Я окончил юридический факультет, а во внефакультетской высшей школе изучал библиотечное и архивное дело. Ковыряться в архиве – моя страсть. Поэтому после окончания университета устроился работать в Центральный архив. Там-то я и познакомился с потешным старичком, к которому все обращались не иначе как "господин Рабинович".
Родители господина Рабиновича эмигрировали в Израиль задолго до провозглашения Декларации Независимости. Господин Рабинович выглядел лет на восемьдесят или чуть больше. Узнав, что я выходец из России, он разговаривал со мной только по-русски. Говорил господин Рабинович совершенно без акцента, медленно, смакуя каждое, произносимое им, русское слово…
Себя господин Рабинович называл не иначе как "Архивариус".
Он был мал ростом и к тому же круто гнул спину… Он редко смотрел на собеседника, но, когда решался взглянуть на него, казалось, что смотрит как бы из-под спины.
Господин Рабинович носил коричневый берет, из-под которого струились длинные, редкие, совершенно белые волосы… Приходя на работу, он переобувался в матерчатые высокие тапочки с молнией посередине и надевал утеплённую цветастую жилетку, застёгивая её на все пуговицы, которая к вечеру покрывалась вековой пылью, но к утру она вновь была чиста… Я подозревал, что таких жилеток у него несметное множество. Кроме неизменных атрибутов: берета, тапочек и цветастой жилетки, был ещё один – ярко-красная бабочка.
На протяжении нескольких месяцев господин Рабинович присматривался ко мне… Я это чувствовал всеми фибрами души, натыкаясь то и дело на его изподспинный взгляд…
В один из дней начальник архива сказал мне, чтобы перебирался со своим столом в кабинет господина Рабиновича. Я пытался возразить, на что начальник уничтожающе измерил меня взглядом…
Мой стол стоял напротив стола господина Рабиновича, что позволило мне рассмотреть его лицо: узкие губы, тонкий нос с горбинкой, тщательно выбритая бледная кожа без единой морщинки, без обвислости; неглубокие морщинки были только в уголках глаз и на лбу… "Исправить!" – сыронизировал я… Господин Рабинович иногда улыбался и тогда на его щеках появлялись ямочки… Ершистые брови нависали над глазами цвета утреннего безоблачно–голубого неба… Обычно с возрастом пелена многолетия затуманивает взор…, но эта участь минула господина Рабиновича… Его взгляд сохранил чистоту и молодость.
Первое время я не понимал, зачем господин Рабинович упросил начальника архива пересадить меня в его кабинет - каждый из нас занимался своей работой… Но спустя какое-то время господин Рабинович подсел ко мне…
- Я бы хотел поговорить с вами, молодой человек, - господин Рабинович говорил, не утруждая себя немного распрямить спину, чтобы заглянуть мне в глаза. – Вы считаете, что работа в архиве, встреча со мной - дело случая… Всегда есть причина случайного события и, как только узнаешь её, слово "случайность" становится неуместным. Случайность – это результат нашего невежества, незнания, слабой осведомлённости, отсутствия информации… Я, молодой человек, попытаюсь доказать, что ваше пребывание здесь вовсе не дело случая. – господин Рабинович наконец-то соизволил на меня посмотреть и, столкнувшись с моим нетерпением вернуться к прерванной работе, криво ухмыльнулся и продолжил: - Вам придётся потерпеть и дослушать меня… Клан Архивариусов существует много веков. Он зародился в то время, когда человек научился писать и какой-то чудак решил сохранить человеческие мысли, человеческие деяния, выраженные в письме. Создатель осознал важность сохранения истории для её последующего изучения и, опираясь на эти знания, творения будущего… Он счёл нужным создать Клан, наградив его членов ограниченным бессмертием. В какой-то момент память Архивариуса даёт знать, что пора начинать искать приемника, чтобы не допустить её переполнения, а поиск дело трудное: ведь объём памяти приемника должен вместить знания прошлого и должно остаться много места для будущего накопления… - господин Рабинович посмотрел на меня взглядом, в котором было столько тепла… - Я благодарен Создателю за то, что Он выбрал меня для осуществления столь благородного дела, и направил тебя ко мне в тот момент, когда моя многовековая жизнь превратилась в неимоверную тягость…
Я в растерянности смотрел на господина Рабиновича, осознавая, что этот выбор не его и не мой…
Господин Рабинович положил обе руки мне на голову…
Когда пришёл в себя, я по-прежнему сидел за своим столом, а господин Рабинович за своим… Его спина чудесным образом выпрямилась, что позволило ему без труда смотреть глаза в глаза… И выглядел он гораздо моложе…
- Теперь ты Архивариус, - сказал господин Рабинович, - но и я на какое-то время останусь Архивариусом, чтобы научить тебя пользоваться полученными знаниями… Времени у меня мало, так что начнём прямо сейчас. Мы попробуем разобраться в случае, который произошёл с твоим отцом в детстве и связан с настоящим… - он сделал паузу и продолжил монотонным голосом: - Ему было восемь лет. В тот день он остался дома… Заболел… Присматривала за ним старшая сестра… Она куда-то вышла и на некоторое время он остался один… Лежать было скучно, и мальчик подошёл к окну… За окном была весна… Первые солнечные дни… Снег растаял, превратившись в слякотную жижу, покрывающая тротуары, мощёную дорогу, по которой изредка, грохоча, проезжали телеги на конской тяге, проносились остроносые "полуторки", фыркая мотором, из-под колёс которых взлетали слякотные брызги и, чмокая, воссоединялись с общей массой… Он считал прохожих, которые проходили, расплёскивая слякоть, на его стороне улицы и на противоположной. Ему хотелось, чтобы на его стороне было больше прохожих… Тогда он выиграет…
В какой-то момент почувствовал, что растворяюсь в словах господина Рабиновича и погружаюсь в начало шестидесятых годов прошлого века, сливаясь с мальчиком, стоящим у окна и считающим прохожих…
Моя сторона проигрывала и это меня злило…
К дому напротив, в котором жил прокурор, подъехала жёлтая, забрызганная слякотью, "Победа" и моё внимание переключилось на неё. Водительская дверца открылась и из машины вышел высокий мужчина в чёрном пальто, в кожаной шапке-ушанке с завязанными ушками наверху, в сапогах…
Когда он оглядывал улицу, на мгновение время замерло, словно давая мне возможность рассмотреть его лицо: оно было морщинистое, покрытое седой небритостью, маленькие чёрные глаза и длинный, глубокий шрам на левой щеке…
Оглядевшись, подошёл к двери дома, постучал и, когда дверь открылась, резко шагнул внутрь…
Я иногда стучал в дверь этого дома… Мы жили не богато и часто случалось, что нам не хватало денег до получки. Мама посылала меня к соседям с просьбой одолжить три рубля или пять… Трудно отказать маленькому мальчику, стоящему на пороге, потупив взгляд, съёжившись, словно всё его тельце извиняется за создавшуюся ситуацию… Я не помню, чтобы когда-нибудь мне говорили: "Проходи в дом", я всегда оставался на пороге в ожидании денег… Но с какой радостью я приносил их маме. Когда родители получали зарплату, я тут же относил долг и, отдавая его, гордо смотрел соседям в глаза… По этой же причине я и стучал в дверь прокурорского дома. Дверь мне всегда открывала жена прокурора, которую мама называла "прокурорша"…
Я ещё стоял у окна, когда он вышел. Низко наклонив голову, он подбежал к машине, сел… Машина издала злобный рык, выбросила струю чёрного дыма и сорвалась с места…
Видно, дверь была прикрыта не плотно, потому что порыв ветра отворил её…
Я ждал, пока кто-нибудь закроет дверь…
"Наверное, - подумал я, - они не знают, что она открыта?".
Я быстро оделся и выбежал из дома.
- А у вас дверь открыта! – крикнул я, подойдя к двери.
Никто не отозвался и тогда я зашёл…
Посередине комнаты на ковре в луже крови, залившей узор, лежал прокурор…
- А у вас дверь открыта… - шептал я, глядя широко открытыми, испуганными глазами на безжизненное тело.
- Мальчик!.. Мальчик!.. Зови на помощь… Поспеши… - шептала прокурорша, как-то неуклюже сидящая в кресле.
- Помогите! Помогите!.. – кричал я больным голосом, выбежав из дома. – Там… Там…
Вскоре приехала бригада скорой помощи и милиция, а я ушёл домой продолжать болеть. Спустя какое-то время к нам зашёл врач и сказал, что я молодец и если бы не моё любопытство, женщина умерла бы от потери крови, а потом пришёл милиционер, которому я рассказал всё, что видел… Когда милиционер спросил меня помню ли я лицо мужчины, я уверенно ответил, что нет. И это было правдой… Я рассмотрел его лицо со шрамом только сейчас, вселившись в тело мальчика-отца…
- Ты обратил внимание на вывеску, висевшую на прокурорском доме? – услышал я голос господина Рабиновича.
- Да, - ответил я, - Улица Гимназическая, дом 28.
- Отлично. Город, в котором жила семья твоего отца, ты знаешь, адрес дома, в котором произошло убийство, год… Начни раскрывать его с информации о семье прокурора.
- Но как…
- Сделай мысленный запрос и к тебе польётся информация… - господин Рабинович сделал паузу. – На нашей планете много Архивариусов и все информационно связаны друг с другом. Их знания начинаются с создания первого архива и будут пополнятся до последнего файла, погружённого в архивную память компьютера… А дальше… Кто знает, как будет архивироваться информация…
И я сделал мысленный запрос, на который тут же получил ответ, что в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году в городе Житомире в доме по улице Гимназическая, дом двадцать восемь проживали: Нечипоренко Дмитрий Остапович с женой Нечипоренко Натальей Никаноровной (Загоруйко – до замужества) …
Нечипоренко Дмитрий Остапович – заместитель прокурора области.
Нечипоренко Наталья Никаноровна – домохозяйка.
Что-то подсказывало начать с "прокурорши"…, и я вновь сделал запрос.
Из документов явствовало, что Наталья Никаноровна Загоруйко была дочерью известного петербуржского ювелира Никанора Демьяновича Загоруйко, который, по данным царской охранки, не брезговал и скупкой краденных алмазов. По слухам, он владел розовым алмазом весом сто шестьдесят шесть карат… И по тем же слухам, как-то цыганка, гадавшая ему по руке, сказала, что алмаз, которым он владеет, особенный: его нельзя разрезать на части, потому что, если разрезать, эти части будут стремиться воссоединиться и жизнь обладателя большей его части посвятится этой цели… И воссоединившись, алмаз упокоится в землях Индонезии, где был найден.
В Санкт-Петербурге не было ни одной ювелирной мастерской, которая подвергалась ограблениям такое количество раз, как мастерская Никанора Демьяновича Загоруйко. В конце тысяча девятьсот четырнадцатого года семья Никанора Демьяновича неожиданно покидает Санкт-Петербург и теряется на необъятных просторах Российской империи.
Только в тысяча девятьсот семнадцатом году промелькнула информация, что в городе Житомире перед тем, как сбежать за границу, были ограблены и зверски убиты Никанор Демьянович Загоруйко и его жена… И опять слушок…, якобы Никанор Демьянович разделил розовый алмаз на две части между детьми от второго брака: меньшую дал дочери Наталье восьми лет, а большую – сыну Петру тринадцати лет…
- Пётр Никанорович Загоруйко, - прошептал я…
Замелькали фотографии: младенец Пётр на руках у матери; первые шаги Петра от мамы к папе; маленькие, смеющиеся, держащиеся за руки, Пётр и Наталья с родителями на прогулке; детдом, детдом…, общие фотографии детдомовцев, на которых Пётр отыскивается с трудом; тюремные фотографии Петра в профиль и анфас с глубоким шрамом, перечеркнувшим его симпатичное лицо…
— Это он, - вновь шепчу я.
Господин Рабинович понимающе кивает головой.
Август тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. В Индонезии на острове Калимантан в деревушке Банжар экскаваторщик Хаджи Шукри нашёл человеческий скелет, в руке которого был зажат розовый алмаз весом сто шестьдесят шесть карат. Было установлено, что скелет человека европеоидной расы, приблизительный возраст плюс-минус шестьдесят лет…
— Вот тебе и предсказание цыганки, - проговорил господин Рабинович.
Я продолжал мысленно листать архивные документы…
При огранке алмаз распилили на несколько частей. Самую большую часть алмаза превратили в бриллиант весом 50,53 карата и назвали Трисакти, что в переводе с индонезийского означает "три принципа", - в честь лозунга компартии Индонезии "Национализм. Религия. Коммунизм".
Пока шла огранка алмаза, в стране произошла попытка государственного переворота и власть в стране сменилась. Большинство членов коммунистической партии были расстреляны, а камень в итоге утерян…
Потом последовало долгое информационное молчание "паутины Архивариусов" и, когда я уже готов был отключиться, появилась SMS из публичного облака какого-то провайдера. В нём упоминались Трисакти и фамилия Загоруйко.
- Твоё терпение вознаграждено, - сказал господин Рабинович. В его голосе чувствовалось удовлетворение.
- Связь алмаза и семьи Загоруйко очевидна, - проговорил я, продолжая рыться в информационном пространстве.
Каким-то чудесным образом бриллиант Трисакти нашёл Загоруйко… Его зовут Николай Фёдорович… Внук Петра… Вспышка нового сообщения…
- Вчера он прибыл в Израиль, - горячо проговорил я.
- Странно было бы, - сказал господин Рабинович, - если бы упоминание столь знаменитого бриллианта не было бы связано с Израилем, – впервые я видел его улыбающимся. – Наверняка он нашёл здесь свои осколки.
- Надо кому-то рассказать…
- Часто обращаются к нам, Архивариусам, для оказания помощи…, и мы её оказываем. Часто мы оказываем помощь по своей инициативе… Но бывают случаи, когда не можем, да и нет смысла, влиять на происходящее… Как в случае с алмазом. Потому что не в нашей власти приостановить процесс воссоединения камня… Это из разряда чудес. Так дай чуду свершиться и упокоится ему на острове Калимантан или Борнео, как ещё его называют.
Господин Рабинович встал из-за стола. Его коричневый берет сполз набок, цветастая жилетка была расстёгнута, а красная бабочка, освободив шею, безвольно на ней висела. От его изогнутой спины не осталось и следа. Словно пружина он выпрямился, сбросив с себя многовековую ношу.
- Клан Архивариусов принял тебя, - сказал господин Рабинович, направляясь к двери, - и, заодно, принял мою отставку.
Он улыбнулся, подмигнул и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.
Ещё долго я слышал, доносившиеся из-за двери, удивлённые голоса сослуживцев и ждал, когда же их любопытство возьмёт верх и их представитель войдёт в кабинет господина Рабиновича… в бывший кабинет господина Рабиновича.
"Я – Архивариус, ограниченно бессмертный…, - думал я, — Это хорошо или плохо?..".