Корвет занял место на орбите спутника Риксиды Царгуса. Конечно, радары на планете нас уже засекли, но их ракеты до Царгуса не долетают, противник уповает на свою «Кобру», что она не позволит нам проскочить на планету. Пройдя последние инструкции, личный состав ОВОДа занял свои места в кабоньерке, и пилоты отстыковали ее от корабля.
Царгус стал уменьшаться, сначала до размера футбольного мяча, потом теннисного, а Риксида – наоборот увеличиваться. Вот уже зеленый шар под нами в окружении множества сверкающих шариков-спутников «Кобры» не помещается в иллюминаторе. Потом, словно алые стяги, в иллюминаторах начинают трепетать языки огня. Значит, вошли в атмосферу. Резкий удар снизу и тут же другой, столь же сильный – сбоку. Грохот взрыва где-то в стороне, еще один удар. Вой сирены, мигающий красный свет, крики пилотов. Что случилось? Нештатная ситуация? Мы сбиты? Сильная перегрузка вдавливает в сиденье. Темнеет в глазах, сознание уходит…
– Гвожек, ты жив? Вставай быстрее, быстрее, мать твою!
Открываю глаза. Это Крауф. Он тащит меня за руку к шкафам. Я практически машинально, сознание еще не совсем вернулось ко мне, хватаю рюкзак с амуницией и бегу за Крауфом к люку. Бежать приходится по наклонной плоскости вверх. Мы прыгаем на землю. Прыгать высоко – метра три-четыре. Группируюсь, пытаюсь спружинить. Подворачиваю ногу, но, превозмогая боль, бегу. Бегу, бегу, подальше от кабоньерки, нелепо накренившейся и охваченной огнем.
– Ложись!
Распластавшись по земле, прикрываю голову руками. Мощный взрыв. Все, нашей кабоньерки больше нет. Там кто-то остался? Встаем, строимся, перекличка. Поручик Рубан обходит строй. Двадцать три человека в наличии, включая его. В нашем отделении не хватает капрала Гутриса. Получается, что четверо бойцов, капрал и два пилота погибли еще до начала боевой операции.
– Что произошло? – толкаю в бок Крауфа.
– Нас зацепила ракета. Хорошо, не прямое попадание. Пилотам чудом удалось посадить катер, вечная им память и царствие небесное!
– Разговоры в строю! – прикрикнул Рубан. – Храбрые бойцы! Непредвиденная ситуация осложняет нашу задачу. Но, несмотря на все неприятности, мы должны выполнить ее с честью! Место посадки получилось далеко от расчетного. До цели – восемьдесят километров и шесть населенных пунктов. Но мы должны выполнить боевое задание в течение трех-четырех суток, дольше флот ждать не может – у них кончается топливо для маневрирования. Наши транспортеры уничтожены вместе с кабоньеркой, мы можем рассчитывать только на свои ноги и на табельное оружие. Но мы выполним задание! Родина смотрит на нас! Весь мир следит за нами! Мы, гордость ОМЕЛИ, не можем посрамить свою честь. Вперед, бойцы! Очистим планету от скверны, не пожалеем себя, чтобы дать свободу этой земле! Ура!
– Ура! – переполненные гордостью за свое предназначение, подхватили мы хором.
– Боец Крауф! – обратился поручик к моему приятелю. – Замените капрала Гутриса, вечная ему память.
– Есть!
Рубан и два подпоручика возглавили отряд. Конечно, жаль, что у нас нет транспортеров с мощными лазерными пушками, но поручик приуменьшил наши возможности, сказав, что рассчитывать мы можем только на табельное оружие. У егерей взвода имелись противотанковые револьверы – они прожигают броню и стреляют в пробоину гранатой. А в рюкзаке у Рубана находится главное орудие исполнения нашей операции – крохотная термоядерная бомбочка мощностью полкилотонны, при помощи которой мы должны уничтожить Башню.
Капралы вели свои отделения. Я старался не отставать, прихрамывая на распухшую ногу.
– Курсант Гвожек, что с тобой? – спросил вновь испеченный капрал Крауф.
– Ничего. Ногу подвернул, когда прыгал из люка.
– До привала дотянешь?
– Постараюсь.
– Дотяни, а там покажем медику.
Вечерело. Солнце (не Солнце, конечно же, Неккар, но по традиции мы на любой планете дневное светило называем солнцем) коснулось горизонта справа от нас. Вечернее время для спуска на планету было выбрано не случайно, если бы все прошло в штатном режиме, мы бы уже штурмовали Башню, а на рассвете к нам бы присоединился корвет с остальным батальоном. Мы продвигались по всхолмленной равнине, пробираясь через высокую траву мимо редких кустарников неизвестного мне вида. Сзади в голубой дымке маячил лес и еще виднелся дымок догоравших останков нашей кабоньерки. А впереди, когда мы поднялись на очередную высотку, показалась деревня – десятка полтора разновеликих деревянных домов. Прошло уже больше полутора часов с момента нашей аварийной посадки, а привала до сих пор не было. Я плелся в хвосте, нога болела все сильнее. Взвод остановился.
– Занимаем деревню, – скомандовал поручик Рубан, – и там расквартировываемся на ночлег. Капрал Крауф! Со своим отделением пойдете в авангарде, начнете зачистку!
– Есть! Отделение, все, кроме курсанта Гвожека, за мной!
– А что с курсантом? – поинтересовался поручик.
– При высадке ногу подвернул. Бегать не может.
Крауф и еще пятеро бойцов побежали вперед. Весь остальной взвод маршировал следом. Мы вошли в деревню минут через пятнадцать после авангарда. Там стихли последние крики людей, похоже, из местного населения ни одной живой души уже не осталось. Я вошел на подворье, где разместилось наше отделение. Небольшая изба, сарайчик, из которого доносилось мычание коровы и квохтанье кур. Звонко лаяла собака, привязанная цепью к конуре. В сумерках я увидел труп старика, лежащего на спине, раскинув руки. Рот его был открыт, словно он еще что-то кричал. В одной руке он сжимал длинную толстую палку. Судя по малиново-красному цвету кожи, он убит из бойлетера. Рядом куча окровавленного тряпья… Нет, не тряпья.
Я чуть не потерял сознание и отвернулся. Обычно считается, что при виде таких ужасов человека начинает тошнить, но меня не тошнило, у меня темнело в глазах, и подкашивались ноги. Что поделаешь, молод, не привык еще. Возле тела старика лежала девчонка лет шестнадцати в разодранном платье, вспоротая ножом от промежности до самого горла.
Стараясь не смотреть на все это, я прошел в избу. Какому-то бойцу Крауф перевязывал голову, кровь все равно просачивалась сквозь бинты и текла у него по щеке. Боец возбужденно рассказывал.
– Ну, дед! Ну, гад! Жаль, сразу его не шлепнул! Только я девку схватил, он как выскочит и оглоблей меня по башке! Я чуть не вырубился. А эта сука меня по яйцам коленом. Ну, со злости пришлось ее… того – вспороть ей брюхо как рыбе.
– Ну ты, Бештан, и садюга, – прокомментировал один из бойцов. Я еще не знал всех по именам
– Так, слушать меня! – скомандовал Крауф. – Артон и Сомас, закопайте трупы, а Гвожек и Бертен – готовить ужин.
– Есть! – Артон и Сомас удалились.
– Ты со своей ногой оставайся огонь в печке разводить, – предложил мне Бертен, – а я пойду кур резать.
Я не возражал. Крауф пошел за лекарем. Пока я возился с печкой, Бештан с перевязанной головой сидел на лавке и все гундел, как этот старик с оглоблей обломал ему весь кайф. Я кивал головой без комментариев. Хоть этот Бештан мой товарищ по отделению, я был готов ему самому вспороть брюхо. Но я курсант, во взводе человек новый, так что, чего мне лезть, куда не просят.
Пришел подпоручик-медик. Размотал повязку Бештана, ругаясь на то, какой дилетант, мол, ее наложил, обработал ему голову каким-то снадобьем и снова забинтовал. Потом осмотрел мою ногу, пощупал лодыжку. Я вскрикнул от боли.
– Все ясно, – произнес медик и взял прислоненный к печке топор. – Закатай штанину.
– Ампутировать будете? – испугался я, выполняя его наставление.
– Больной, что ли?! – рассердился подпоручик.
Он расщепил полено, сделал шину, приложил мне к голени и замотал прогипсованным бинтом. Потом взял меня за запястье, я думал, чтобы пощупать пульс, но он поставил на моих часах таймер.
– Ставлю на три недели. Когда зазвонит – снимешь.
Продолжение: http://proza.ru/2021/01/12/1239