Бежали радостно ручьи, переливаясь; безумствуя, восторженно галдели птицы; волнуясь, молодой листвой нежно шелестели деревья и задорно смеялось во всё небо солнце. Ожила природа, и сладкий вольный воздух наполнял сердца счастьем, духом свободы и веселья.
Вычищенная к столетию Ленина и украшенная к Первомаю улица, не манила – она настойчиво и упорно звала к себе. Учиться совсем не хотелось. С тоской поглядывая в окно, зевая и вздыхая, школьники были рассеяны и разболтаны. Вера Яковлевна – учительница истории и одновременно классный руководитель четвёртого «в», дородная пожилая и суровая дама, нервничая, стучала указкой по парте и угрожала весь класс оставить после уроков.
– Слушаем внимательно! – громко похлопала в ладоши. – Завтра после уроков мы идём на завод резиновых изделий. Предупредите родителей!
Класс недовольно загудел: «Куда?!»
– Лучше в цирк!
– На кондитерскую фабрику!
– А давайте в кино – на неуловимых!
– Что хорошего на этих ваших заводах! – громче всех возмущался Генка Петров. – Опять стращать начнёте!
Кто придумал проводить экскурсии на заводах и с какой целью – дети не понимали, но после Вера Яковлевна частенько угрожала ученикам, ставя очередные «двойки», что в будущем его место, например, на консервном комбинате: либо лук чистить, либо возить на мойку и стерилизацию транспортёр со стеклянными банками – это был не цех, а парная. Троечникам прогнозировала дорогу в ПТУ и прямиком на механический завод.
А завтра на очереди "резиновый". Ещё что-то из безрадостного будущего прибавится.
Долгожданный звонок осчастливил всех и много раз битые школьные двери, скрипя и громко хлопая, выпускали на свободу шальную от радости детвору.
Компания, что жила в самом тупике Интернациональной улицы, дружной стайкой добиралась из школы домой пешком, наворачивая длинные круги и по соседним улицам тоже. Заглянули даже на старое польское кладбище – будоражили истории о кладах и драгоценностях в полуразрушенных склепах.
Ничего, как всегда не найдя, кроме мусора и человеческих испражнений, уставшие, грязные и голодные, шмыгая сопливыми носами, они шли всё медленнее и портфели их становились тяжелее и тяжелее.
– Интересно, – вдруг спросил Генка, – а что завтра нам подарят на заводе?
– Хм, – пожала плечами Ниночка и улыбнулась, – тебе бы не помешали калоши, посмотри, до колен весь мокрый.
Все засмеялись и посмотрели на мокрые Генкины брюки и грязные ботинки.
– А тебе уточку резиновую: кря-кря! – тут же съязвил он. И подумав, добавил, – калоши не подарят – они же мой размер не знают.
– Если мне уточку, то тебе рыбку.
– Или кому-то клизму, – растягивая слова, пошутила Лиля, – чтобы меньше болтал на уроках.
– Ага, – не обиделся Генка, – а Яшке тогда грелку, чтобы меньше болел.
– А тебе… а тебе… – Яша Левин не мог быстро сообразить, что же ещё выпускают на заводе резиновых изделий, – тебе…
– Хорошо бы мяч футбольный, – перебил его Ваня.
– Ага, – съехидничал Генка, – каждому по мячу. Только он не резиновый, а…
– А из чего же? – заинтересовались девочки.
– Эх, вы! Таких простых вещей не знаете! – пришёл черёд и Яше показать себя. Выждав паузу, гордо ответил: «Из кожи!»
– Ну да, я и хотел сказать, что из кожи, только вот Яшка опередил меня, – тут же выкрутился Генка.
– А раньше, до открытия резины, их делали из мочевого пузыря животных, – продолжал Яша.
– Ну и загнул! – не поверил Ваня. – Ври да не завирайся.
– Не мешай! – толкнул его Генка. – Яша умный, Яша много знает.
Он погладил друга по вьющимся волосам и, рассмеявшись, детвора устало побрела дальше.
Так, весело болтая обо всём, что видели и слышали, а также, измеряя глубину луж и пуская щепки по торопливым ручьям, дети, наконец-то, добрались домой.
Они крепко дружили: Гена, Яша, Ваня и Лиля с Ниной. Жили рядом, учились ходить по одним дорожкам и играли в одной песочнице, а теперь учились в одном классе. Если и ссорились, то ненадолго, не выдавали, не предавали и во всём друг друга выручали.
На заводе сперва детворе было действительно очень скучно, и не понравился запах. Намного интересней был бы рассказ об истории изобретения резины с наглядными пособиями и образцами, а ещё лучше – с демонстрацией на экране. Показали хотя бы фото гевеи с млечным соком, а не монотонно и нудно рассказывали, как долгое время никто не знал, как его использовать.
– Материал был мягким и непрочным. – Молодая работница, что проводила экскурсию, прикрыв ладонью рот, зевнула и посмотрела на часы.
Зевали и школьники.
– Долго мучились английские, американские и французские учёные над её усовершенствованием, пока не взялись за это русские. История создания искусственного каучука принадлежит в основном российской химической науке.
– Ура! – завопили дети. – Мы опять опередили капиталистов!
Они обрадовались, считая лекцию законченной, и не дали продолжить. Каждый посчитал своим долгом высказаться о любви к родной стране. Поднялся неимоверный гвалт! Не подготовилась Вера Яковлевна, не проконтролировала, да и экскурсовод не учла возраст гостей.
Пошли по цехам. Какие-то коврики, шланги, тормозные рукава, грелки, клизмы и прочие непонятные вещи также не вызвали особого интереса. Развеселились у стенда с игрушками. Рыбки и уточки, собачки и кошечки, космонавты и клоуны – и все со свистками на животе или спине.
Непоседа Генка разошёлся вовсю: начал хватать их без спроса и, с силой сжимая в руках, громко засвистел вместе с ними. Расстроенная Вера Яковлевна, не сдержавшись, дала ему подзатыльник, обещая выставить «двойку» по поведению и даже оставить на второй год.
– А что я? Почему всегда я? Чуть что, так сразу «Генка, Генка», – завёлся он с полуоборота, – нашли крайнего и всегда виноватого. И сразу драться… тоже мне, учительница…
При этом он, потирая затылок, смешно таращил свои огромные голубые глаза и поднимал вверх короткие белёсые брови. Ниночка слегка дёрнула его за рукав школьной курточки, и Генка замолчал. С длинными русыми косичками, ямочками на пухлых щёчках, высокая и крепенькая девочка действовала на мальчика магически.
Но окончательно оживились дети в цеху, где производили резиновые надувные шарики.
Длинные столы с шарами, надетыми на деревянные столбики, смотрелись весело и ярко, и магически притягивали к себе взгляд большие деревянные ящики, заполненные доверху готовой продукцией. Шары были красные, зелёные, голубые и жёлтые. Круглые, овальные и похожие на грушу. Руки сами к ним потянулись…
– Берите, сколько унесёте, – предложила, смеясь, экскурсовод. Она, похоже, слишком обрадовалась детскому интересу, но сказала это напрасно, никак не ожидая, что унести они смогут очень даже много. Как застоявшиеся лошади, громко стуча жёсткими подошвами отечественных туфелек и ботиночек, сорок мальчишек и девчонок хаотично, толкая и пиная друг друга, с радостным визгом разбежались по цеху.
Серьёзно, сосредоточенно и торопливо, запихивая они шарики не только в карманы, но и за пазуху рубашек и фартуков, словно соревнуясь друг с другом, кто больше унесёт, с шумом перебегая от ящика к ящику.
Генка, самый шустрый и неугомонный из всех, внезапно оказался со своей компанией в цеху рядом. Там тоже на длинных высоких столах,словно на деревянные пальчики, были надеты уже каким-то образом надутые шары. Бесцветные и небольшие, а рядом стояли, доверху заполненные ими, такие же деревянные ящики, как и цветными шариками.
– Ух, ты! – восхищённо присвистнул. – Это, наверное, ещё неокрашенные.
– А вдруг это воздушные шарики, – предположил Ваня и, не растерявшись, весёлая компания быстро и ловко запаслась и этой продукцией.
Отличница Ниночка, прикусив кончик языка, старательно прятала шары уже в нарукавники. Они у неё раздулись, словно накрахмаленные, как, впрочем, у всех и карманы – они стояли торчком.
– Дикари, варвары! – надрывно взывала к порядку Вера Яковлевна. – Гунны! Вас уже в люди стыдно выводить. Как первобытное стадо себя ведёте!
Учительница всегда была строгой, но в последнее время стала уж слишком нетерпимой – поди утомилась к концу учебного года. Часто покрикивала на детей, обзывала их, от души раздавала подзатыльники, а то и вовсе – вызывала в школу родителей, и тогда подзатыльники и прочие наказания удваивались.
Испугавшись её гнева, детвора, от макушки до пят перемазанная тальком, раскрасневшаяся и взлохмаченная, вмиг успокоилась. Встали вокруг и ясным взором одарили любимую учительницу, преданно глядя ей в глаза – ну чисто ангелы!
– Банда! – подвела итог Вера Яковлевна и улыбнулась. Ну разве можно быть злым и недовольным в кругу счастливейших детей!
Шары дома быстро наскучили. Надувались тяжело и девчонки жутко пугались того, что они внезапно лопались, а лопаясь, кусочки резины разлетались во все стороны и бывало, больно ударяли по лицу. Один такой ошмёток чуть было не попал Ниночке в глаз.
– Чуть – не считается. – сказала Генка, – Вот если бы попал, то мы бы тебя отвели в медпункт! А так… ерунда, просто испугалась!
И они вспомнили про другие шары: «Как же это мы позабыли?»
Достали, начали с интересом их рассматривать. И так, и этак вертели-крутили; надевали на пальцы и пугали во дворе девчонок, корча при этом рожицы и, конечно же, пробовали надуть – не получалось. Так, чуть-чуть.
– И что же это такое? Может часть какого-то изделия? – рассуждали они.
Ваня зачем-то поднёс шар к колонке, натянул его на кран, открыл воду. И – о, чудо – шар, наполняясь, сильно растянулся, но не лопнул и воды в него вместилось, наверное, литра два, а то и все три. Потрясли – не порвался.
– Вот это я понимаю! – восторженно завопил Генка и, аккуратно взяв у друга наполненный водой шар, полез с ним на крышу сарая. Он жил, на зависть всем друзьям, в финском домике. Вокруг был сад, огород, всякие разные постройки и даже беседка. В доме была печка, на которой его прапрабабушка пекла им вкусные оладьи, обильно смазывала их маслом и посыпала сахаром, а затем садилась в стороне и умилённо смотрела, как дети едят. В глазах её была, какая-то горячая, просто необъятная любовь, что детям становилось на самом деле теплее от её подслеповатого взгляда. Она была очень старая и когда Генка её целовал – беззвучно плакала. «От счастья, наверное!» – думал он и почему-то хлюпал носом.
Шар с водой, брошенный с крыши сарая, ударившись о землю, с шумом лопнул и расплескал воду вокруг.
– Бомба! – подвели итог восторженные друзья. – А если воды больше и крыша выше? …
Они бросали их вновь и вновь, кидали друг в друга, всё смелее заполняли шары водой и поражались, как много воды эти изделия выдерживают.
– Всё-таки, - подвели итог, – это деталь какого-то важного, возможно даже секретного устройства!
Наконец успокоились и сели разрабатывать стратегию и тактику серьёзного бомбометания. Искали с крыши какого дома можно сбросить шар так, чтобы никого не убить, и получалось, что только с четырёхэтажного, что стоял в самом тупике улице у высокого бетонного забора. Этажей им, конечно, показалось мало, но зато на четвёртом, как раз рядом с чердачным люком, жил Яша, и можно было незаметно и безопасно провести испытания.
Наевшись оладий, они наперегонки понеслись к Яшке. К счастью, родители его были на работе и, наполнив шары водой, дети быстро проникли на крышу. Огляделись. Во дворе на лавочке у первого подъезда сидели две мамаши с колясками, а у крайнего – пасла своего трёхлетнего внука горластая, но безобидная и даже очень добрая баба Зоя. Над ними посмеивались все жильцы в доме. Стоило мальчику немного отойти в сторону, как она на весь двор громко и протяжно начинала завывать: «Игорок, не ходи от мене». Смешнее было летом после дождя, когда Игорёк в майке, шортах, резиновых сапожках и бескозырке бодро шлёпал по лужам и на отчаянный крик: «Игорок, не хади в калюжу», также на весь двор звонким голосочком отвечал: «Я – мояк!» и ещё пуще стучал ногами по воде.
Бомбометатели остались там, где вышли. Они осторожно подползли к самому краю крыши и, юркие да мелкие, легко пролезли под расшатанное кровельное ограждение. Прямо под ними был небольшой треугольный козырёк над входом в подъезд.
– Надо как следует размахнуться, – подытожил Генка и, не увидев никого внизу, проворно толкнул шар вперёд, который лопнул, ударившись о край козырька. Вслед за ним, более удачно, метнул снаряд Ваня.
Но вместо шума разорвавшихся бомб они услышали душераздирающий рёв: «А-а! Караул! Убили! Хулиганы! Водой облили, сволочи! Поганцы! Найду – убью!»
Это была Залукаиха, и худшего произойти не могло. Вечно неопрятная, кое-как причёсанная, сегодня она, как назло, нарядилась в свои самые лучшие одежды и вышла из подъезда в тот самый момент, когда злополучные шары-бомбы были сброшены с крыши на землю. Несчастная женщина попала в самый эпицентр взрыва.
Залукаиха – гроза всех детей в округе. Нелюбовь к детям в ней была настолько велика, что противоречила не только человеческой природе, но и всему животному миру. Под её окнами, подъездом, домом нельзя было играть ни в какие игры, запрещалось разговаривать и даже просто сидеть на лавочке. Если войну с детьми она вела беспощадную, но открытую, то детвора больше партизанила и наносила свои коварные удары исподтишка.
Замазывали пластилином замочную скважину и всевозможной дрянью дверную ручку, забрасывали в форточку бумажные свёртки с майскими и июньскими жуками, разрисовывали мелом дверь и даже писали на ней, что «Залукаиха – дура», а ещё все упорно вытирали обувь об её коврик и чем грязнее было на улице, тем тщательнее тёрли. Не повезло ей жить на первом этаже, а Яше с ней в одном подъезде.
Залукаиха, говорят, не всегда была одинока и у неё тоже были дети, но: «Жить рядом с ней – опасно для жизни», – шутили соседи и, порой, даже жалели скандалистку.
Она постоянно с кем-нибудь находилась в контрах: писала жалобы, безбожно кляла, выясняла отношения и громче всех кричала во дворе. Известная, одним словом, была личность.
– Это Генка со своей шоблой! Я знаю! – верещала пострадавшая, вспомнив, что не так давно видела всю честную компанию во дворе. – Я вас, едрёна вошь, посажу!
Услышав вопли главного и опасного противника, дети, не сговариваясь, кинулись прочь. Яша уже открывал дверь квартиры, как Лиля – всегда неловкая и неуклюжая, спускаясь с чердака, отступилась и уронила в лестничный проём свою водяную бомбу и в третий раз снаряд разорвался рядом с Залукаихой. Это удачно помогло выиграть время, чтобы успеть скрыться в квартире.
Детвора, не разуваясь и, сбросив оставшиеся бомбы в ванную, спряталась под кровать, а умный и хитрый Яша заиграл на скрипке. Что-то такое грустное, протяжное.
Дети понимали – случилось непоправимое! А несчастная женщина в новом кримпленовом костюме и нежной газовой косыночке на красивой причёске стояла, словно мокрая курица, в подъезде и что было сил колотила в Яшкину дверь.
– Открывай, гад! Я знаю, что вся ваша кодла там. Тля обкусанная, чтоб вас черти разобрали, чтобы…
Она кричала, звонила, стучала ногами и кулаками. Казалось, что дверь не выдержит, а Яша упорно продолжал играть.
– Я вас не понимаю и боюсь, – прервался он на миг, – уходите.
И вновь заиграл. Скрипка плакала и вместе с ней всхлипывали Лиля с Ниночкой.
– Ну, погодите, хулиганы! – Залукаиха явно устала. – Я вас всех выведу на чистую воду и отправлю в колонию. Помяните моё слово.
И, пхнув со всей силой ногой в дверь, ушла.
Лиля в голос зарыдала: «Это я вас подвела».
– На твоём месте мог бы оказаться каждый из нас, – успокоил её Генка, – зато она нас не поймала.
Лиля – самая красивая девочка в классе. Она была ассирийкой, и её огромные чёрные раскосые глаза да густые вьющиеся волосы завораживали. Немного неловкая, неспортивная, но преданная и честная. Ей попеременно нравились то Генка, то Яша. Сейчас она была очарована музыкой и восторженным взглядом смотрела на рыжеволосого полненького музыканта, который совсем не любил свою скрипку.
– Ну зачем мне это надо? Я каждый день по два часа занимаюсь музыкой, хотя знаю, что буду врачом, как папа, – жаловался он друзьям.
– Это потому, что ты еврей, – объяснял Генка, – евреи все играют на скрипках. Я в кино видел. Вот Ванька русский – он играет на баяне. Нина на пианино.
– А ассирийцы, по-твоему, ни на чём не играют? – обижалась Лиля.
– Не знаю… – задумывался он, пожимая плечами. – Я вот тоже русский, а ни на чём не играю, но обязательно научусь, папка обещал гитару достать.
– Зато на нервах у тебя хорошо получается, – поддевала его Нина.
Яша скрипку не любил, но сейчас он нежно обнимал её, благодаря за спасение, и все с глубоким уважением смотрели на друга и его инструмент.
– Пусть докажет, что это мы! – кипятился Генка. – Ты – музыкой занимался. Все слышали, а нас тут и не было.
Спустя некоторое время они тихо разбрелись по домам. Скудные остатки непонятных шаров решили схоронить или уничтожить.
Генка засунул их в поленницу дров. Ваня спрятал в коридоре за вешалкой, а девочки выкинули через забор на стройку. И только Яша настолько был напуган, что обо всём на свете забыл.
Первой пришла с работы его мама и, увидев в ванной два растянутых презерватива, чуть не потеряла сознание.
Она то бледнела, то краснела, пила капли и молчала. Яша, закрывшись в комнате и делая вид, что учит уроки, тоже был на грани обморока. Будучи уверенным, что Залукаиха уже обо всём донесла родителям и мама ждёт прихода отца, чтобы учинить над ним расправу, он, от страха за содеянное, готов был выпрыгнуть с четвёртого этажа. Кружилась голова и подташнивало.
Но когда вернулся с работы отец, ничего не произошло. Родители закрылись на кухне и что-то шёпотом выясняли между собой. На самом деле, первый удар от увиденного и нехорошие мысли у мамы быстро прошли, уступив место здравому смыслу. Она ждала мужа, чтобы обсудить с ним, откуда и как появились эти интимные предметы у них в доме, и что известно сыну о их назначении. Не знали, как подойти к ребёнку и с какими вопросами, но и промолчать, сделав вид, что ничего не видели, тоже не могли. Выручила, как ни странно, Закукаиха. Он её криков и скандалов тоже, оказывается, бывает польза.
Неожиданно раздался угрожающе длинный звонок в дверь. Не успели открыть, как с порога, взлохмаченная, болезненно полная и истеричная пожилая особа, заверещала: «Бандита вырастили! Хулигана!» …
Она кричала, что её чуть не убили, сбросив три презерватива с водой прямо на голову, а после… неожиданно заплакала: «Это же какое ко мне неуважение!»
Яше почему-то стало её нестерпимо жаль! Прямо до слёз. Захотелось выйти и успокоить, что никто не желал ей смерти.
– Мы не нарочно, мы не хотели, – осмелел он, выглянув из комнаты, – простите нас. Это получилось случайно!
На следующий день Генку и Яшу вызвали к директору. Всю вину мальчики взяли на себя и не выдали ни Ваню, ни девочек. Они понуро молчали, опустив головы и обещали больше никогда так не поступать. Ваня конечно же порывался разделить горькую пилюлю с друзьями, но Генка пообещал, что придёт и его черёд.
Инцидент этот удивительным образом закончился для мальчишек весьма благополучно, и странным показалось немногословие взрослых. Они просто не знали, как разговаривать о предметах, назначения которых детям не известно. Ну зачем им это было знать в четвёртом классе.
Больше всех досталось Вере Яковлевне: директор, рассказали, так громко ругался, что её с высоким давлением отвезли на скорой помощи в больницу.
Виноватым в этом дети посчитали, само собой разумеется, директора.
Назначение непонятных шаров, что продавались в аптеках за две копейки, дети узнали позже и, стесняясь, старались не вспоминать одну из многих шалостей, что совершали, познавая жизнь, без всяких злых и коварных помыслов.
* * *
Счастливый мир детства: чистый, беззаботный, смешной и серьёзный, придуманный и неизведанный, простой и сложный – это словно иной мир, который не уходит в прошлое, а живёт глубоко в сердце и хранит тебя воспоминаниями.
Этот мир – необъятная бесконечная вселенная: ты не помнишь начала и не думаешь о конце…
А всё проходит.
Нет больше улицы Интернациональной и вместо уютных зелёных тенистых дворов стоит обезличенный торговый центр.
Хулиган Яша работает врачом-гинекологом и учит своих детей играть на скрипке. Правда, в Израиле.
Ваня закончил политех и трудится на механическом заводе, как и напророчила Вера Яковлевна. Построил дом, вырастил двух сыновей и очень доволен своей жизнью.
Нина стала педагогом и вышла замуж за Генку, который всё-таки научился играть на гитаре и орал в своё время песни под окнами Залукаихи, но она молчала. Боялась, видимо, ведь до глубокой старости рассказывала, как почтенный ныне женский доктор с оболтусом и бандитом Генкой скинули на неё с крыши три ведра воды в презервативах. Она удивительно долго прожила, очевидно полезно ничего в себе не копить.
А вот жизнь хулигана Генки оказалась короткой. Слишком он был авантюрным и рисковым, особенно в девяностые…
Лиля с годами расцвела так, что прохожие оглядывались ей вослед, и красавицу краше самой Джины Лоллобриджиды, в совершеннолетие выгодно отдали замуж за пожилого богатого человека. В двадцать пять лет у неё было четверо очаровательных детишек. Как-то встретившись, друзья посоветовали ей пользоваться средствами предохранения, на что она заливисто расхохоталась: «Я этим досыта наигралась в детстве. До сих пор плачу от смеха, вспоминая, как мы в страхе тряслись под кроватью у Яши! Хулиганы!»
12.01.2021