рассказывать, и так её знать!?
- Не без этого, Владимир Сергеевич. Я тоскую по Уругваю и, конечно, мечтаю когда-нибудь туда вернуться. Не навсегда, скорее всего. Потому что жить там я, наверное, уже не смогу: слишком многое мне привили уже здесь, в СССР…
***
Тогда я не обратил внимания на эти слова. И только теперь, вспоминая тот, наш разговор, понимаю, как Мигель был прав! Сколько всего было привито нам в СССР! Но при этом, я никогда не мог хаять подряд всё советское, как делают это ныне многие, по существу, выкормыши системы. Многое было не так, неправильно и даже плачевно. Но было ведь и много хорошего! Как жаль, что это хорошее не взяли мы с собой в настоящее! Как досадно, что всё, что было плохого в советской системе, мы в наше настоящее бездумно перетащили, как старый диван с выпирающими наружу пружинами… Из барака в барак…
***
- Миша, а Артигас – это кто?
- Артигас? А вы что, даже не слышали?
- Нет Миш, не слышал, - признался я, - не могу же я знать всё на свете.
- Ну, да, в общем, правильно. Я, конечно, понимаю, что успел «ухватить» за мою недолгую жизнь не одну культуру. А вот, большинство русских живёт именно одной.
- О-о-о, дорогой мой! Как же ты ошибаешься! Есть, конечно, среди русских люди, которые культуру своего народа знают и обожествляют. Но большинство… Большинство и одной, своей родной, не впитали. Да, ты и сам всё видишь и понимаешь…
Мигель не стал отвечать, проявляя свою врождённую деликатность. Но было видно, что он носит в себе непонимание того, как можно к собственной культуре относиться так, как относятся к ней русские обыватели…
- Мауселлио де Артигас – это прославленный генерал. Он у нас считается вторым Боливаром. Годы сейчас не вспомню, но знаю, что в начале девятнадцатого века он возглавлял борьбу за
независимость страны.
- А фиеста? Расскажи мне про фиесту? Я слышал, что она у вас скучноватая, - намеренно подлил я масла в огонь, чтобы распалить и без того легко воспламеняющегося Мигеля.
- Владимир Сергеевич, - укоризненным тоном начал Мигель, - как вы такое могли сказать!? Как такое только подумать могли!? Откуда такая ложь!? Да, вы ничего не знаете о нашей фиесте! Ничего!
- Вот и расскажи…
- О-о, фиеста! Фиеста…- вожделенно, задумчиво и одновременно восторженно протянул Мигель, поматывая слегка головой то влево, то вправо. - Я никогда не видел праздника оглушительнее и шикарнее! Это шествия, маскарады, гуляния, барабаны, музыка, песни! И, конечно же, танцы!
У нас, в Уругвае, карнавал начинается в феврале, обычно числа шестого, и продолжается примерно сорок дней, а иногда и больше! Наверное, вы путаете его с бразильским карнавалом? Значит, вы ни-че-го не знаете о нашей фиесте! Возможно, наш карнавал и не так известен, как знаменитый карнавал в Рио-де-Жанейро, но выглядит он не менее красочно и длится гораздо дольше! Уругвайская фиеста считается одной из старейших в Латинской Америке. Наш карнавал шумнее и безудержнее бразильского! Уф, сколько же в нём эмоций! Вы, Владимир Сергеевич, себе даже не представляете, что это за праздник!
- Пытаюсь Мишаня, пытаюсь. Ты здорово рассказываешь. Вот и я представил себя в самой гуще фиесты. Ты знаешь, мне кажется, я бы не выдержал и часа.
- А у нас люди по двое суток не спят, по трое! Одни сменяют других - и всё продолжается, как и начиналось. Это праздник! Это действо!
И я, и Мигель, на некоторое время задумались - каждый о своём – и приумолкли.
Огонь в печи разгорелся с новой силой, и стало душновато.
- Выйдем, Миша, подышим?
- Да, я тоже вам хотел предложить.
Ветер стих. Стояла звёздная, чёрно-тёмно-синяя чукотская ночь. Иногда на небе возникали всполохи. В соседнем подворье лениво лаял пёс, и снова всё стихало.
- Хорошо-о! – протянул я
- Да-а-а,- согласился Мигель, - такого в Уру не увидишь, когда-нибудь я обязательно туда возвращусь и расскажу, как жил здесь, в России.
- А кому расскажешь, Миша?
- Ну, у меня там остались знакомые! И пацаны и девчонки, с которыми учился. Наверное, и враги остались? Лица их я помню… до сих пор помню…
Мигель поёжился: встреча с оставшимися в Уру врагами была не лучшим его воспоминанием.
- Возможно, Миша, возможно. Всё в этой жизни возможно, - задумчиво ответил я. А сам подумал: «Эх, Мишаня! С нашим КГБ, да в Уругвай? Это вряд ли!».
- Здесь высокое небо. А в Уру оно нависает над тобой. И солнце большущее, как дуло пистолета у самого зрачка…
- Чего это ты, Миш?
- А-а, да так, вспомнилось кое-что, - задумчиво проговорил Мигель…
***
Много позже, когда мы ближе познакомились и сдружились, Миша рассказал мне, как ему, тогда ещё совсем мальчишке, недалеко от школы, где он учился, пришлось посмотреть в дуло пистолета.
Уже в июне семьдесят первого года в Монтевидео начался рост насилия со стороны крайне правых группировок в отношении тупамарос, их семей и даже тех, кто им симпатизировал.
Эти группы были созданы при непосредственной поддержке Министерства Внутренних Дел и различных должностных лиц правоохранительных органов Монтевидео. Прежде всего, это были «Поднявшаяся Уругвайская Молодёжь» (Juventud Uruguaya de Pie - JUP) и наиболее реакционная «Команда Охотников на Тупамарос» (Comando Caza Tupamaros - ССТ).
JUP стала хорошо известна своими многочисленными нападениями на столичные школы,где боевики организации избивали подростков только лишь за сочувствие «Тупамарос».
Ситуация с неофашистским террором достигла апогея в середине семьдесят первого года, когда первого июня из-за систематических столкновений левых подростков с «молодыми героями», как именовали себя участники JUP, были закрыты одиннадцать из тридцати школ Монтевидео. Тогда JUP жестоко преследовала семьи действующих или схваченных властями «тупамарос». И даже тех, кто был выпущен из-под ареста за невиновностью.
CCT являлась воинствующей организацией. Она представляла собой подпольную неофашистскую структуру, занимавшуюся жестокими избиениями лиц, якобы причастных к «Тупамарос». На совести CCT были смерти очень многих молодых людей, обвиненных в связях с городскими партизанами…
Вот с такими молодчиками пришлось «общаться» Мигелю. Слава Богу, мальчик был подготовленным, резвым и сообразительным, к тому же, рано повзрослевшим. Слишком рано повзрослевшим…
Время было такое! Втайне от родителей он носил с собой…гранату! И когда один из взбесившихся неофашистов приставил к зрачку Мигеля револьвер, Мигель не растерялся, вытащил её из-за пазухи и пообещал молодчикам подорвать их вместе с собой. И подорвал бы, будьте уверены!
С тех пор, как это с ним произошло, ему приходилось постоянно уходить от преследований членов таких группировок и отдельных боевиков-фашистов, чтобы попасть домой незамеченным и не выдать место своего обитания. И это происходило с ним, по сути, ещё с мальчишкой.
Монтевидео…Да…Мальчики Уругвая тех лет взрослели рано и быстро…
***
Но я прошу прощения. Как говорится, «мои сани поехали впереди лошади»: пока ещё, я не объяснил, кто такие «Тупамарос», «двадцатки», «колонны», «ячейки» и прочие вещи, относящиеся к деятельности этой организации. Однако, терпение…
БЕСЕДЫ С ДРУГОМ
Анатолий подлил в фужеры коньяку и спросил:
- Ты мне скажи, а зачем так много об архитектуре? Прямо какой-то трактат Витрувия! – ухмыльнулся он.
- Ну, Толя, мне показалось, что не рассказать людям о такой красоте – непростительная оплошность автора! Ведь читатель не сможет почувствовать колорита другой страны, если не рассказать ему о тех величественных и красивых сооружениях, которыми богат, скажем, Монтевидео! Наверняка ведь, очень мало кто побывал или побывает в этом прекрасном городе? Да, и просто знать о нём некоторые вещи почётно для каждого культурного человека. А кроме всего прочего, это важно для понимания многого из того, что я собираюсь рассказать.
- А-а, ну, да, ну да. В общем-то, тебе видней, - нехотя согласился Толя, - он не хотел прослыть тем, кому всё это побоку. Самолюбие, знаете ли…
- Ну, вот что такое барокко…неоклассицизм… шато - я, положим, знаю: стили и периоды в развитии архитектуры самых разных стран и времён. Это понятно. А вот, конкретно: что за стили – только архитекторы, да искусствоведы и знают. И какое отношение имеет ко всему этому Монтевидео?
- Ну, Монтевидео всегда славился архитектурной эклектикой. Но знаешь, говорят, она очень симпатична и доводит европейцев до состояния дежа вю. Вот, например, дворец «Сальво» – самое высокое здание в Южной Америке и Монтевидео. Постройки тысяча девятьсот двадцать седьмого года. А дворец Эстевес постройки восемнадцатого века на южной стороне площади. Эстевес был резиденцией правительства, аж, до тысяча девятьсот восемьдесят пятого года! Или возьми Де ла Конститусьон - Плаза Конститусьон – площадь Конституции в Монтевидео. Грандиозное зрелище! Красота! Это место, где первое правительство разместило свои офисы. А Кафедральный собор и Кабильдо - городская Ратуша! Какая изысканность фасадов! И, между прочим, здания стоят друг против друга. Они сохранили первоначальный вид, несмотря на их перестройку высшим обществом Монтевидео, которое под влиянием французской культуры имитировало Париж времен "Belle Epoque" («Прекрасной эпохи»). Это был период крупномасштабного строительства, элегантности и роскоши, которые превратили Монтевидео в город-космополит!
Я продолжал показывать Анатолию снимки из Интернета:
- О! Вот, смотри, Толь! – я протянул ему цветную фотографию. – Театр «Солис»! Ну, разве не красота?! Это одно из красивейших зданий Монтевидео, архитектора Марио Паланти.
- Да, Володя, всё красиво. Убедил: нужно! Но вот, одно смущает: ты всё о прекрасном, с восхищением, романтизмом! А что, в Уругвае нет «клоак позорных»? Всё так чудненько и прекрасненько, ладненько и пушистенько?
- Есть, конечно, Толя, есть. Как и большинство городов мира Монтевидео - город контрастов. В нём столько же роскоши, сколько и нищеты, столько же божественного, сколь и земного. Но чтобы понять это – в Монтевидео нужно побывать. Или многое о нём узнать, как это сделал я. Будешь читать – узнаешь!
- ОК! Вымолвил уже слегка пьяненький Анатоль. Ну, поздновато уже. Поехали-ка, Вовка, по домам, а то жёны нас заждались, наверное?
- Да, поехали. Но «тачки» оставим, давай, вызывай «дежурку».
Так мы с другом побеседовали о повести, которую вы сейчас читаете.
Не взыщите: эти беседы тоже её часть. Ну, куда от них деваться, если они многое проясняют и для вас, дорогие мои, и для меня самого…
____________________________
Повесть вышла в издательстве "Десятая муза" (г.Саратов).05.10.2020 г.
ISBN 978-5907272-57-6