Жалкая смерть великого мечтателя

Алекс Нефедов
Потомок Рюриковичей, князь, блестящий офицер, путешественник и учёный-географ, автор солидных монографий, приближённый государя и революционер, «дедушка русской анархии», сумевший бежать из Петропавловской крепости, политэмигрант, угодивший за убеждения во французскую тюрьму, претендент на министерский пост во Временном правительстве, «наставник» самого Ленина – такой жизненный путь прошёл этот неординарный человек, чтобы завершить его ровно сто лет назад при лучине в заледеневшем доме, где не было даже горбушки чёрного хлеба.

От географии до анархии
Теперь имя Кропоткина носят города, посёлки и улицы, станция столичного метрополитена, горные вершины и вулканы, в 2004 году в подмосковном городе Дмитрове ему был установлен памятник работы скульптора Александра Рукавишникова. Пророков своего Отечества мы любим чаще всего уже после их ухода в мир иной…
Потомственный военный, выпускник Пажеского корпуса, князь Пётр Алексеевич Кропоткин (1842 – 1921) выбрал свой, не характерный для людей его высокого происхождения, путь. Военную карьеру он начал не в гвардейском полку, а в Амурском казачьем войске. В Сибири  организовал несколько экспедиций по Северной Маньчжурии и Саянам, выдвинул новые идеи об орографии и геологии Сибири, сделал открытия в вулканологии. В возрасте всего лишь 24 лет стал членом Императорского русского географического общества, принимал участие в научных экспедициях, работающих в Швеции и Финляндии. Им было предсказано существование Земли Франца Иосифа и разработана теория материкового оледенения. Но в 1870-е годы географа и основоположника геологии четвертичного периода развития Земли увлекли идеи новой науки – социологии, в которой он также немало преуспел.  А вскоре произошёл и вовсе неожиданный «вираж судьбы». Его поездка в Швейцарию в 1872 году, а конкретно – в Юрскую федерацию часовщиков-анархистов, радикально изменила жизненные приоритеты естествоиспытателя, увлекшегося революционными идеями. Впоследствии князь писал: «Сознание полного равенства всех членов федерации, независимость суждений и способов выражения их, которые я замечал среди этих рабочих, а также их беззаветная преданность общему делу ещё сильнее того подкупали мои чувства. И когда, проживши неделю среди часовщиков, я уезжал из гор, мой взгляд на социализм уже окончательно установился. Я стал анархистом».

«Мать порядка»
В советские годы у рядового обывателя анархизм ассоциировался с киношным образом полупьяных матросов, чёрные бушлаты которых были обмотаны пулемётными лентами и увешаны ручными гранатами, с мутным взглядом батьки Махно, поигрывающим маузером и тачанками с максималистской надписью на борту: «Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют». Анархистских идей придерживались и такие известные деятели революции как Григорий Котовский и Анатолий Железняков, писатель Дмитрий Фурманов. Забегая вперёд, справедливости ради отметим - Нестор Махно в своей борьбе с врагами не чурался изучения теоретических основ анархизма. В 1918 году он даже встречался в Москве с признанным авторитетом – «дедушкой русской анархической мысли» Петром Кропоткиным и по некоторым сведениям материально поддерживал кумира и его семью вплоть до своего бегства по окончании Гражданской войны за кордон.
Для самого Петра Алексеевича анархия представлялась сложной системой взглядов. Она выражала отношение князя-революционера к существующим формам общества и его устройству после всенепременного свержения монархии. «Анархия, - объясняет он в своих знаменитых «Записках революционера» , - нечто большее, чем простой способ действия или чем идеал свободного общества. Она представляет собой, кроме того, философию как природы, так и общества». По убеждениям Кропоткина, государство, как властная структура, было источником и сосредоточением политического и социального зла. Для него социальная революция и государственность - вещи несовместимые, поскольку государство в его понимании – сила консервативная. Одновременно он утверждал, что человек, свободный от государства, не может (и не должен) быть свободным от общества, которое должно развиваться по законам свободного создания коммун. Некоторые современники назвали его «великим мечтателем», стремящимся сделать хоть что-то ради того, чтобы увидеть Россию счастливой, богатой и процветающей. Он предлагал для достижения такой цели свой, быть может, во многом утопический, путь. Но нашлись вожди, которые повели страну по другому пути. К чему всё это привело – отдельная история.

Узник и странник
Он умел сочетать невозможное: научную и литературную деятельность, одновременно развивать революционные теории и вести подпольную пропагандистскую работу. Итогом стал арест и заключение в 1874 году в казематы Петропавловской крепости. Спустя два года он совершил дерзкий побег из тюремного госпиталя, а  затем с помощью друзей укрылся за границей. Но и в эмиграции ниспровергатель устоявшихся догм продолжал научную и революционную деятельность. В 1881 году его выслали в Швейцарию, а в 1883 году на Лионском процессе анархистов, с которыми власти связывали ряд террористических актов, Кропоткин был приговорён к пятилетнему заключению. Лишь спустя три года в результате протестов общественности князя выпустили из французской тюрьмы Клерво.
Перебравшись в Англию, Кропоткин  становится хранителем фонда помощи русским эмигрантам. Именно здесь он развивает свои идеи в области геологии и географии, социологии и кооперации, анархизма и социализма, пишет научные труды и знаменитые мемуары, известные у нас как «Записки революционера». В 1893 году Петра Алексеевича избирают членом Британской научной ассоциации. Уже седовласым семидесятипятилетним старцем, признанным в Европе учёным, он на пике Февральской революции вернулся в Россию. На предложение войти министром в состав сформированного Александром Керенским правительства ответил уклончиво, пророчески заметив, что «…Россию ещё ждут великие жертвы». В августе 1917 года он переехал из Петрограда в Москву. Здесь он выступил на Государственном совещании с призывом к социальному миру, за что был обвинён максималистами в предательстве идей анархии. Октябрьский переворот князь назвал «гибелью революции». Хотя он сочувствовал большевикам, но их действия не одобрял и неоднократно писал Ленину обличающие письма.
 
В полифемском царстве
Что было дальше? Лучше всего об этом по горячим следам поведал ставший впоследствии лауреатом Нобелевской премии выдающийся русский писатель-классик Иван Бунин. Дадим ему слово.
«Весной семнадцатого года я видел князя Кропоткина, столь ужасно погибшего в полифемском царстве Ленина. Кропоткин принадлежал к знатной русской аристократии, в молодые годы был одним из наиболее приближенных к императору Александру Второму, затем бежал в Англию, где и прожил до русской Февральской революции, до весны 1917 года. Вот тогда я и познакомился с ним в Москве и весьма был тронут и удивлен при этом знакомстве: человек столь знаменитый на всю Европу - знаменитый теоретик анархизма и автор «Записок революционера», знаменитый еще и как географ, путешественник и исследователь Восточной Сибири и полярных областей, - оказался маленьким старичком с розовым румянцем на щеках, с легкими, как пух, остатками белых волос, живым и каким-то совершенно очаровательным, младенчески наивным, милым в разговоре, в обращении. Живые, ясные глаза, добрый, доверчивый взгляд, быстрая и мягкая великосветская речь – и это трогательное младенчество…
Он окружен был тогда всеобщим почетом и всяческими заботами о нем, он, революционер, хотя и весьма мирный, возвратившийся на родину после стольких лет разлуки с ней, был тогда гордостью Февральской революции, наконец-то «освободившей Россию от царизма», его поселили в чьем-то, уже не помню в чьем именно, барском особняке на одной из лучших улиц в дворянской части Москвы. В конце этого года шли собрания на этой квартире Кропоткина «для обсуждения вопроса о создании Лиги Федералистов». Конец этого года - что уже было тогда в России? А вот русские интеллигенты собирались и создавали какую-то «Лигу» в том кровавом, сумасшедшем доме, в который уже превратилась тогда вся Россия.
В марте 1918 года большевики выгнали его из особняка, реквизировали особняк для своих нужд. Кропоткин покорно перебрался на какую-то другую квартиру – и стал добиваться свидания с Лениным: в пренаивнейшей надежде заставить его раскаяться в том чудовищном терроре, который уже тогда шел в России, и, наконец, добился свидания. Он почему-то оказался «в добрых отношениях» с одним из приближенных Ленина, с Бонч-Бруевичем, и вот у него и состоялось в Кремле это свидание. Совершенно непонятно: как мог Кропоткин быть «в добрых отношениях» с этим редким даже среди большевиков, негодяем? Оказывается, все-таки был. И мало того: пытался повернуть деяния Ленина «на путь гуманности». А, потерпев неудачу, «разочаровался» в Ленине и говорил о своем свидании с ним, разводя руками: «Я понял, что убеждать этого человека в чем бы то ни было совершенно напрасно! Я упрекал его, что он, за покушение на него, допустил убить две с половиной тысячи невинных людей. Но оказалось, что это не произвело на него никакого впечатления…».
А затем, когда большевики согнали князя анархиста и с другой квартиры, «оказалось», что надо переселяться из Москвы в уездный город Дмитров, а там существовать в столь пещерных условиях, какие и не снились никакому анархисту. Там Кропоткин и кончил свои дни, пережив истинно миллион терзаний: муки от голода, муки от цинги, муки от холода, муки за старую княгиню, изнемогавшую в непрерывных заботах и хлопотах о куске гнилого хлеба… Старый, маленький, несчастный князь мечтал раздобыть себе валенки. Но так и не раздобыл, - только напрасно истратил несколько месяцев, - месяцев! – на получение ордера на эти валенки. А вечера он проводил при свете лучины, дописывая свое посмертное произведение «Об этике»…
Можно ли придумать что-нибудь страшнее? Чуть не вся жизнь была ухлопана на революционные мечты, на грезы об анархическом рае, - это среди нас-то, существ, еще не совсем твердо научившихся ходить на задних лапах! - и кончилось смертью в холоде, в голоде, при дымной лучине, среди наконец-то осуществившейся революции, над рукописью о человеческой этике…».

Путь в вечность
Кропоткин скончался 8 февраля 1921 года в холодной постели в доме, стоящем и по сей день в самом центре города Дмитрова. Через два дня на специально отправленном из Москвы поезде, для локомотива которого едва нашли нужное количество угля, гроб с революционером доставили в столицу. Великого мечтателя похоронили на Новодевичьем кладбище. В последний путь его провожали все – и большевики, и эсеры, и анархисты. А супруга, с которой он прожил более сорока лет в странном «анархистском» браке – без венчания и на принципах полного равноправия в виде трёхлетнего договора, который перезаключался супругами 14 раз, осталась жить в Дмитрове. Вдова - Софья Григорьевна Ананьева-Рабинович (1856 – 1941) сумела сохранить уникальный архив, даже обстановку кабинета и спальни, простыни и наволочки кровати, да и саму железную кровать, на которой начался путь в вечность этого неординарного человека. Всё это вы можете увидеть и теперь – мемориальный музей П.А.Кропоткина - ныне филиал Музея-заповедника «Дмитровский кремль».
Полная версия лонгрида - в журнале "Чудеса и приключения" №2/2021