- Папа, а когда же мы ее будем есть?
- Потом, дочка, потом. Главное - успеть купить. А насладиться уже мы всегда успеем.
Сергей Павлович Ульянов на свою небольшую зарплату каждый месяц первым делом шел в магазин и покупал баночку икры. После он аккуратно оплачивал счета за квартиру, свет, телефон, газ. Покупал по списку, подсунутому женой, необходимые продукты, хозяйственные товары и прочие незамысловатые вещи для повседневного обихода.
Если с ним в момент похода по магазинам была его дочь Яна, она смотрела, как папа с горящими глазами убирает в сумку банку с икрой и думала, что уж на этот раз все будет по-другому, и папа ответит:
- Сегодня, доча! Сегодня у нас праздник, и мы побалуем себя немного!
Но каждый раз все повторялось, слово-в-слово. Сергей Павлович покупал новую банку, убирал ее в сумку и был весьма доволен собой.
Когда жена с плохо скрываемым недовольством вопрошала, так когда же наконец он соизволит открыть одну из купленных банок, он хитро улыбался и отвечал:
- Самое главное - купил. А когда пригодится – будет повод, так у меня уже и запас есть!
Праздники! Дни Рождения! Новый Год. Восьмое марта, двадцать третье февраля – вон сколько поводов! И когда покупать, бегать? А деньги будут ли? Подорожает ведь обязательно. Инфляция, кризис. Улов маленький, всем не хватит. А тут – раз – и я баночку достал. Подарок кому – надо? А у меня все есть. А вам, бабам, лишь бы спорить…
Но когда доходило до дела, он почему-то говорил: «Икра? А-а… Потом, потом. У нас что, еды мало?»
И на стол выставлялась селедка.
В результате, икра покупалась и не елась. Она была как бы стратегическим запасом. Сергей Павлович отвозил ее на дачу, там было побольше места, да и условия для ее хранения лучше, чем в тесной двушке в городе.
Внезапно Сергей Павлович умер – тромб оторвался.
Не старый еще совсем мужик, никогда ничем особо и не болел. Все очень сильно удивились, крепко выпили, снова удивились, вспомнили, снова выпили, разошлись да и забыли.
А Яна вспомнила про икру, покупаемую на протяжении стольких лет и неведомо куда засунутую. Жива ли она? Это ж сколько денег в нее вбухано было! Каждый месяц, с каждой зарплаты, по банке… Она была маленькой, выросла, а отец все продолжал свое это «хобби»… Сколько же лет прошло? Лучше и не думать. Неужто так и пропала даром? А может, может не пропала все-таки?
Яна ехала на дачу. Когда-то для нее дача была местом силы. Там было светло, чисто и всегда вкусно пахло. Когда она была маленькой, мама здесь всегда пекла пироги, пиццы, шарлотки с яблоками, ягодами с огорода и прочую выпечку с любопытными заграничными названиями. Дом был всегда полон детей, гостей, всегда кто-то приезжал или приходил в гости. Даже когда она стала постарше, она всегда убегала от проблем и суеты из города на день-два сюда и приводила мысли в порядок. Здесь было легче дышать.
Теперь же, после смерти Сергея Павловича, дача стала чем-то вроде склада ненужных вещей. Туда из квартиры стали свозить все ненужные вещи, которые вроде и выкинуть жалко, и дома мешают. А на даче вроде бы поживут, полежат, может обретут вторую жизнь, может быть еще ими попользуются. А нет – так вон и свалка недалеко. Или узбекам-соседям отдать. И теперь это место было чем-то между мрачным замком синей бороды, заваленным железными кроватями (особенно в сумерках смотрелось красочно) и пунктом сдачи вторсырья.
Все выросли, разъехались, никому эта дача уже и не сдалась. Все, конечно, говорили: да, надо собраться, да, вот, в этом году не получилось, но в следующем – обязательно соберемся все на даче, шашлычка поедим! Сто лет не виделись, соберемся!
И так каждый год.
И Сергей Павлович так говорил. Как всегда, думал, что настанет светлое «потом».
Тогда и икра будет, и шашлык, и встречи с друзьями, и все дела, которые все отодвигались, все сразу будут сделаны.
Яна спустилась в подвал. В нос бросился запах сырости, мокрой затхлости, запах старости и тлена. Какого говна здесь только не было! Она, как заправский бульдозер, работала руками, расчищая себе путь – Сергей Павлович любил все завязать по несколько раз и завернуть в газетку, ведь так сохраннее и потаеннее от чужих глаз! (а вдруг в их уютное гнездышко залезут жулики? Ведь все годами накопленное возьмут: и вилки алюминиевые, и тарелки с трещинами, и телевизор старый, который не показывает ничего)
Она брала, хватала, трогала, вертела и отшвыривала в сторону. Не то. Все не то.
А учитывая, сколько лет подряд отец первым делом покупал икру с зарплаты, тут должна быть целая стена из этих банок. Целая стена или второй пол, выстилающий этот подвал.
А не эти жалкие свертки.
И она нашла. В сарае ее ждало богатство. Там и впрямь лежало пол-угла. Поржавевшие банки, с облупленной местами краской, с отбитыми надписями, достойными музея. Только обычно в музеях под стеклами с аккуратными табличками лежали банки с каким-нибудь ширпотребом типа тушенки, а тут…
Потому что кроме ее дорогого батюшки, никто больше не оставлял «на потом» такие деликатесы. Потому что раз попало к тебе – надо пользоваться здесь и сейчас. Ну ладно, максимум завтра. Потому что кто знает – что оно там может случиться. Да и какой смысл в этом продуктовом фетише? Еду надо есть, а не накупать, как на случай атомной войны и радоваться, что купил и обладаешь. Как кащей над златом.
Яна вздохнула.
Ну ладно, а может с ней ничего и не случилось? Консервы все-таки. Может, живехонька она там в своем жестяном домике?
Надежда теплилась в душе, и хоть ее было мало, Яна потихоньку прикидывала, что сейчас она вскроет одну, и после всех этих ковыряний в сыром подвале, вонючем сарае, после долгой дороги, она с превеликим удовольствием попьет горячего чаю «эрл грей» с парой бутербродов с икрой. И плевать, что хлеб она с собой взяла черный, он так только вкуснее будет. У нее будут самые вкусные в мире бутерброды.
А остальные банки… Вот эта вот вся гора. Ну, скоро Новый год. Продать бы, да кто такую красоту возьмет? Так можно из банок все выложить и наразвес… Вот богатство то свалилось…
Яна поставила облупленную банку на какой-то ящик, подвернувшийся в сарае, выпачкав пальцы отшелушившейся краской. В руку взяла ножик (открывашку, конечно, в суете и от волнения забыла дома). И, предвкушая победу (слабо, но..) воткнула его в жесть.
Банка издала громкий пшик. Яна нервно, с силой задвигала ножом туда-сюда, криво разрывая крышку банки. Открыла.
На дне лежал засохший, слипшийся комочек непонятного цвета и еще и скверно пах.
Несколько лет назад это можно было с удовольствием зачерпнуть и съесть ложкой под рюмку водки или бокал шампанского, можно было намазать на хлеб с маслом, можно было подарить на праздник. Можно было разделить с близкими. Или уединившись, насладиться одному.
Но в результате все так и осталось валяться в сарае. Где-то между когда-то последней моделью газонокосилки, упокоившейся под слоем пыли, так, кстати, ни разу и не опробованной (и даже не распечатанной), и новенькой коптильней, которую купили для будущих посиделок, но и она ни разу не познала нежность и аромат мяса.