Часть 1
Сзади него всё стало лёгким, кто-то подхватил его и поднял на высоту.
- А дальше сам,- кто-то сказал ему.
- А как же я буду без крыльев?
- Но их же и не должно быть у тебя?
Он уже падал к самой земле, отказываясь верить в свою погибель и рассматривая летящие вверх предметы и пейзажи, и одновременно - готовился к ней: вот-вот он разобьётся об эту пахнущую утренней росой траву! Мать будет на похоронах плакать, соседки скажут «да-а, - безотцовщина…», девчонки из класса и учитель литературы будут убиты горем: их любимчик-актёр из драмкружка разбился, упал с чердака. И зачем он туда полез?…
- Ему просто нравилось смотреть с высоты на землю, наблюдать за уменьшенными фигурками овечек, собачек, - скажет кто-то их них.
Особенно хорошенькими, игрушечными выглядели кошки – они ходили по зелёной траве медленно, и их приближение или удаление можно было спрогнозировать.
Внезапно на его лопатках заработали совсем лёгкие пропеллеры, тело стало тормозить к земле, и… Борька проснулся на полу чердака. Там, на «втором этаже», летом он любил засыпать на топчане, засмотревшись на яркое звёздное небо, а перед этим - приняв душ на огороде после того, как загонит коров в сарай. Пол на том чердаке устлан сухой травой, над топчаном на верёвках развешены светло-зелёные ароматные берёзовые веники для бани, что добавляло больше сладости снам.
И сон из детства он запомнит на всю жизнь – невероятное ощущение парения он сравнивал с непринуждённым плаванием: будто тёплый речной поток, бережно подхвативший тебя, несёт и несёт, ничему не мешая, и лишь лёгкий ветерок струится по всему твоему телу…
Но… Сейчас командир корабля Борис падал по-настоящему, и пропеллеры не собирались включаться на его лопатках. И на этот раз, скорее всего, случится беда, ведь он летел на одном двигателе. Начались сумерки, тучи были уже в стороне, а он неминуемо падал к земле и горячо сожалел, что больше не увидит этой красоты неба, грациозности животных, этой дали над зелёными или снежными полями, голосов его соседских мальчишек-драчунов из детства и красоты дочери и жены. В тесной кабине эти мысли проносились в голове Бориса в доли секунды, а он не верил, что ничего нельзя сделать с рулём высоты!
- Высота пять тысяч пятьсот, командир! – тревожно рапортовал штурман.
Борис слушал и одновременно страстно хотел понять причину потери высоты его, самого надёжного «Ту» и отказ правого двигателя его «номера 250». «Да, - с ужасом охватывал он за секунду свою жизнь, - правильно говорили инструкторы и учителя философии: жизнь лётчика состоит из моментов, которые в падении будут мелькать, как ускоренные кадры фильма, и насколько красивыми они будут – уж зависит от него самого. Какую жизнь построил и что для него – ценности».
...Училище, первый полёт… Он практически владеет лучшей специальностью на свете! Инструктор хвалил его за то, что он хорошо «чувствует» машину:
- Штурвал тянуть на себя - в крайнем случае, вот та-ак, да, мягче.
Ещё бы! Борька облазал и погладил перед этим весь самолёт, не раз прощупал все винтики и рычажки, «облизал» весь фюзеляж и закрылки. Ощущение во время полёта было абсолютной фантастикой: он смог поднять и рулить в воздухе такой огромной и красивой машиной, а до облаков можно было вообще дотянуться! Интересно, что бы сейчас сказал Леонид Дмитриевич, Надежда Алексеевна, ребята из кружка? Они были бы довольны, глядя на его полёт.
- Высота пять тысяч! - сказал правый лётчик, глянув на командира.
Ещё в седьмом классе учитель литературы организовал драмкружок и включил туда Борю. Леонида Дмитриевича привлекало в Борькиной внешности выражение лица, так подходящее для исполнения ролей драматических и грозных сказочных персонажей в пушкинских, чеховских, шекспировских пьесах. Его надбровная дуга была словно из времён кроманьонцев - весьма выпуклая, лоб хоть и скошен, но высокий, брови вразлёт, большие глаза широко открыты и обрамлены длинными ресницами. И вот тут-то показывается его нос. Довольно тонкий в анфас, из-за горбинки и длины в профиль он становился особенно зловеще-крючковатым в гриме Карабаса-Барабаса и Мефистофеля. Преображение Борьки всегда вызывало восторг публики. А он упивался этим состоянием – не только потому, что он стоит над всеми ними на сцене, но и потому, что все слушают и смотрят именно на него, следят именно за его движением глаз, за его жестами. Позднее Боря понял, что везде можно преображаться, просто - хорошо играя роль.
- Высота четыре восемьсот! Жилой массив далеко! – звучало в шлемофоне.
После спектакля все подходили с улыбками к нему и всматривались, чтобы убедиться, что видят, хоть и в гриме, их прежнего Борьку – нормального, ладно сложенного, высокого парня с очень выразительными, красивыми чертами лица. И его крупный нос стал самым что ни на есть французским, придающим такую солидность всему его облику.
Страсть к книгам, разбуженная этими занятиями в драмкружке и одобрением учителей и публики, была совсем не обычной для деревенской жизни, и его мама называла сына лентяем, любителем полежать с книгой и кошкой. Он зачитывался Ремарком, Хемингуэем, восхищался Хейли и Экзюпери. Его любопытство, репетиции ролей и наблюдательность расценивались как неуместное подглядывание или застревание на обидах большого фантазёра.
Постепенно разлад становился глубоким, и «конфликт отцов и детей» толкнул Борьку уехать после восьмого класса поступать в лётное училище, на пилота сельхоз-авиации. Он и материально стал бы независимым от матери и воплотил бы наяву ощущение того полёта из сна, в которое он погружался снова и снова.
Но когда на экзаменах он смотрел совсем на других учителей и не находил в их глазах восхищения собой, он учуял своим носом, что надо уезжать.
- Высота четыре пятьсот! Городок в стороне! – звучало в кабине фатальное: падение самолёта пусть и не носом, но в землю, где живут люди, ходят кошки и прыгают кузнечики, не должно увеличивать жертвы...
«Это молния - была белая вспышка справа по борту!» - думал Боря.
- Так ты что, боишься шасси ежом проколоть? – так иногда шутили техники в полку – из-за его трепетного отношения к животному и растительному миру. Эти цикады, поющие по вечерам, эти восхитительные цветы, которые он нарвал на рассвете и принёс жене в палатку, когда они проводили отпуск в горах, это забыть невозможно….
- Высота четыре триста, связи нет! – услышал он в следующую секунду то, что эхом пробежало по всей его антропометрии – от кончиков волос до мозга костей.
«Да слышу! – думал Борис. - Но где же, где этот проводок с рулем высоты отсоединился?.. Молния, похоже, прошлась, и по датчику связи». И он прощупывал правой рукой всё, притягивая изо всех сил левой на себя штурвал, осторожно как бы соединяя на панели все ближайшие лампочки с самой панелью! «Катапульта… Ею воспользоваться можно лишь в крайнем случае – уж очень ненадёжен этот вариант – были случаи!». Но Боря - командир экипажа и эскадрильи - понимал, что теряет время и что положение не спасти. Внизу были поля. Приняв тяжёлое решение, через секунду он отдал команду «приготовиться к катапультированию!».
Штурман ответил:
- К катапультированию готов!
Второй пилот и другие повторили за ним. Но им оставалось услышать ещё приказ командира корабля и потом нажать на кнопку…
- Высота четыре тысячи, командир, - звучало жуткое…
И сквозь невесомость во всём теле и эйфорию, вызываемую снижением, но в этой ситуации сопряжённую с чувством тяжести в ушах и болью в голове от смены давления, Борис в эти страшные предсмертные секунды думал о собственном спасении, о себе, но как жалко было ребят – классного штурмана, второго пилота, радиста! У них ведь - жёны, дети! Боже мой! Нет, нет! Делай же что-нибудь, Боря!». В любом случае, командир покидает самолёт последним…
- Три с половиной тысячи метров…
Он молчал, сердце его бешено колотилось. «Растягивая» секунды, он судорожно прощупывал панель с приблизительным местом проводков под ней, кнопку включения... Молниеносные мысли... Молния… Но они же поднялись из-за фронта на тысячу метров!
«Погоди, Боря. Т- так… Без паники…»,- вдруг сказал ему внутренний голос. И тут он вспомнил! Он вспомнил, как при разборе одного несчастного случая, опытный лётчик говорил, что командир корабля тянул руль на себя, в то время как в ручном режиме наоборот, его надо было отпустить!
- Высота три тысячи, командир!!! – штурман назвал критическую высоту!
Секунда и… Борис попробовал. Щелчок кнопки двигателя, ф-фы-ы-р! Машина покачнулась, потом взревела при отметке две с половиной тысячи метров от Земли. Борька, почувствовав колоссальную нагрузку на шейные позвонки, убедился, что все приборы засветились привычными огоньками, повёл самолёт ровно и отдал приказ:
- Отставить катапультирование!
- Есть! Есть отставить! – отвечали один за другим члены экипажа.
- Идём на посадку, сделаем два круга!
Экипаж облегчённо вздохнул, ощущая, что двигатель, отказавший на полторы минуты, запустился, и машина стала управляемой.
Диспетчер кричал во все наушники:
- Две сотни полсотый, ответьте, не слышу вас! Не слышу вас уже 90 секунд... Две сотни полсотый, не вижу вас на картинке, ответьте…. Вижу!!! Две сотни полсотый, выравнивайте и возвращайтесь, грозовой фронт. Грозовой фронт,
Две-сотни- полсотый! Курс на ВП полосу!
Борис держал руку на панели, пот застилал ему глаза, пульс выравнивался. Он смотрел на приборы и не верил своим глазам – всё работало!!! Он вспомнил того парня-отличника, с двумя красными дипломами, неплохого лётчика, второго пилота, который прямо в полёте тогда начал кричать:
- Смотрите, смотрите, этот прибор неправильно показывает! И этот! Что это? Все-все приборы отказали! Так мы падаем!!! Мы погибнем??????
Командир экипажа посмотрел на исправные приборы, на него, затем - на штурмана и понял, что произошло:
- Да, да, верно, возвращаемся, нет-нет, мы не упадём… Не бойся, крыло ведь не отказало! И двигатели, и шасси в порядке, - ответил он.
Борька впервые видел такую картину - пилот забился в кресло, накрыл голову руками и громко смеялся, одновременно рыдая.
На аэродроме их ждала «Скорая». Лётчик сошёл с ума прямо в полёте.
А сейчас, когда самолёт стал слушаться своего командира, Борис говорил сам с собой:
- Нет, я-то не сойду... Правда, тогда, на третьем году службы….
В тот год с ним однажды произошло что-то странное: во время полёта он услышал голос. Прямо над ухом ему кто-то сказал:
- Не бойся. Веди спокойно. Береги природу. Не убивай.
Тогда, с полётов он вернулся другим. Он стал гладить всех кошек, давать косточки всем дворнягам, хоть и до этого тоже спасал…
…После первого вступительного экзамена в военное лётное он посетил местный театр, смотрел спектакль «Таня» по пьесе Арбузова.. Конечно, он мысленно критиковал актёров, но в целом спектакль ему понравился, и он обратил внимание на девушку, сидящую в партере – где же он её видел? После спектакля, когда все вышли в фойе, он вдруг услышал мяуканье. Оказавшись на улице, Борис увидел, что котёнок застрял в простенке между афишей и стеной, и полез спасать несмышлёныша. К нему поспешили на помощь другие зрители, но больше всех переживала та девушка:
- Давайте так, я оттуда буду звать, а вы его с этой стороны толкайте, - предложила она.
- Хорошо, только осторожно, чтобы не повредить ему лапу.
Шёл дождь, мелькали фонари проезжающих машин, в воздухе витал запах её духов, чем-то напоминающий Борьке воздушно-водный поток из детства с ароматными травами. Наконец, мокрый котёнок был вызволен из плена, а оба спасителя, один из которых был весьма поцарапан, были удовлетворены
свершившимся. Дня через два на экзамене, среди вопросов, включавших философские и психологические, которые стали новшеством для лётных училищ того времени, Борис вдруг почувствовал какую-то родную обстановку и знакомый запах, а потом и вовсе услышал знакомый голос:
- Скажите, а вот если бы вы не полезли, вы бы так поцарапались?
Борька понял, что это вопрос о логике поведения лётчика, о самозащите. И задавала его та самая девушка, с которой он спасал котёнка! Только здесь он вспомнил, где её видел – это преподаватель училища, та девушка из партера! И только сейчас он рассмотрел её: это была не слишком молодая, миниатюрная женщина, с выразительными серо-зелёными глазами.
Позже Надежда Алексеевна надолго станет его кумиром и наставником в гуманитарных предметах.
- Проверить датчик выпуска шасси!
В каникулы он всегда ездил на родину, помочь матери.
В школьном театральном кружке стоял переполох: все ждали Борьку, а он опять где-то задерживался, спасал голубя, запутавшегося в сетях, которые сушил после рыбалки их сосед:
- Помнишь, как ты на речке стрекоз рассматривал, не давал мне их для наживки, всё хотел понять строение их крыльев? - спросил тот.
- Да, всё помню¬ - и червей, и кузнечиков!
После того, как голубь смог сначала идти, а потом и взлететь, Боря, переживая за удаляющуюся птицу, говорил ей вслед:
- Ну давай, давай, милый, лети, лети!
В школе смотрели на него с восхищением - и девчонки, и мальчишки, и учителя. Леонид Дмитриевич сказал, что в драмкружке замены ему пока не нашли.
- Но занятия наши тебе пригодятся в жизни! Удачи, Боря! – сказал
учитель.
И Боря смотрел на него, как на философа, литератора, режиссёра и психолога одновременно – настолько богатый опыт вложил в своего ученика сельский учитель литературы.
Воодушевлённый встречей с людьми, любившими его, Борис помогал матери и думал о том, что она очень сдала без него, о том, как коротка жизнь, как важно успеть сделать то, что будет памятью о тебе.
Позже во время полётов он слышал какие-то другие команды того необычного голоса – больше пожелания, и он заметил, что начал чувствовать слова, сказанные на расстоянии и даже видеть и предсказывать события. А жена говорила ему:
- Видно, ты подхватил на крыло какого-то ангела, он ведёт тебя, охраняет.
Красивое на больших высотах закатное солнце исчезало, а ближе к Земле уже стемнело, на небе показались звёзды. Он делал второй круг. Выпущено шасси. Возвращаясь на Землю, Борька думал о формировавших его ценностях: ещё в армии лекции содержали любовь к жизни и природе. Стенды с портретами знаменитых на весь мир космонавтов, а также фотографии собак, прилетевших из космоса, укрепляли его любовь к серебряным крыльям, страсть летать и, вместе с тем, ходить уверенно по Земле. Поступив в военное лётное, Боря в том уральском городке присматривался к людям, гуляя, замечал другие породы кошек, приседал на корточки и гладил их. Учителя-теоретики делали большую подготовительную работу, чтобы их подопечные всё воспринимали психологически легко и романтично, весело и непринуждённо.
Прививалась ответственность за технику, способность анализировать типы коварства действий противника. Любимым предметом уже в училище у Борьки была философия. А прыжки с парашютом делали его физически сильным, смелым, но не бесшабашным. Ведь однажды на тренировочном полёте без инструктора у них разбился курсант – хороший улыбчивый парень засмотрелся на облака и упал носом в землю, не успев катапультироваться. Борька понял: на его долю выпало погибнуть, чтобы нам сберечь себя, лучше понимать технику, чтобы не оставить после себя вот такую скорбь. И Боря думал, мог ли он быть на его месте? Нет, конечно! Он всё бы предусмотрел!
Там же, в уральском городе, в театре на пьесе Рощина «Валентин и Валентина» он встретил свою будущую жену. Боря, как всегда, сидел с краю, и ему было видно, как девушка впереди него слева с интересом смотрела спектакль. В профиль она была похожа на какую-то милую кошку, только не с зелёными, а с большими карими, блестящими глазами. В антракте и беседовать о спектакле с ней было интересно. А через три года, уже после назначения, в их офицерской семье родилась дочь.
…По службе Боря продвигался медленно – сказывалось лёгкое отношение ко всему, что было в училище подано прекрасными учителями. Знакомство с практическими офицерскими отношениями, с настоящей боевой техникой постепенно ожесточали и закаляли его. Переброски из гарнизона в гарнизон, друзья, общие праздники и горести всегда проходили под аккомпанемент крепких напитков. Психологическое напряжение росло из-за не слишком
жалуемой Борей роли подчинённого, ведь он мечтал командовать. И в итоге переучился и стал командиром эскадрильи.
...Он снижался. Вот и полоса. Касание...Сильный шум на сопротивлении воздуха. Прогон и….. наконец, стоп машина!
Да……………………. Жене Маргарите, которая всегда его понимала, он сегодня всё расскажет, а завтра - руководству… Но он не знал, как начать… Их чёрный кот Кузя, как всегда, будет сидеть у него на коленях, принимать поглаживания, слушать хозяина. Боря спас однажды в подъезде его мать - кошечку, жалобно мяукающую и лижущую свою сломанную заднюю лапку. Дома они с Маргаритой напоили её молоком, а на следующее утро Боря пошёл к обувщику. Оттуда он принёс кусок кожи, вырезал выкройку, проколол шилом дырочки и хомутной иглой с шёлковыми нитками сшил сапожок. Боря надел хомуток на ножку кошки и затянул сзади нитку:
- Ничего, заживёт, как на собаке!
Кошка сначала возмущалась, а потом привыкла к этому сапожку, гремела им, когда ходила по дому. Со временем кость срослась, и, прихрамывая, кошка смогла даже бегать, а позже принесла замечательного котёнка Кузю – чёрного, с белым «галстучком». Боря считал его талисманом их дома.
Дочь поиграет ему, в своих занятиях на фортепиано она подавала большие надежды. Музыку Борис любил и понимал. Но специальности выше и лучше лётчика он не хотел признавать.
Часть2
Первые три секунды после приземления, пока все отстёгивались и вертели головами, восстанавливая мышцы шеи и шейные позвонки, Боря анализировал, что же произошло с ним сегодня? Сколько весь экипаж пережил за эти 90 секунд полёта? Поскольку связь отключилась одновременно, незачем и называть это падением! Когда приборы связи были ещё включены, он спросил лётчиков:
- А здорово сегодня мы полетали, правда?
- Да-а-а-а! На 15 баллов, командир!
Справившись с перегрузкой, все пилоты покинули кабину. Когда шли молча и смотрели в бетон их родной взлётной полосы, Борис спросил их:
- Так что - диспетчерская служба могла не засечь все наши переговоры в эти полторы минуты?
- Да!!! – хором ответили лётчики.
- Так что же это было? Машина спасена, экипаж жив-здоров, посадили машину вовремя и в заданном квадрате, верно?
Остановившись, все переглянулись, оглядели - не воздух, а свою жизнь - и произнесли:
- Верно!
- Значит, никакого происшествия не было! – радостно отрезал Боря.
- Не было! – и все члены экипажа, счастливые, что сегодня были спасены благодаря командиру, отправились к своим семьям.
Вот и дом. Боря закурил сигарету. Смертельно уставший, он думал о психологических срывах лётчиков, о лётных происшествиях, жестоких смертях - лётчики падали, разбивались, умирали от отравлений на неумело организованных пикниках. Всё-таки, причины всех авиакатастроф - вовсе не в воздухе, а на Земле. Он вспомнил ту страшную аварию, когда после катапультирования у одного из лётчиков в воздухе при взрыве самолёта осколком пробило парашют. И он, сломав ногти в тщетной попытке развернуть стропы, врезался с креслом в землю на 50 сантиметров…Все остальные, включая командира, покинувшего машину последним, спаслись. Похороны того лётчика превратились в манифестацию всего военного городка, трагедия сплотила людей в понимании ценности жизни, сделала их участливее друг к другу.
Постепенно приходя в себя, он думал о том, как он доложит комполка о полёте. Взыскания не хотелось бы. И не будет, потому что ничьей вины нет!
Но на следующий день командование почему-то вызвало его на разбор
полётов! Значит, готовится наказание? Подходя к штабу полка, он подумал: «Тогда всё обошлось и сейчас обойдётся!» Он имел в виду случай в нейтральных водах, когда с белоснежной иностранной яхты класса «люкс» ему, лётчику-асу, отдыхающий показал кукиш. И Борька сверх-рёвом своего серебряного крыла сделал ему высокую волну, выйдя на второй круг пониже. После этого его вызывали в штаб, но все только поулыбались и слегка пожурили лётчика. А сегодня – странно, все настроены так недружелюбно!!!
«…По законам философии, ты можешь упасть только, нарушив равновесие. Да, я где-то потерял равновесие… Но – точно – не в полёте…Ну что ж, перевод в престижную область готов, квартиру на берегу озера у меня никто не отнимет, ладно, валяйте! Дочь уедет учиться…», - думал Боря, подходя к неуютным дверям комнаты штаба полка.
Но за что его собираются отчитывать?! Его, спасшего экипаж и технику?! Какое сокрытие информации и превышение полномочий?!
Ещё до того, как он открыл дверь, за которой собралось высокое начальство, он понял всё. Сидели инженеры, лётчики, радиоинженеры, испытатели, и все требовательно ждали ответа, почему он не сообщил о случившемся на Землю. И Боря, спокойно стоя перед ними, решил сказать:
- Вчера, в квадрате Х, на высоте 5500 в моей машине под бортовым номером 250 произошло прерывание работы руля высоты и правого двигателя, но через 1.5 минуты работа восстановилась. После полёта я принял решение как командир экипажа и Ком-Эска не сообщать о девяноста секундах сбоя, очевидно, - по причине попадания молнии в резко изменившихся погодных условиях. Все целы-невредимы.
«И на самом деле, не лётчик, а метео-служба должна ответить за неточное прогнозирование, и тогда и полёты не должны были состояться», - думал при этом Боря.
- И Вы не видели грозовой фронт?
- Я его облетел на 1000 метров выше, - пришлось сказать Боре.
- Это было сверх-нагрузкой для этой модели! Вы же рисковали. И весь экипаж мог стать вчера грузом-200, Вы это понимаете? Почему не сообщили? Были бы подготовлены скорые, пожарные, все службы, Вы понимаете?– спрашивали высокие начальники.
Борис посмотрел на них взглядом из детства, из театрального кружка, где он убедился, что взглядом может заставить человека замолчать. В его особом, гипнотическом взгляде, звенело:
«А разве вы не рисковали недавно, показывая новую технику, в рамках договора о разоружении, лётчикам из вражеской или весьма прохладной страны? Они всё сфотографировали в его кабине. Детально! И снаружи самолёта. Это было неслыханным риском – показывать секретное оружие страны. Кто и зачем приказал это делать?»
Все молчали. Наконец, потрясённый несправедливостью, он вышел в коридор и увидел своих подчинённых. Лётчики и техники эскадрильи бросились к нему со словами поддержки:
- Мы с Вами, командир! Ну как там? Что они хотят? Ведь все целы и самолёт - тоже! Спасибо, Борис Васильевич! Держитесь!
И по одному они заходили отвечать на вопросы.
В это время на лавочке для курящих мяукнула кошка, Борис погладил её:
-Ну что, дружище, на твоё место нужен другой лётчик, а тебя можно «подвинуть»?
В его планах сейчас - написать теорию спасения и предотвращения лётных происшествий.
Он решил взять кошку домой. Маргарита сказала:
- Мы же уезжаем, зачем ещё один кот?
- Это не кот, а кошка, будет подругой нашему. Мне предложили инспектором поработать. Девять месяцев. Как раз буду собирать материал.
Борис был отравлен этим событием. Он ведь первоклассный лётчик! Его сейчас спасала только одна мысль - написать методику предотвращения. Но друзья, соседи, однополчане, навещавшие его после того случая и желавшие помочь в его драматической ситуации, устраивали посиделки в гараже за коньяком. Но ничего не помогало. Боря стал жалеть и приносить домой котов. И когда все соседи вышли их провожать, на большой машине уезжала большая семья – Боря, Маргарита, их дочь и 4 разнокалиберных кота.
На новом месте написание труда всей его жизни пошло далеко не сразу. Боря жалел и приносил то котят, то кошек и поначалу видел одобрение в глазах жены и дочери. Но когда количество кошек перевалило за десяток, Маргарита стала возмущаться. Потом она сама стала помогать мужу в ухаживании за приблудшими котами. В квартире был устроен настоящий временный лазарет, т.к. часть котов жила дома, а другая большая часть приходила лишь «на завтрак». Гости могли в квартире наткнуться на совсем неожиданные вещи: например, на раненого голубя в туалете на полу, усыпанном кукурузными зёрнами.
- Да мы хотим подкормить его, и если заживёт крыло, то полетит, если нет – дадим на ужин коту - приболевшему, - отвечал со смехом Боря.
Кошкам разрешалось всё: бегать, шастать по столам и прыгать на колени для поглаживания. Маргарита ухаживала за ними, стараясь поддерживать мужа. И она полностью разделила его судьбу! Его исписанные страницы она редактировала и была счастлива, что он больше не летает и не рискует жизнью.
Однако от него крайне редко можно было услышать счастливую интонацию. Только когда собирались все однополчане, он сыпал, как всегда, шутками и вокруг него было кольцо поклонников. Но побывав раз в год в родной шкуре восхищения лётчиками-сослуживцами, он ждал одобрения и дома. И однажды он услышал новую песню о лётчиках и был поражён её красоте и ненавязчивости звучания. Он понял, что то же самое удовольствие он испытывал в детстве от звуков - от довольных голосов мычащих коров и овец, вернувшихся с пастбищ. Вот что главное - звуки! И он, как будто впервые, увидел ободранные кошками углы мебели, посмотрел на постаревшую, но всё ещё красивую Маргариту и понял: музыка! Оказывается, именно звуки занимали всё его существо: успокаивающие звуки самолёта ли, песни ли, которые пели вдали деревенские девушки, речь ли учителя литературы со стихами Лермонтова, Северянина, Блока - всё было журчанием ручейков, опиумом для его ушей.
И когда он увидел, что жена стала уставать от кошачьих концертов, и их поголовье достигло 17-ти, он вдруг понял, что надо переносить всё это стадо на улицу.
Произошло это ещё и потому, что приехавшая с учёбы из консерватории дочь сыграла родителям несколько негромких прекрасных произведений. Поначалу он осоловел от этих вибраций гармонии классики, а потом сказал:
- У меня ощущение, что эти звуки подхватили меня и понесли вверх. И я чувствую, что прихожу в себя, возвращаюсь!
Именно сейчас, когда дочь играла Баха, под воздействием этой гармоничности звуков в голове у Бориса стали мерцать один за другим всполохи счастья, сравнимые с омоложением. Его озаряли мысли о своей значимости и странном сочувствии животным в течение многих лет. И звуковые вибрации поставили его мысли на место.
Музыка возродила самого лётчика и его страстное желание продолжить писать. И теперь свод правил о психологическом состоянии лётчика начал превращаться в настоящую книгу о безопасности полётов…
Постепенно зверинец рассосался... Вздохнули все – и Маргарита, и соседи, и дворовые коты, дравшиеся из зависти к зажиточной жизни с Борькиными котами.
Вместо них в квартиру после ремонта въехало красивое, с мягким звуком пианино, на котором их дочь играла бетховенские сонаты, шопеновские ноктюрны. Рахманиновым Боря был впечатлён потому, что он не предал своего дела и даже на чужбине продолжал помогать родине денежными средствами для армии, организуя один за другим концерты.
Он слушал и песни о лётчиках, и иногда закрыв глаза, видел прекрасные картины – степную даль, тёплые поля жёлтой пшеницы, прохладные весенние ручьи с талой водой.
Говорят, покинув этот свет, люди возвращаются в образе какого-нибудь животного. Кто знает, а может Борькино спасение душ и помогло спастись экипажу? Конечно, помогали в лётной практике Борису и его природные качества - артистизм, талант гипнотизёра. Однако, всё-таки, спасение командиром своего корабля и экипажа было проявлением его высочайшего профессионализма. Ведь только истинный специалист в течение 90 секунд полёта может собраться и вернуть к жизни любимую модель самолёта Ту! Пожалуй, ясно одно: любой лётчик просто одержим небом.
И поэтому лётчикам прощается всё: услышанное об их жизни никогда не превращается в слухи, о лётчиках никто не сплетничает. Борис подытоживал накопленный в авиации опыт для книги. О нём как авторе новой методики предотвращения лётных происшествий пожелали написать очерк. Репортёр спрашивал его о службе. Возник вопрос и об инопланетянах - встречал ли он их в лётной практике.
Борис ответил:
- Да, был один случай контакта. Я не видел, но явно ощутил их присутствие и воздействие на меня. Сначала из кабины я увидел справа белую вспышку, затем - некое подобие сигары… Было странное оцепенение… Выход из строя жизненно важных приборов… И потом вдруг - озарение подсказкой и полное восстановление работы самолёта.
- И сколько времени длился Ваш контакт? - спросил корреспондент.
- Около полутора минут, как потом показали датчики в воздухе и на Земле.
- А 90 секунд – это много или мало?