Лев с маленькой собачёнкой прогуливались по Ясной поляне. Им было хорошо вдвоём. Кто их выпустил из передвижного зверинца восвояси, оставалось загадкой. Неколаич ходил вокруг здоровенного дуба, и всем своих задумчивым видом говорил, что его донимают какие-то очень глубокие мысли, в которых эта влюблённая парочка уже не участвует. Неколаич то приближался к гиганту, как бы сверяя свой рост, то отходил прямо под палящие лучи летнего солнца, которые топили его, как воск. И тогда Неколаич начинал плакать.
Гоголь гоголем возлежал на увесистой дубовой лапе, укутавшись в казённую шинель. Его можно было бы и не заметить, если бы не длинный нос, который предательски высовывался каждый раз, как Неколаич снова приближался к стволу. Видно было, что эти телодвижения сбивают Гоголя с насиженных и уже прилаженных к древу литературы миражей мёртвых душ, которые проступали сквозь вензельную листву, аки голубки, попавшиеся в сети.
Поодаль Пушкин готовил свой "выстрел" по портретам нео-классиков, не подозревающих, что они избранные, потому как только обдумывали бессмертные творения. Пушкина всё время подмывали смутные сомнения, что Гоголь с Неколаичем ему что-то напоминают из далёкого забытого детства. Но рядом стояла кружка, чтобы не отвлекаться, и Пушкин продолжал тренеровку чистовика изложения на хмельную голову, которую мог проконтролировать только ДФМ, бесцельно бродивший между кустами. Пушкин закусывал изюмом, а попадавшиеся в нём мелкие косточки беспечно сплёвывал в сторону товарища, подкидывающего в ответ бранные слова, которые Пушкин тут же переводил в светские и вставлял в пустоты начатого им рассказа.
- Пекло какое, однако, - едко сквозь зубы процедил ДФМ, поднимая кем-то заброшенный в кусты топор. - Так и хочется кого-нибудь убить.
Откуда не возьмись на поляну выкатилась железная кровать на колёсиках, на белых простынях которой лежал изуродованный труп молодой женщины. Пушкин быстро метнул свой взгляд в сторону приближающейся, как ему показалось, кареты. Но тут же чья-то рука втащила кровать обратно в марево, а вместо видения появилась странная надпись с расплывчатыми буквами "Killwor" или "Кеr"... Пушкин не стал заморачиваться разгадыванием странного видения и кодом, который ФМД точно бы окрестил бесовским. Для Пушкина одна только ассоциация с "Кеr" сразу выдала образ прекрасной женщины, и он решил ДФМ не вводить в курс дела, а сразу пошёл в деловую хватку:
- Слушай, Неколаич, у меня в голове столько сейчас набросков, которые нужно успеть сделать до дуэли. Будь другом, возьми на себя хоть одну мысль и доведи её до конца и по-человечески. Прекрасная светская женщина...непременно Анна... свободна и чиста, как фея, но зажата тисками быта: кухней, пелёнками, долгами, мнениями света...тут появляется.., - Пушкин оглядел окрест думами объятых товарещей по перу и увидел парящего в жарком небе ворона, своим острым взором ищущего добычу - ... молодой и красивый хлыст Вронский.
Неколаич отреагировал ухом, продолжая исследовать дуб.
- Вот как женщине вырваться на свободу из глубины сибирских руд? Ведь не вырваться! - с пылкостью влюблённого Пушкин всё никак не мог оторваться от наваждения. - Она непременно должна показать всему высшему свету, что её свобода достойна чести любого света.
Неколаич стал проникаться участием.
- Анна должна бросится под паравоз - заключил он важно, глядя на дуб.
- Почему под паровоз? - спросил изумлённый Пушкин, который ещё не видел новшества техники, но слышал что-то о строительстве железной дороги.
- Потому что если давить женщину всем светом, то чудом техники! - начавший отходить от дуба, Неколаич, уже не плакал, а входил в раж, сжимая кулаки, которые очень хотелось почесать об Гоголя с его носом, высовывающимся каждый раз из казённого добра, полного изящной словестности так, что зелёному жёлудю некуда упасть и развернутся огромным дубом. - Нужно показать этому свету его место. И сделает это женщина!
- Анна! - напомнил Пушкин.
- Милость божия! - подхватил Неколаич, вспомнив, что недавно где-то читал про значение имени Анна.
Гоголя начала захватывать это всеобщая страсть пьянящим словом "Свобода!" Он попытался выпутаться из казёнщины, и был опрокинут с поддерживающего его постамента. Приземление оказалось удачным. В пылающем мозгу выходило то лицо ангела небесной красоты, то старой бабы, которая недавно ему подмигивала из окна дома презрения.
Мужчины были подхвачены своими музами, а Ясная поляна стала выдавливать сильные ароматы, говорящие о приблежении грозы с её осенением предчувствия дороги в вечность. Один только ДФМ всё никак не мог понять, что ему делать с женщиной тем, что оказалось у него в руках. Множество поговорок нахлынили вместе с первыми каплями дождя, омывающего горячую душу, но ни одна из них не встала супротив женщины. "Ладно, что написано пером, то не вырубишь топором" - принял ДФМ и полетел на влюблённую парочку с гиком вождя краснокожих. Лев быстро уступил дорогу писателю, бегущему за лаврами славы, схватив при этом миниатюрную даму зубами.
- Эх! Люди-люди! - выговорил лев. - Куда идёте? Камо грядеши? Счатье здесь и оно маленькое, ровно такое, сколько хватить жизни его облизывать и им любоваться, не отходя ни на мгновение. - И он обнял маленькую подружку так, чтобы ни одна капля холодного ливня не причинила дискомфорта её волнистым локонам, зарываясь в которые, он забывал обо всё на свете.