Я жил на улице. Долго, не знаю, сколько. Может, сначала я жил где-то, но потом — на улице. А, может, даже в угольном сарае жил — а то почему я такой чумазый? Тут есть через дорогу угольные сараи, но я не помню, жил я в них или нет... Меня и других котиков иногда подкармливали тётеньки. Одна Бабушка меня тоже видела несколько раз и давала мне еду, когда мусор выносила. И другие котики убегали от людей, а я нет, и она удивлялась, что я не убегаю. А я удивлялся, что другие убегают. Мне кажется, люди — это хорошо, у них есть еда... А Бабушка ласковая, она говорила тёплым голосом что-то, и пахла едой и котиками.
А потом сделалась зима. Зима — это плохо. Холодно со всех сторон, лапы примерзают к белому и негде пить. Я прятался в дырке под домом. А потом стала сильная метель, и я решил, что так дальше жить нельзя, надо что-то делать. И я вспомнил Бабушкин запах и пошёл. Запах вёл в две стороны, я думал-думал — и пошёл направо. Налево тоже можно было, но нельзя же идти сразу в две стороны. И я пришёл к двери, а она приоткрытая. Это редко бывает, потом я узнал, что это от того, что какого-то электричества в этот день дома не было, ушло оно куда-то и дверь за собой не закрыло.
И я зашёл. И пошёл ногами своими вверх, но потом устал и запутался. И я сел на высокий подоконник, а потом лёг и лежал. Я себя прилично вёл, культурно: не шумел, не подписывал ничего, как некоторые некультурные по подъездам на стенах подписи ставят. Как будто спал, но я нюхал. И всё кругом так перемешанно пахло, ничего нельзя понять.
И было утро. И мимо ходили люди. Просто ходили туда-сюда, туда-сюда. Но моей Бабушки не было. А потом прошёл Дяденька — и он как будто немного Бабушкой пах. А потом шла Тётенька, она тоже немного Бабушкой пахла, и она как остановится, и как скажет "О, Господи! Да что ж это такое!" И стояла. Наверное, молилась мне. Как она только узнала сразу, что я — Господи? Вот догадливая! А я поднял голову, посмотрел на неё и опять лёг. И она ушла. Наверное, подумала, что я не внял её молитве.
А потом был день, и Дяденька ещё раз прошёл туда-сюда, но не остановился, и я не успел понять, пахнет ли он Бабушкой. А вечером он опять пошёл вверх, но я уже так устал и был такой голодный, что просто лежал и лежал. А потом через немного времени Дяденька опять прошёл туда-сюда, но когда туда, он оставил мне коробочки с водой и едой. И я пил. Оооо, как я пил! Я выпил половину всего! А потом я ел, и опять пил... Но дяденька постоял и ушёл, хотя когда я стал есть и крепчать, я как будто разнюхал, что он всё-таки пах Бабушкой. И я ещё поел и попил почти всё, что было в коробочках. А потом решил идти вверх по дяденькиному следу и искать, где он и вдруг там Бабушка.
И так я дошёл до одного места, и там пахло, но там была дверь. И она была закрыта. Наверное, электричество уже вернулось домой и закрыло за собой двери. И я решил, что буду тут ждать Дяденьку и лёг клубочком на ступеньку. И немного лежал. А потом дверь открылась и вышли сразу Дяденька и Тётенька, и запахло Бабушкой и котиками. И они сказали: "О, Господи, ты уже тут!", подошли ко мне и стали светить на меня маленьким светом и смотреть и трогать везде, а я им сказал "Мууурррр!" и стал трогать их лапами и головой. Я, конечно, очень грязный был, это некультурно — трогать людей такими грязными лапами, но если не трогать, они могут не понять, что я — именно их Господи, и опять уйти.
И они что-то говорили, говорили, а потом Тётенька отдала свет Дяденьке и взяла меня на ручки, и понесла за эту дверь. И меня посадили в отдельных апартаментах и дали мне воды, еды и туалет. И я сразу пил и писил. Ооо, сколько я написил! И ел, много ел, это не очень культурно, столько есть, но если не есть , то совсем не будет сил откликаться на молитвы людей. И потом Тётенька с Дяденькой где-то сидели, я слышал, как они молились долго и упорно. Наверное, перед важными решениями люди всегда много молятся. И потом они пришли, и я откликнулся на их молитвы и сказал: "Мууууррр", и они смотрели на меня и смотрели, а потом сказали: "О, Господи, поехали уже!" И Дяденька посадил меня бережно в очень маленькие апартаменты, и они качались и качались какое-то время. Но я культурно себя вёл, пока они качались. Просто нюхал.
И мы приехали куда-то, где были две тётеньки, которые пахли другим. Мне это не очень понравилось, но я решил оставаться культурным. И пока эти тётеньки меня трогали, смотрели, светили каким-то светом, специальным, чтобы я воссиял, и делали всякое, что некультурно рассказывать, — я красиво сидел, стоял и лежал. И тётеньки говорили: "Какой хороший котик! Год или полтора! Зубки хорошие! Дёсны хорошие! Слизистые чистые! Выделений нет! Жумыртка есть! Блох нет! Здоровый котик! Три килограмма!" Разве три килограмма — это здоровый? Это маленький довольно, мне кажется. Но раз они так сказали, наверное, так и есть.
Правда, я не воссиял. Наверное, это ставит под сомнение, что я Господи, но нельзя же быть слишком идеальным, поэтому придётся обойтись без сияния. Ещё они что-то про тощие рёбра говорили, про колтуны, тусклую шерсть и драный хвост. Но это, наверное, они уже не про меня говорили. И ещё они сказали, что им нужно записать писание про меня, и спросили, как меня зовут и какой мой цвет. И Дяденька сказал: "Чёрно-грязный", а Тётенька сказала почему-то, что я не Господи, а Найдёныш. Может, она забывчивая?
Эти две тётеньки, моя Тётенька и Дяденька некоторое время о чём-то молились, потом посадили меня в маленькие апартаменты и стали качаться опять. А когда закончили качаться, то я увидел, что я уже в своих апартаментах, которые побольше и не качаются. И там опять есть еда. Оооо, когда есть еда, это хорошо! Я точно Господи — иначе зачем эти все люди делают мне подношения? А потом они опять молились некоторое время за дверью и пришли ко мне ещё. Но это я вам расскажу завтра, а то я и так вам много рассказал, наверное, вы устали читать такое моё длинное писание...
13.01.2021 г.