Мемуары.
(Пролог)
Сегодня, когда Бог дал мне возможность отсчитывать восьмой десяток, когда двум старшим внукам уже за двадцать, а племяннику, сыну моего старшего брата, за пятьдесят, и у него взрослая дочь, видимо, пришла пора «собирать камни» и передать потомкам эстафету памяти о наших пращурах.
Делать это можно, например, так, как это делали два моих двоюродных брата, скрупулёзно выискивая сведения в архивах, изучая записи в старых церковных книгах, собирая семейные документы и реликвии. Безусловно, это историческая база для наших потомков, но в доверительной беседе дедов с внуками вряд ли последним будут интересны сухие казённые фразы официальных документов.
Поэтому я решил пойти другим путём, написать родословную, исключительно по услышанным мною в разные годы из уст многих родственников, рассказам о наших предках. Есть в ней для меня и «белые пятна», требующие до осмысления, и предположения, не нашедшие пока документального подтверждения, и догадки, за абсолютную достоверность которых поручиться не берусь. В своём повествовании я попытаюсь собрать бусинки отдельных историй на нить, название которой – ЖИЗНЬ.
***
Часть первая.
Мой прапрадед Ермолай Пантелеймонович.
Моего прапрадеда звали Ермолай Пантелеймонович, и в 1851 году исполнилось ему сорок лет. Был он крепостным крестьянином и жил в деревне на границе смоленской и московской губерний. Была у него своя лошадь, и занимался он извозом при барском дворе. Возил дрова и сено, строительные материалы: доски, кирпич, песок и др. Зимой, когда купцы собирали товарищеские обозы, доставлял на санях в Смоленск и Москву на ярмарки мешки с барским зерном и бочонки с мёдом. А дома в хате его возвращения с подарками ждали жена и взрослая дочь.
Всё, что далее описано в этой главе, у меня лично вызывает много вопросов. Причина кроется в том, что подавляющее большинство моих родственников по отцовской линии уже в третьем-четвёртом поколении москвичи. Многие имеют высшее образование, в советские времена занимали руководящие должности на производстве, некоторые даже занимались наукой, а их дети неплохо устроились в наши дни, став частными предпринимателями. Вспоминать сейчас, что они потомки крепостных крестьян, видимо, стесняются. После 91го года многие ударились в поиски «благородных кровей», не исключением стали и некоторые представители нашего рода. «В мутной воде, как говорится, легче спрятать концы в воду», видимо, поэтому некоторые мои родственники и ищут в давно ушедших годах жизни прапрадеда и прадеда какие-то факты, подтверждающие их связь с дворянами. И порой даже находят, вроде бы, архивные документы. Попробуем и мы посмотреть на одну из таких версий.
ЖЕНА МОЕГО ПРАПРАДЕДА была дочерью отставного солдата, получавшего пенсион и имевшего от царя Вольную грамоту. Однако он не подался в город, как поступало большинство отставных солдат, а вернулся в деревню в родительский дом, и продолжил дело своего отца служившего пасечником во владениях их помещика. Женился и народил дочь, ставшую с годами женой Ермолая Пантелеймоновича.
Ещё лет пятнадцать назад до описываемого времени старый помещик умер, а его сын, выучившийся в Европе и имевший передовые взгляды, сутью которых был нарождающийся капитализм, начал вести хозяйство на западный манер. Признал Вольную грамоту отставного солдата, дал вольную и его жене, бывшей из его крепостных. И передал ему на выгодных условиях в аренду пасеку, раскинувшуюся на гречишных полях и окаймлённую липовыми рощами. Отменные вкусовые качества мёда позволяли отвозить его в Москву и продавать по более выгодным ценам, полностью окупавшим арендную плату и дававшим пасечнику-арендатору неплохой доход.
С годами пыл молодого помещика угас, в целом имение стало убыточным, и он решил его продать. Узнав об этом, пасечник упросил помещика продать ему пасеку с окрестными угодьями. Договорились о цене, и он стал копить деньги.
Но вернёмся в конец лета 1851 года, когда пасечник копил деньги уже несколько лет. Как-то, прискакал в дом Ермолая Пантелеймоновича парнишка из села, что за двадцать вёрст, в котором и жили родители его жены. Рассказал, что на мать и отца его жены какая-то неизвестная хворь напала, помирают оба и просят, чтобы дочь немедленно отправилась к ним.
Недели через две жена прапрадеда вернулась в сопровождении двух здоровенных мужиков, её родственников по материнской линии, живших в том же селе. Родителей своих она застала, но через пару дней они померли, сначала отец, а на следующий день к вечеру мать. Умирали мучительно, с кровавой рвотой. Назвать случившееся эпидемией нельзя, больше в округе никто так не болел и не умер.
Народ стал поговаривать, что их отравили, видимо, проведали, что в доме по сельским меркам денег много. Шептали имя управляющего помещичьим имением и даже самого помещика. Но история умалчивает о том, занимался ли кто расследованием причины их загадочной смерти. Все сбережения, слава Богу, дочь пасечника привезла в целости и сохранности, для того и сопровождали её в дороге два крепких мужика с вилами.
Казалось бы, Ермолай Пантелеймонович стал богатым мужиком, но в дальнейшем, большие деньги всегда приносили в семью и большое горе. Стала хворать его жена, месяца через два совсем слегла, а ещё через месяц с теми же симптомами, что и родители, но более медленно и мучительнее умерла. Видимо, отрава, но в меньших дозах и ей перепала за две недели, что она пробыла в родительском доме. Может, в каких продуктах была и домашнем скарбе или надышалась ими.
Похоронив жену, пращур мой утешал себя тем, что дочь его теперь самая богатая на всё село невеста. Зная, что дочь недолго в девках будет ходить, открыто, ни от кого не скрывая, стал искать себе новую хозяйку в дом. Не растрачиваемая сила зрелого здорового мужчины подгоняла его. И вскоре после Пасхи 1852 года он привёл в дом молодую жену, которая была ровесницей его дочке, и с которой познакомился на дворе барского дома, где она служила в прислугах у барина. Отца у неё не было, а мать болела и жили они крайне бедно, от того и согласилась выйти замуж за сорокалетнего вдовца, тем более, что он обещал со временем забрать будущую тёщу к себе в дом.
Оставлять двух одногодок в таком непримиримом качестве под одной крышей Ермолай не хотел, понимая, что и с дочерью слада не будет, и молодая жена слёз прольёт море, и утекут с ними и все добрые чувства, кои есть в ней к нему. Поэтому задача выдать дочь замуж вышла на первый план, и такой случай подвернулся. Но всё по порядку.
За околицей села, где они жили, протекала неглубокая извилистая речка – любимое место летнего препровождения редкого свободного времени сельской детворы. А за речкой начинались земли имения другого помещика, дворянина Суворова. Кем ему приходился великий русский полководец сказать не могу, но среди многочисленных портретов предков, украшавших парадную лестницу его усадьбы, был и портрет Александра Васильевича Суворова.
Сам барин царю-батюшке в армии не служил по причине плохого зрения. Но на смертном одре своего отца поклялся ему, что, если у него родится сын, он сделает из него военного. Едва женившись по большой любви, потерял родителей, но вскоре молодая жена подарила ему сына, потом лет семь болела по женской части, и, наконец, забеременев, умерла во время преждевременных родов, не выжил и плод.
Долго горевал барин, больше так и не женился, предпочитая проводить время на охоте, обедах и карточной игре с окрестными помещиками, перепоручив воспитание сына доморощенным учителям и гувернанткам, которые при первой возможности заменяли уроки в четырёх стенах на прогулки с целью «изучения естественных наук на природе». А когда сын подрос лет до тринадцати, и вовсе отпускали его одного резвиться с сельской детворой.
Здесь-то он и познакомился с дочкой Ермолая, с которой они были одногодками. Совместные игры и развлечения переросли в дружбу, какая может быть между мальчиком и девочкой. Позже, когда Суворов отдал сына в пятнадцать лет в юнкерскую школу, и тот приезжал домой на время летних отпусков, молодые люди при встрече хотя и стали смущаться друг друга, но в тайне испытывали взаимные симпатии, ещё не задумываясь над тем, что они относятся к разным сословиям и принадлежать друг другу, в принципе, не могут.
За годы учёбы сына, Суворов старший сильно изменился, стал много пить, перестал интересоваться делами имения, и его управляющий обворовывал его, как только мог, росли долги, и не только карточные. Имение пришлось заложить. Развязка наступила как раз в тот момент, когда молодой Суворов уже в офицерском звании подпрапорщика должен был приехать в отпуск перед отъездом к месту новой службы после окончания юнкерской школы.
Суворов старший умудрился проиграть в карты ранее заложенное имение. Афера вскрылась. Это могло обернуться не только позором и бесчестием, но и уголовным делом. За несколько дней до приезда сына Суворов старший ночью застрелился, (по другой версии встал с постели и упал в беспамятстве от сердечного приступа) падая, опрокинул зажженный подсвечник, случился пожар. Пока сонная перепуганная прислуга выскочила из дальних комнат первого этажа, второй уже полностью полыхал. Усадьба сгорела дотла, скрыв под своим пеплом не только позор хозяина, но и его самого, и все его проблемы.
Молодой Суворов, приехавший на пепелище, враз оказался без отца, имения, и хоть какого-то имущества или денег, не считая жалкого денежного довольствия в его кармане, предназначенного для проезда к новому месту службы. Приютил его в своём доме кто-то из не бедных суворовских крестьян. Ермолай отправил свою дочь в соседнее село в тот дом, якобы поручив ей какое-то дело, а того крестьянина предупредил, чтобы дал возможность молодому Суворову увидеться с его дочкой с глазу на глаз.
Встреча молодых прошла удачно. Дочь Ермолая осталась в восторге от молодого офицера, хотя, сказать по правде, ни фигурой, ни лицом в красавцы он не вышел, и молодые избалованные девицы из зажиточных дворянских фамилий вряд ли бы обращали на него внимание на балах. А молодой Суворов впервые разглядел в ней зрелую готовую к замужеству девушку, какая не может быть не красавицей в этом возрасте. На вопрос отца, пойдёт ли она замуж за Суворова, дочь с благодарностью его обняла. Оставалось главное: уговорить Суворова. На следующее утро Ермолай нарядился как на церковный праздник и отправился к молодому Суворову.
Ещё накануне вечером за ужином хозяин дома нашептал своему постояльцу о дочери Ермолая, что за нею дают по здешним меркам большое приданое, да и девица не глупая, церковно-приходскую школу окончила, грамоте обучена, да и часто в барском доме к работам привлекалась, господские манеры знает.
Встретившись с Суворовым, Ермолай выразил ему соболезнование по поводу трагической смерти батюшки. (официальная версия – просто сгорел при пожаре усадьбы) В разговоре ненавязчиво подвёл к мысли, что теперь ему в его положении трудно будет найти себе невесту подходящего ему сословия, если только не возьмёт ущербную или совсем бедную, без приданого и наследства.
А за свою дочь, молодую и здоровую он даёт вполне приличное приданое деньгами, которые им, ой как, сейчас будут нужны. Да и знает он её с пелёнок, вместе, на глазах друг у друга, выросли. Да к тому же считай не крепостная, если смотреть по материнской линии, на то бумаги сохранились. Думаю, наш барин в память о дружбе с Вашим батюшкой и, беря во внимание Вашу ситуацию, даст невесте Вашей и моей дочери вольную.
Суворов испросил разрешения на следующий день приехать к Ермолаю, и обещал дать ответ. Прискакал верхом на коне, с четверть часа говорил с дочкой Ермолая. Подарил невесте кольцо своей матери, которое, видимо, возил всегда с собой как талисман. Молодые вышли в светлицу, и припали на колени, промолвив в один голос: «Отец! Благослови нас!»
Вольную для дочери Ермолая у управляющего имением, уполномоченного на это барской доверенностью, за небольшое подношение справили быстро.
Через неделю их обвенчали в Вязьме, и они уехали к новому месту службы. Это был последний раз, когда они видели Ермолая и его молодую жену, которая в следующем 1853 году родила сына – моего прадеда Пантелея Ермолаевича.
Забегая вперёд, скажу, что в тридцатилетнем возрасте, став самодостаточным семьянином, уже имевшим несколько детей, прадед встретился со своей сестрой по отцу (старшей дочерью Ермолая), которой уже было за пятьдесят. Суворова к тому времени осталась вдовой с двумя или тремя взрослыми детьми. Судя по дому и обстановке, жила она на дворянский лад, с прислугой, видать, не бедствовала. Брата своего за родственника не признала, всё время, намекая на то, что она вдова дворянина, а он (Пантелей Ермолаевич) кто? Какого рода и племени?
Это была последняя встреча представителя нашего рода с ответвившейся линией Суворовых, считавших себя дворянами. Все попытки до наших дней найти потомков по этой линии успехом не увенчались.
А что же случилось с прапрадедом? Поздней осенью 1852 года вёз он груженую чем-то тяжелым свою подводу. На размытой дождями глинистой дороге при подъёме на холм подвода пошла юзом и накренилась. Пытаясь вытолкнуть и выровнять подводу, прапрадед встал под накренившуюся сторону, но подвода с грузом опрокинулась, придавив его насмерть.
Даже если посчитать, что отцом он стал в ночь перед трагедией, все равно над сроками рождения младенца, если принять, что крестили вовремя, витают некоторые сомнения. И по этому факту существует ещё одна семейная легенда.
P.S. – Продолжение следует. См. «Мои мемуары. Часть вторая. Мой прадед Пантелей Ермолаемич».
http://proza.ru/2021/01/14/1528