Приближался 1937 год. Машина репрессий, пущенная в ход в центре, набирала силу и взяла разгон именно в Азербайджане; колесо завертелось с бешеной быстротой, остановить его было невозможно. Здесь искали и оперативно находили врагов. Впрочем, искать было недолго. Страшные пугала – «пантюркизм» и «панисламизм» довлели над людьми, всегда были под рукой. Власти не утруждали себя поисками истинных врагов. Читаешь книги с арабским шрифтом – панисламист, употребил в речи исконно азербайджанское словосочетание – пантюркист, переписываешься с зарубежными родственниками – злостный агент мирового империализма и т.д. Невероятные, не укладывающиеся в сознании обвинения. В Азербайджане органы политического сыска проявили огромное усердие. Количество репрессированных позволяет говорить об аморальности деятельности правоохранительных органов. Если бы в середине и конце 30-х годов чекисты пользовались такими понятиями, как благоразумие и проницательность, жертв могло бы не быть или быть хотя бы меньше. Но здесь выпячивались: смотрите, мол, не придирайтесь к нам, перевыполняем все «нормы» по чистке общества от вредных элементов, еще немного и республика освободится от социально опасных саботажников и врагов всех мастей.
30-е годы неправильно было бы понимать, как десять календарных лет. Эти годы – форма мышления, до конца не изжитая еще и в наши дни. В отдельных случаях она проявляется и сегодня. Психологический климат тех лет давил человека, давал о себе знать. Самое страшное заключалось в том, что под жернова репрессий и депортаций попадали не только те, кого власти избрали в качестве мишени для стрельбы, но и члены их семей – престарелые родители и только появившиеся на свет дети. Память первых и судьбы вторых не перестают волновать всех, кому дорога правда об истории нашего народа. Жизнь прошедших через 30-е годы нужна, прежде всего, молодым и представителям среднего поколения, нужна она сейчас для нравственного оздоровления нации.
После освобождения из баиловских застенков перед Абдурахманом не стояла проблема выбора рода занятий. Приобщение к профессии зубного врача состоялось до того, как он изведал ужасы сибирского лесоповала и Беломорканала. Приобретенные навыки и природная любознательность привели Абдурахмана в техникум, где он овладел секретами специальности и вырос в первоклассного мастера в своем деле. Закончив курсы, он стал работать в поликлинике. Тогда дипломированных специалистов в азербайджанской глубинке было не так уж много. А истинных мастеров – еще меньше. Поэтому отбоя от пациентов не было. Два года, проведенные в Нахчыване, любимая работа несколько стерли из памяти перипетии прошлого, стали забываться кошмары концлагеря и «великой стройки». Неумолимо надвигался 37-й год, пожалуй, самый страшный год в истории поколения, к которому принадлежал Абдурахман.
Три года, проведенные на свободе, не прошли бесследно для Абдурахмана. Он обзавелся новой семьей, продолжил работу как зубной врач. Постепенно тени прошлого отступали, обязательство перед близкими вынуждало напряженно и много трудиться. Абдурахману, как и миллионам других, было невдомек, что скоро наступившее спокойствие обернется неисчислимыми бедствиями, по сравнению с которыми Беломорканал будет казаться чем-то более справедливым наказанием. На рытье канала он был один, теперь же с ним вместе страдала семья.
Тучи сгущались с каждым днем. Приходили противоречивые сообщения об арестах и обысках. Сотни людей исчезали в подвалах местных отделений внутренних дел. Гроза пока обходила стороной Абдурахмана, жившего в Нахчыване. Но какое-то гнетущее чувство не покидали его, по ночам снились кошмары пройденного и холодный пот покрывал лоб Абдурахмана. Страха не было, неопределенность дальнейшего заставляла вздрагивать и с опаской поглядывать на дверь собственного дома. Скоро наступила развязка. Причем, как всегда, неожиданность и быстрота свершившегося спутала все карты, оставила незавершенными массу дел, круто и навсегда перевернула судьбу Абдурахмана и всех его домочадцев.
1998 год
Продолжение следует