В парке всё также.
Щебет редких птиц и частых детей. Жужжание картовых моторов. Стук баскетбольного мяча. «И никому я не отдам мои года - мои богатство» - всё тот же знакомый голос пожилого человека в темных очках с гитарой. Всю ту же песню Боба Марли вертит по кругу на электрогитаре молодой человек без очков. Текст в ней таков: «Э-эээ! О-ооо! Э-эээ! О-ооо!» «И что ж это я - две недели буду по квартире трусцой бегать?» - голос женщины средних лет, делящейся со своей подругой насущными хлопотами. В парке - всё также.
Всё также, как было и осенью, зимой наступила небольшая передышка, и вот под кромешным солнцем начала весны- всё опять оживает, повторяется, отражается в моих ушах, моём сердце. На моих пальцах - я всё также неспешно иду и пишу в своём смартфоне может быть далеко не самые умные вещи. Но они в моем стиле. Подходят к размеру моего шага. Совпадают с настроением, с погодой, с качеством сна проведённой ночи. Потягиваю также неспешно, цвЕта этой самой ночи, кофе. Не то, чтобы мне очень уж нравился его вкус, но с ним привычно. Размеренность глотков приводит постепенно к такому же ходу мыслей. Без него мысли скакали бы как очумелые. Обычно они играют со мной в чехарду. Порой итогом таких игрищ выходят оставленные в дневниках заметки. А мои дневники - достояние общественности. И хоть с каждым днём всё меньше... - вот мимо меня прошла кругловатая женщина, громко и отчетливо выговаривавшая слова из китайского языка. Сама не будучи китаянкой. Укатилась колобком вдаль по тропинке. А я стоя, прислонившись спиной к неизвестному мне дереву и, в промежутке между глотками кофе, занесением в дневник букв, - щупаю его кору. Какое это дерево я узнаю к весне, по тем листьям, что на нём появятся. Если наступит, конечно, весна.
Прямо в лицо светит сумасшедшее солнце. И такой же колобок с сумасшедшинкой только что укатился прочь. Всё. Теперь можно закончить свою оборвавшуюся мысль том, что всё меньше людей теперь пишут или читают дневники, и всё больше становится сумасшедших. Иные из них правда тоже ведут ку-ку-дневники. Рассказывают другим то, что приходит им на ум или в сердце. Рассказывают про китайских колобков и о жужжании моторов картов, о ежедневности, ежечасности.
Порой о том, как каждую минуту они щупают карман -это сама рука просит достать от туда кукушкафон и оставить пару строк про приход скорой весны. Или о том, что осень уже и забылась, а ведь была всё время в глазах, сердце и на кончике пера, такой выразительной, особенной, не такой как все. И что вот как-то так стряслось, что она вдруг перестала. И ты ощутил это лишь много месяцев спустя, стоя под деревом и под палящим солнцем. Подумал: «а где же осень?!» И поразился, что она так просто и внезапна прошла.
Вот о таких вещах порой хотят говорить пальцы. Вдруг вспоминают о том, что не трогали неделю струн гитары. Что же случилось, что произошло? Они и сами не знают. Может, вместо того по вечерам они слонялись в подлеске и строчили сплошной текст о том, как не нужно писать тексты. Нельзя их писать для палочки и застрочив рукава. Нельзя писать прямо в лицо и писать скособочившись. Текст об очень видных вещах. Которые тем не менее экранируются.
Мысль ушла в рот воды. Потонула в нём, как и все прочие. В конце концов, можно просто смотреть на водоворот, мысли будут тонуть, и из каждой утонувшей мысли - на поверхность всплывать крохотный пузырёк воздуха. Это прекрасный массаж для глаз.
Куда укатился китайский колобок? И где теперь та самая осень с розовой девушкой в юбк... Ах, простите, оговорился - с девушкой в розовой юбке?
Пусть просто светит солнце в лицо. Постою, подожду, когда всё вокруг растворится, рассветится. Подожду.